Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк

— Я провела там восемь лет. Нам дадут убежище.

Когда Харан запер нас, мир начал раскачиваться из стороны в сторону, словно ладья в море, но теперь все возвращалось к установленному порядку.

— Община находится на берегу Марейского озера, — сказала Йолта. — Пешком туда идти четыре часа или больше. Ночью нам понадобится фонарь.

— Я провожу вас, — предложил Лави.

— Лави, тебе тоже нельзя оставаться в этом доме, — нахмурилась Йолта.

— Он не может уйти, — пробормотала Памфила с таким видом, словно перед ней разверзлась бездна.

— Если останется, ему тоже грозит опасность, — возразила Йолта. — Харан решит, что Лави помог нам бежать.

— Тогда я тоже пойду, — заупрямилась Памфила. — Теперь он мой муж.

— Прошу, Памфила, — дотронулась я до ее руки, — нам необходимо, чтобы ты задержалась в доме. Я все еще жду весточки из Галилеи. Мне больно представить, что она придет, а я об этом не узнаю. Дождись письма и передай его нам. Я знаю, это эгоистичная просьба, но я молю тебя: помоги.

В разговор вступил Лави:

— Мы никому не сообщали о нашем браке из страха, что Харан уволит Памфилу. — Он посмотрел на египтянку, ставшую ему женой всего неделю назад: — Хозяин не станет подозревать тебя в пособничестве.

— Но я не хочу разлучаться с тобой, — запротестовала она.

— Мы оба знаем, что я не могу здесь оставаться, — с нежностью произнес Лави. — При библиотеке есть комнаты для холостых служителей. Я буду жить там, а ты останешься здесь до тех пор, пока не придет письмо из Галилеи. Тогда я подыщу нам дом.

Я не видела Иисуса уже полтора года — целую вечность. Он ходил по Галилее без меня, проповедовал скорое наступление царства Божьего, а я, его жена, была далеко. Я сочувствовала Памфиле, но ее разлука с мужем закончится в мгновение ока, не то что моя.

— Вы не оставляете мне выбора, — сказала она с обидой в голосе.

Лави распахнул дверь во двор и выглянул наружу. Ключ он отдал Памфиле.

— Верни его на место, пока не хватились. Затем открой дверь на улицу. Если кто-нибудь спросит, где мы, скажи, что ничего не знаешь. Веди себя так, будто я тебя бросил. Не скрывай обиду. — Он расцеловал ее в обе щеки и подтолкнул к двери.

Я быстро раскладывала свои пожитки по мешкам. Один из них целиком заполнили свитки, в другой отправились одежда, мой портрет, мешочек с красной нитью и оставшиеся деньги. И вот опять мне придется нести чашу для заклинаний в руках.

XIX

Скепсида, пожилая глава общины терапевтов, взглянула на меня, и я утонула в ее взгляде. Пронзительными карими глазами и белыми всклокоченными со сна волосами она напоминала сову, взгромоздившуюся на скамью. Скепсида была уже в годах. Она сидела сгорбившись и совершенно неподвижно, переводя взгляд с меня на Йолту быстрыми движениями, пока моя тетка объясняла, почему мы оказались на пороге ее небольшого каменного дома, моля об убежище в глухой час ночи.

Во время долгой утомительной дороги из Александрии Йолта многое поведала мне о странных обычаях общины.

— Терапевты разделены на младших и старших, — объясняла она. — Младшими называют не тех, кто моложе годами, как ты могла подумать, а, скорее, вновь примкнувших к сообществу. Я перешла в число старших, прожив с терапевтами семь лет.

— Младшие и старшие равны в правах? — спросила я. Если там существует иерархия, я точно окажусь в самом низу.

— Равны все, но работа распределяется по-разному. У общины есть покровители, в том числе и Харан, так что, полагаю, старшие могли бы нанять слуг, но это против их правил. В обязанности младших входит выращивание овощей и злаков, они готовят и подают еду, ухаживают за животными, строят дома, выполняют любой ручной труд, а кроме того, они занимаются духовным трудом. По утрам я работала в саду, а после полудня возвращалась к своему уединению.

— Значит, старшие совсем не работают?

— Они заслужили право посвятить все свое время духовному труду.

