Слепой против бен Ладена - Андрей Воронин

– Это дерьмо, а не плоды, – сообщил Глеб. – Говорю тебе это как журналист, корреспондент агентства "Рейтер". – Он улыбнулся собственной шутке, которая одноглазому вовсе не показалась смешной. – И вообще, тебе лучше было бы составить завещание, чем развлекаться пропагандистской писаниной.

– Значит, деньги вас не интересуют, – вернулся к занимающей его теме одноглазый. – Странно, я почему-то сразу решил, что вы авантюрист, действующий из корыстных побуждений. Что же вам от меня нужно?

– А я уже получил все, что мне было от тебя нужно, – заявил Глеб. – Знаешь, разговаривая с тобой, испытываешь странное чувство, будто беседуешь с ночным кошмаром.

Это последнее заявление было оставлено одноглазым без внимания. Куда более интересными и значительными ему показались слова тюремщика о том, что он уже получил все, чего добивался. Что же это?

У него вдруг появилось странное ощущение: казалось, он вот-вот вспомнит что-то, о чем забыл... О чем предпочел бы забыть, если бы у него был выбор.

Его усыпили хлороформом, связали и привезли сюда, но между выстрелом в Гамида и пробуждением на полу гостиничного номера было еще что-то, и это "что-то" вдруг начало неумолимо всплывать из глубин памяти, как всплывает раздувшееся от скопившихся внутри газов тело утопленника.

Во рту у одноглазого пересохло, и теперь он начал понимать, откуда эта сухость. Так бывает, когда долго, без перерыва говоришь о чем-то, что тебя по-настоящему волнует. И стоило ему об этом подумать, как он вспомнил сладостное ощущение, которое испытывал, когда без умолку молол языком – там, на сиденье едущего сквозь метель и сгущающуюся темноту микроавтобуса.

Еще он вспомнил одноразовый шприц, который сжимала одетая в черную кожаную перчатку рука, острый блеск иглы с дрожащей на кончике прозрачной каплей, мгновенную боль от укола и возникшее вслед за ней желание говорить, делиться самым сокровенным, отвечать на любые вопросы...

– Хорошая вещь – современная химия, правда? – сказал Сиверов, поигрывая черной коробочкой цифрового диктофона.

– Ты умрешь, шакал, – пообещал одноглазый и замолчал, отвернув от Глеба закаменевшее лицо.

– Все мы смертны, – согласился Слепой и тоже замолчал, услышав за окном шум подъехавшей машины.

За ней к мотелю подкатила вторая. Раздвинув планки жалюзи, Глеб выглянул наружу. Он увидел, как из синего "опеля" выбирается какой-то человек в дорогом пальто и фетровой шляпе. Он переговорил о чем-то с выпрыгнувшим из подъехавшего следом бронеавтомобиля рослым военным без знаков различия, и они рука об руку двинулись к мотелю.

Смотреть, как из броневика выгружается вооруженная группа захвата, Глеб не стал. Его задача была выполнена, и теперь перед ним стояла другая: в целости и сохранности доставить в Москву до отказа напичканный бесценной информацией диктофон.

Перешагнув через связанного пленника, он устремился к ванной, окно которой выходило на противоположную сторону здания. Лампа под потолком продолжала сиять, ярко освещая смятую постель с разбросанными по ней страницами рукописи и прикроватную тумбочку, на краю которой остался лежать забытый тридцатизарядный "ингрэм" с глушителем.

Двумя часами позже бронированный микроавтобус без приключений добрался до ближайшей американской военной базы. К этому времени Андрей Гаврилович Васильев уже сидел в своей лондонской квартире, пил виски из огромной фаянсовой кружки и думал, что же он, черт побери, должен завтра написать в своем донесении.

Глеб Сиверов в это время находился в зале ожидания аэропорта "Хитроу", и у его ног стоял пластиковый чемодан мистера Рэмси, с виду ничем не отличавшийся от миллионов точно таких же удобных и практичных дорожных чемоданов.

Когда в дверь позвонили, Федор Филиппович был дома один. Звонок оторвал его от просмотра очередного выпуска теленовостей. Потапчук смотрел новости с самого утра, переключаясь с одного канала на другой, и выучил их почти наизусть, но отрываться от экрана все равно было безумно жаль: он уже и не помнил, когда информационные программы доставляли ему такое удовольствие.

Недовольно ворча и шаркая домашними тапочками, генерал пошел открывать, уверенный, что это вернулась ушедшая на рынок за продуктами жена. Опять, наверное, кошелек забыла...

Он распахнул дверь и удивленно приподнял брови, поверх очков глядя на стоявшего снаружи незнакомого молодого человека в синем форменном комбинезоне и кепи с длинным козырьком. На груди комбинезона, а также на кепи виднелись надписи "FedEx", свидетельствующие о том, что молодой человек имеет честь принадлежать к числу курьеров международной экспресс-почты.

