Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк

Я отчаянно искала хоть какое-нибудь объяснение. Может, сказать, что Диодора — сестра Памфилы, которая заглянула разузнать подробности ее недавней свадьбы? Однако мы так и не узнали, удалось бы нам отвести глаза Харана с помощью подобной лжи, потому что в тот самый момент, когда тетя открыла рот, собираясь что-то сказать, Диодора вытащила браслет с ястребиной головой и сбивчиво изложила свою неубедительную историю:

— Я прислуживаю в храме Исиды. Кто-то из ваших домашних оставил там этот браслет, и меня послали вернуть его.

Харан оглядел чаши с вином и указал на нас с Йолтой:

— А это, видимо, служанки, обронившие браслет?

— Нет-нет. — Диодора пустилась в сбивчивые объяснения: — Я лишь хотела выяснить, кому он мог принадлежать.

Дядя метнул торжествующий взгляд в сторону Йолты и тотчас перевел его на Диодору, гостью. Затем он шагнул к ней и произнес:

— Вижу, Хая, ты воскресла из мертвых.

Все мы, даже сам Харан, застыли на месте, словно нас ослепила необычайно яркая вспышка. В комнате стало очень тихо. Я чувствовала запах нагретого масла в лампе, покалывание в заледеневших от ужаса руках и жар, проникающий в комнату с улицы. Посмотрев в сад, я заметила сгорбившуюся тень Лави.

Первой опомнилась Йолта:

— Ты правда думал, что я не буду искать свою дочь?

— Я думал, что ты достаточно умна и осторожна, чтобы воздержаться, — ответил он. — Теперь я спрошу тебя: ты считала, что я не выполню свое обещание и не передам тебя римлянам?

Йолта ничего не ответила. В глазах у нее пылал яростный огонь.

У меня тоже был вопрос, но я не стала произносить его вслух: «Дядя, а если все узнают, что ты объявил свою племянницу мертвой и продал в рабство?» Такой позор будет дорого стоить Харану и выльется в скандал, публичное осуждение и изгнание, чего он отчаянно боялся. Я решила напомнить ему об этом, но не напрямую, и сказала:

— Пощади мать, которая всего лишь хочет узнать свою дочь. Нам все равно, как Хая попала в храм Исиды Целительницы, оставим это в прошлом. Мы обещаем молчать и хотим только воссоединить мать с дочерью.

— Я не настолько глуп, чтобы доверить трем женщинам хранить тайну, особенно вам.

— Мы не собираемся предавать твои прегрешения огласке, — попыталась я еще раз. — Мы вернемся в Галилею и избавим тебя от своего присутствия.

— Ты снова оставишь меня? — воскликнула Диодора, поворачиваясь к матери.

— Нет, — ответила Йолта, — ты поедешь с нами.

— Но я не хочу в Галилею.

«Ох, Диодора, только не сейчас!» — пронеслось у меня в голове.

Харан улыбнулся.

— Ты умна, Ана, но меня ты не убедишь. — Им двигала не только месть, но и страх перед позором. — К тому же вы никуда не поедете. Из достоверного источника я узнал, что ты совершила кражу.

Кражу? Я не понимала, о чем говорит дядя. Заметив мое замешательство, он пояснил:

— Кража папируса — преступление.

Я посмотрела на слугу, стоявшего в дверях. Йолта резко втянула воздух, а Диодора сжалась от ужаса.

— Обвиняй меня, если хочешь, — бросила тетя, — но только не Ану.

Он ничего ей не ответил и продолжал, обращаясь ко мне:

— Наказание за кражу в городе Александрии по суровости сравнимо с наказанием за убийство. Римляне безжалостны, но я сделаю все, чтобы вас не пороли и не увечили. Пусть вас обеих сошлют в Западную Нубию. Оттуда не возвращаются.

Я словно оглохла. Из всех звуков осталось только биение сердца, которое заполнило всю комнату. Связь с реальностью ускользала. Глупая, опрометчивая, ослепленная самодовольством — решила, что смогу перехитрить дядю, украсть и обмануть без последствий. Лучше бы меня выпороли и изувечили семь раз, чем сослали туда, откуда нет возврата. Чтобы вернуться к Иисусу, я должна быть свободна.

Я посмотрела на тетку. Она молчала, и это было странно: почему она не отвечает? У меня голос тоже куда-то пропал. Все внутри сжалось от страха. Разве такое возможно: избежать темницы в Галилее, чтобы быть обвиненной в преступлении в Египте?