Мы проходили мимо спящих деревень, виноградников, винных прессов, богатых вилл и простых сельских домов. Лави возглавлял наш маленький отряд, неся фонарь и слушая указания Йолты. Мы не заблудились только чудом.

— Каждый сорок девятый день, — продолжала рассказывать тетка, — они проводят особый ритуал, во время которого всю ночь поют, танцуют и принимают участие в общей трапезе. Все это приводит участников в состояние экстаза, которое называют трезвым опьянением.

Да что же это за место?

Добравшись до заросших камышом берегов Марейского озера, мы притихли. Интересно, вспоминался ли Йолте тот день, когда она впервые оказалась здесь, разлученная с дочерью? История повторялась. Я смотрела на отражение луны, которое качалось на поверхности воды в окружении звезд. Из-за известняковой гряды доносился запах моря. В груди у меня теснились страх и восхищение, как в тот день много лет назад, когда я ждала Иисуса в пещере.

Была глубокая ночь, когда дорога вывела нас к необычайно крутому холму. На вершине я разглядела постройки под плоскими крышами.

— Жилища терапевтов малы и просты, — сказала Йолта, проследив за моим взглядом. — Перед каждым есть небольшой двор, внутри — комната для сна и так называемый монастерион — священное место для духовной работы.

Она уже в третий раз упомянула это странное определение.

— Что такое духовная работа? — решилась уточнить я. После десяти лет ежедневных хлопот по дому мне трудно было вообразить, что можно просто сидеть в священном месте.

— Это чтение, письмо, сочинение песен, молитва. Ты сама увидишь.

Перед крошечными домом привратника мы остановились и забрали у Лави наши мешки. Я вытащила из своего пригоршню драхм.

— Вот, возьми, — сказала я. — Когда придет письмо от Иуды, пусть Памфила наймет повозку и приезжает не мешкая.

— Не беспокойся, я обо всем позабочусь, — ответил он и замешкался, не решаясь уйти.

Я нашла его руку:

— Спасибо, Лави. Ты мне как брат.

В темноте его лица не было видно, но я поняла, что Лави улыбается, и потянулась к нему, чтобы обнять.

— Сестра, — отозвался он и попрощался с Йолтой. Нашему другу предстоял неблизкий обратный путь.

На страже стоял один из младших, тощий человек, не желавший сперва открывать ворота. Его работа, объяснил он, заключается в том, чтобы не пускать воров, шарлатанов и всяких бродяг, но стоило лишь Йолте упомянуть, что когда-то она принадлежала к старшим терапевтам, как он немедленно подчинился.

И вот теперь я стояла перед Скепсидой в ее доме, слушала Йолту, которая объясняла причины, толкнувшие меня на кражу папируса, и размышляла о том, суждено ли мне самой испытать то, о чем рассказывала мне тетка. Тем временем она перешла к истории нашего побега из Галилеи, упомянув, что только так я могла избежать темницы. Лицо Скепсиды было непроницаемо. Полагаю, про себя она удивлялась моей способности постоянно попадать в переделки.

— Способности моей племянницы к письму исключительны, — расхваливала меня Йолта, чтобы хоть как-то сгладить неприятное впечатление. — Она гораздо образованнее любого известного мне мужчины.

Скепсида похлопала ладонью по скамейке:

— Йолта, сядь рядом.

Она предлагала это уже и раньше, но Йолта отказалась и продолжала мерить комнату шагами, описывая свою встречу с Диодорой и угрозы Харана.

Теперь же она тяжело вздохнула и опустилась на скамью. В свете лампы тетя выглядела изможденной.

— Ты пришла к нам от отчаяния, — заговорила Скепсида, — но это недостаточная причина, чтобы принять вас. Те, кто живет здесь, делают это из любви к тихой созерцательной жизни. Они приходят учиться и берегут память о Боге живом. Можете ли вы сказать, что явились сюда за тем же?

— Когда меня отправили сюда в прошлый раз, — ответила ей Йолта, — ты приняла меня, чтобы избавить от наказания. Я оставила дочь и горевала. Большую часть своей жизни здесь я провела в попытках уговорить тебя помочь мне сбежать. Самым счастливым для меня стал день, когда ты убедила Харана позволить мне укрыться в Галилее, хотя на это понадобилось время — целых восемь лет!