– Потапчук Федор Филиппович? – осведомился молодой человек. Говорил он, слава богу, на чистом русском языке, и у генерала немного отлегло от сердца. – Получите бандероль.

Генерал взял большой конверт из плотной бумаги, внутри которого прощупывалось что-то твердое, угловатое и совсем небольшое. Пока Федор Филиппович ощупывал пакет, гадая, что же за штуковина в нем лежит, курьер испарился. То, как быстро и незаметно он это проделал, немного озадачило генерала: уж не бомбу ли принес ему симпатичный обормот в синем комбинезоне?

В это время в комнате зазвонил телефон. Потапчук закрыл входную дверь и поспешил туда, все еще держа в руке подозрительный пакет. В комнате он осторожно опустил бандероль на стол рядом с телефоном и только после этого снял трубку.

– Здравия желаю! – сказала трубка знакомым голосом, который, слава богу, звучал бодро и даже приподнято.

– Ба! – воскликнул генерал. – Какие люди! Знал бы ты, как я рад тебя слышать!

– Взаимно, – ответил Слепой. – Что новенького, Федор Филиппович?

– Новенького много, – осторожно сказал генерал. – Сразу всего и не расскажешь. Особенно по телефону. И потом, главные новости я рассчитывал услышать от тебя.

– Ах, вы об этом! Неужели до сих пор не в курсе?

– Более или менее. В самых общих чертах. Как все прошло?

– Как в страшном сне. Скажите лучше, что решили наверху?

Федор Филиппович помолчал.

– Что решили наверху, не знаю, – сказал он наконец. – Зато вот прямо сейчас по телевизору передают, что швейцарский суд принял решение о выдаче Адамова российской стороне.

– Не жалеете?

– О чем? – резче, чем ему хотелось бы, спросил Федор Филиппович.

– Шучу, – сказал Сиверов.

– Это не самая удачная из твоих шуток, – заметил генерал.

– А вы когда-нибудь пытались провести вечер за просмотром английских юмористических шоу? Не понимаю, кто придумал эту сказку о тонком английском юморе...

– Ты что, до сих пор там? – удивился генерал.

– Нет, – помедлив, ответил Глеб, – уже не там. Уже здесь. В смысле, в Женеве. Наблюдаю за ходом экстрадиции господина Адамова...

– Что?! Лондона тебе мало, ты еще и Женеву хочешь разнести?!

– А говорите, "более или менее", "в самых общих чертах"... Ничего я не собираюсь разносить и на Адамова вашего плевать хотел с высокого дерева. У меня тут образовалось одно маленькое дельце сугубо личного характера, только и всего. Ну, подарки купить, отдохнуть, послушать, как плещут волны Женевского озера... Я, собственно, чего звоню-то? Хотел узнать, вы бандероль получили?

– Ага, – сказал Федор Филиппович, покосившись на конверт, – вот, значит, чья это работа. Получил, но открыть не успел. Боялся: а вдруг там бомба?

– А там и есть бомба, – успокоил его Глеб. – Только не такая, как вы подумали. Другая. Я бы сказал, информационная. Ознакомьтесь, подумайте, что с ней делать, под чей зад ее подложить. Только имейте в виду, что убойная сила у этой штуки просто-таки невообразимая...

– Что ты такое несешь? – перебил его Федор Филиппович. – Ты, часом, не пьян?

– Нет, – ответил Глеб, – но буду. Вот только до дому доберусь и сразу же напьюсь как зюзя. Компанию не составите?

– Там видно будет, – проворчал генерал. – Когда тебя ждать, турист?

– Думаю, завтра. Встретимся – поговорим... А вы пока ознакомьтесь с бандеролькой-то. Зуб даю, не пожалеете! Это поинтереснее, чем новости по телевизору смотреть.

Когда в трубке зачастили короткие гудки, Федор Филиппович осторожно надорвал конверт, откуда ему на ладонь выпала черная пластиковая коробочка цифрового диктофона. Генерал легонько прикоснулся кончиком пальца к кнопке воспроизведения, не зная наверняка, хочет ли он на самом деле привести в действие то, что Глеб минуту назад назвал информационной бомбой.

...Повесив трубку и по привычке оглядевшись по сторонам, Сиверов вышел из телефонной кабинки и двинулся к выходу через просторный, отделанный черным мрамором и нержавеющей сталью вестибюль швейцарского банка. На ходу вытаскивая из кармана сигареты, он радовался тому, что больше не надо повсюду таскать за собой тяжелый пластиковый чемодан покойного мистера Рэмси, опостылевший ему хуже горькой редьки.