Полковник трех разведок - Богдан Иванович Сушинский

— слегка припудренная реальными фактами откровенная дезинформация. Да к тому же — эсэсовского пошиба. Но в обеих точках получатели рассыпаются в похвалах и комплиментах.

— Во всяком случае, никто не посмеет упрекнуть меня в том, что мои зарубежные командировки остаются неотработанными.

— Буквально час назад я беседовал с начальником Управления внешних сношений. Он твоим отчетом тоже доволен, тем более что прекрасно знает, куда уходит основная масса добытой информации. Когда я сказал, что хочу представить тебя к правительственной награде, он пообещал всячески поддержать моё ходатайство через вышестоящий Госкомитет при Совмине. С председателем которого я тоже свяжусь.

— Буду признателен, товарищ генерал армии. Маршал, уверен, тоже воспримет это ваше решение, ну… с полным пониманием, — не решился Алекс утверждать, что «с радостью».

— Неугасимое чувство фронтового братства, — развел руками Серов. — Искренне ценю. Кстати, если бы встал вопрос о твоем повышении, Олег Владимирович. Ты предпочел бы остаться в структуре Госкомитета при Совмине по координации научно-исследовательских работ или же попросился бы назад в ГРУ?

Пеньковский мгновенно вспомнил напутственные слова Эльжбетты. Кроме всего прочего, эта женщина еще и претендует на лавры провидицы.

— Как будет приказано, товарищ генерал армии. Вы же знаете: на любом участке я работаю по принципу: «надо — так надо». К слову, после Парижа всерьез возьмусь за французский, благо супруга владеет им почти в совершенстве.

— Знаю, — мягко улыбнулся шеф ГРУ. Он довольно близко был знаком с генералом Гапановичем и его семейством. А дочери, ставшей впоследствии женой Пеньковского, еще и откровенно симпатизировал.

— Естественно, как всякий военный, я тоже «ношу в своем ранце маршальский жезл», — деликатно подвел он шефа ГРУ к мысли о повышении в чине, хотя и понимал: на генеральские погоны в разведке расщедриваются крайне редко и неохотно. — Маршал как-то намекал, что, может, мне стоит вернуться в «действующую армию», как, по фронтовой привычке, называет обычные армейские части… Словом, как решите.

Генерал вынул из стола какую-то папку, бесцельно полистал ее, отодвинул и, глядя куда-то в сторону окна, сказал:

— Вскоре у тебя, полковник, появится еще одна возможность побывать в Лондоне. — Услышав это, Пеньковский радостно сжал лежавшие на коленях ладони в кулаки. — Понимаю тебя, — не осталась незамеченной его реакция. — Сам с удовольствием отправился бы куда-нибудь, но ты же знаешь: «невыездной» я пока что.

— Грустно, конечно.

— Я так понимаю, что становиться нашим штатным агентов бизнесмен Винн не намерен.

— Не желает оставлять никаких следов. Ему ведь по всей Европе мотаться, опасается. Даже расписку за полученные деньги давать отказался.

При упоминании о деньгах и расписке Серов пристально посмотрел в глаза полковнику. И тот понял: «Не поверил! Во всяком случае, усомнился». Хорошо хоть промолчал.

— Как считаешь: еще раз он способен предоставить хоть какой-то объем информации?

— Намекнул, что источник иссякает. Но, думаю, постарается. Он — бизнесмен, а информация — тот же товар, который можно продать.

— Постарайся, Олег Владимирович. Это важно для нас обоих.

— Когда отбывать? Мне ведь нужно предупредить Винна, чтобы успел приготовить пакет с документами.

— Скоро. В первой половине сентября. Дату уточним уже завтра или послезавтра. Тебя уведомят. С руководством твоим вопрос тоже уладим.

— Понял. Разрешите идти? — поднялся Пеньковский.

— Подожди, Олег Владимирович, — тоже поднялся из-за стола генерал. — По Лондону у меня будет личная просьба. По профсоюзной линии в составе делегации там побывают моя супруга и дочь. Это их мечта — сам понимаешь[29].

— Жена и дочь шефа ГРУ — в капстране?! — не сумел скрыть удивления Пеньковский.

— Под другими фамилиями, естественно. По отработанной для них легенде.

— И все же надо бы подстраховаться.

— Об этом и речь. Наш сопровождающий там, естественно, будет, но, во-первых, он не знает Лондона, а во-вторых, на нем вся группа.

— Задачу понял, — неуверенно произнес полковник, слегка подрастерявшись от свалившегося на него доверия.

— Это займет у тебя только один день. Собственно, несколько часов. Язык ты знаешь, в валюте местной разбираешься, торговые места в Лондоне тоже исходил. Поможешь приобрести несколько вещиц и доставишь их вместе с барышнями в гостиницу. И все дела. Справишься, Олег Владимирович?

— Не вижу проблем, товарищ генерал. Пусть составят список. В случае необходимости, подключу Винна или кого-то из его клерков.

— Но все должно быть конфиденциально. Полное инкогнито.

— Понято, товарищ генерал армии. Действовать будем по всем канонам конспирации.

Москва. Кабинет заместителя председателя КГБпри Совмине СССР генерал-лейтенанта Кондакова.

Август 1961 года

После истории с президентом Сукарно о Курагиной на какое-то время попросту забыли. Вариантов объяснения этого «забытья» у Тамилы оказалось немного. То ли после операции «Волчья западня» руководство взяло паузу, вяло «пережевывая» явный провал её, то ли вот-вот должна будет появиться какая-то новая «секс-подлянка».

В то, что всю вину за провал операции начальство пытается возложить на них, как в этом была убеждена Шмарова, Миледи не верила. К тому же она уже знала о реакции заместителя председателя (или «вице-шефа», как его называли подчиненные) КГБ генерал-лейтенанта Кондакова на попытку Ванина и подполковника Маругина оправдаться за «допущенное неподобие». Впрочем, уведомили её об этом лишь в самых общих чертах, а в действительности эта сцена выглядела таким образом:

— Если уж вы обгадили всех нас на самом высоком уровне, — сурово проговорил Кондаков, с трудом дослушав несколько «оправдательно-покаянных» фраз Ванина, — так не мычите, а молите Бога, чтобы этот индонезийский юбкострадатель не поднял вой на всю Азию. Он ведь обратил внимание, как в Москве упрашивали его не распространяться по этому поводу. Так что в западню, которую заготовили для него, сами же мы и попали. Не мы его, а он нас теперь может шантажировать, причем делать это, как ему вздумается.

— Операция не удалась, мы это понимаем. Однако исправить ситуацию теперь уже невозможно, — всё в том же покаянном тоне объяснил генерал-майор Ванин.

— А никакой операции и не было. Её никто и никогда не планировал, — чуть ли не после каждого слова врубался Кондаков костяшками кулака в столешницу. — Всё, забыли! Любой информационный взброс по этому поводу, откуда и от кого бы он ни исходил, должен будет немедленно объявляться враньем, недружественными действиями, грубой провокацией, да чем угодно.

— Есть забыть, товарищ генерал-лейтенант.

Вице-шеф КГБ на несколько мгновений задумался, а потом вдруг, посмотрев на папку с материалами о приеме индонезийского лидера, рассмеялся. Ванин так и не понял, что сомнительный смешок этот оказался всего лишь слабым отзвуком того лошадиного ржания, с которым генерал-лейтенант воспринял просьбу Сукарно размножить ленту фильма о его «тысяче одной ночи» в Москве, чтобы её смогли продемонстрировать во всех отечественных кинотеатрах.

В то, что вождь индонезийской