— Я позволю тебе вернуться в храм Исиды Целительницы, — сказал Харан Диодоре, — но только при условии, что ты забудешь все случившееся, забудешь, кто ты и кто я, забудешь дорогу в этот дом и не станешь разыскивать Йолту и Ану. Поклянись, и можешь идти.

Диодора выжидающе посмотрела на Йолту. Та кивнула.

— Клянусь, — произнесла девушка.

— Если ты нарушишь клятву, я узнаю об этом и выдвину обвинения против тебя тоже, — пригрозил дядя. Он счел ее слабой женщиной, которую можно подчинить своей воле. Тогда я еще не знала, прав ли он или нет. — Уходи. Слуга тебя проводит.

— Ступай, — сказала ей Йолта. — Я вернусь за тобой при первой возможности.

Диодора обняла мать и вышла не оглядываясь.

Харан пересек комнату, накрепко закрыл дверь во двор и запер замок ключом, который висел у него на поясе. Когда он повернулся к нам, лицо у него словно бы смягчилось, но не оттого, что он передумал, а лишь от усталости.

— Эту ночь вы проведете здесь, — объявил он. — Утром я передам вас римлянам. Жаль, что все закончилось этим.

Он ушел, заперев за собой дверь в коридор. Было слышно, как с тихим стуком опустилась щеколда, а потом ключ повернулся в замке.

Я бросилась к двери в сад и забарабанила по ней — сначала тихо, потом громче.

— Лави в саду, — сказала я Йолте. — Он прятался там. — Я позвала через прочную дверь: — Лави… Лави?

Нет ответа. Я звала его еще какое-то время, хлопая ладонью по дереву, несмотря на жгучую боль, но в конце концов сдалась. Может, Харан поймал и его? Я подошла к другой двери и потрясла ее, прикидывая, не удастся ли снять створку с петель, но надежды было мало.

Я принялась беспокойно мерить комнату шагами. Разум был в смятении. Окна здесь слишком высокие и узкие, нечего и думать выбраться наружу через них. Звать на помощь тоже бесполезно.

— Нам нужно что-то предпринять. Я не поеду в Нубию.

— Побереги силы, — фыркнула Йолта. — Они тебе понадобятся.

Я опустилась на пол рядом с тетей, прислонилась спиной к ее коленям, посмотрела сначала на одну запертую дверь, а потом на другую и почувствовала приближение отчаяния.

— Римляне действительно накажут нас, полагаясь лишь на слово Харана? — спросила я.

— Видимо, он собирается обратиться в римский суд, — ответила она, обнимая меня за плечи, — не в иудейский. Я не уверена, но, скорее всего, придется представить свидетелей. Старые друзья Рувима с удовольствием подтвердят, что я его отравила. Скажи, кто видел, как ты брала папирус?

— Мерзкий слуга Харана.

— Хм, — фыркнула Йолта с отвращением. — Он будет рад поддержать обвинение против тебя.

— Но мы будем всё отрицать.

— Если нам дадут слово. Надежду терять рано, Ана, но и полагаться на случай тоже нельзя. Харан — римский гражданин и друг римского префекта. Ему принадлежат огромные богатства, и он член совета старейшин, причем один из самых высокопоставленных. Мы же никто: я беглянка, а ты и вовсе иностранка.

Глаза мне словно кололи раскаленной иглой.

— Кроме того, мой брат может подкупить судий, — добавила тетя.

Я опустила голову на колени. Беглянка. Иностранка.

И вдруг: тук-тук.

Мы одновременно уставились на дверь во двор. Звякнул металл. Зубцы ключа отыскали бороздки замка, и в комнату вошли сначала Памфила, а за ней Лави с ключом, на котором болталась бирка.

Я радостно заключила их в объятия.

— Откуда у вас ключ? — спросила я очень тихо.

— У Харана по два ключа от каждой двери, — объяснила Памфила. — Запасные он хранит в мешочке на стене кабинета. Лави смог прочесть надписи на бирках. — Она одарила мужа лучезарной улыбкой.

— Ты слышал угрозы Харана? — спросила я.

— Каждое слово.

Я повернулась к Йолте:

— Куда пойдем?

— Я знаю только одно место, — ответила она. — Мы отправимся к терапевтам. Иудеи чтят их, считая поселение святилищем. Там мы будем в безопасности.

— Они нас примут?