Мост через огненную реку - Елена Прудникова

– Нет! Нет! Не надо! – исступленно закричал Энтони.

Он сам не помнил, что кричал и в каких словах просил пощады, помнил лишь, что хватался за ноги Далардье, пытаясь обнять его сапоги, а стражники оттаскивали его. Очнулся он, по-прежнему сидя на стуле – какое счастье! – весь мокрый от воды, которой его облили, чтобы привести в чувство. Далардье стоял у стола, брезгливо морщась, словно перед ним было большое противное насекомое.

– Капитан, я умоляю вас! – в ужасе застонал Бейсингем. – Я сделаю все, что скажете, во всем признаюсь, но не заставляйте меня оговаривать невинных, прошу вас, капитан…

Он плакал и просил, слезы катились по щекам и сверкали каплями в отросшей бороде. В это невозможно было поверить, но Далардье, кажется, постепенно смягчался. По крайней мере, лицо его становилось все более внимательным, даже каким-то участливым. Он подошел к Энтони, склонился к нему и положил руку на плечо, другой рукой протягивая стакан – там была не вода, а вино!

– Хорошо, хорошо… – сказал Далардье. – Успокойтесь, Бейсингем. Выпейте вина, придите в себя. Ну не надо так, я верю вам… С таким лицом не лгут… Можешь идти! – бросил он палачу.

Энтони затрясло с такой силой, что он едва не уронил драгоценный стакан. Стуча зубами о стеклянные края, он пил и смотрел на следователя со страхом и надеждой. Нет, он понимал, что и это игра, что надеяться нельзя, но все равно надеялся, это было выше его сил.

– Я еще раз все проверю, – тем временем продолжал Далардье. – Возможно, вас и вправду оклеветали. Но вы и сами виноваты. Если бы вы своевременно принесли присягу Ее Величеству, вас бы никто не заподозрил, поскольку верность

Бейсингемов общеизвестна. А вы отказались, и тут же возникли подозрения, а где подозрения, там и донос…

Энтони потрясенно глядел на Далардье. Не может быть! Весь этот ад – из-за такой ерунды?

– Я принесу присягу… – дрожащим голосом прошептал он. – Дайте бумагу, я напишу обязательство…

– Бейсингем, вы, действительно, переволновались. Какие тут могут быть обязательства? Выпейте еще вина, успокойтесь…

Далардье сунул ему в руку снова наполненный стакан, собрал свои бумаги и вышел из камеры. Остались только тюремные стражники. Пожилой подошел, потряс оцепеневшего Энтони за плечо.

– Одевайтесь, сударь…

Лорд Бейсингем дрожащими руками поднял с пола грязные тряпки, заменявшие ему одежду, и медленно-медленно принялся одеваться. Ему казалось, что из него выкачали душу.

Три часа спустя, лежа на соломе в камере, он все еще не мог избавиться от этого ощущения. Внутри было муторно и пусто, и пустота все разрасталась, заполняя пространство, которое когда-то занимала душа лорда Бейсингема. Он и не заметил, как наступил вечер, о котором возвещал, как обычно, стук черпаков в коридоре. Открылась дверь камеры. Тот самый пожилой стражник зажег укрепленную на стене свечу и поставил рядом миску, кусок хлеба и кружку.

В миске определенно была не тюремная бурда, а что-то мясное. Настоящая еда, которую едят люди! И хлеб хороший, а в кружке не вода, а легкое вино.

– Это добрая примета, – склонившись к нему, тихо сказал стражник. – Если прислали хорошую еду, значит, вы себя правильно ведете, так, как надо…

Пустота внутри стремительно взвихрилась и стянулась в комок. Бейсингем вспомнил, как его псарь обучал собак – когда собака выполняла приказ, давал ей что-нибудь вкусное, если щерилась и рычала, пускал в ход кнут. Прием простой и эффективный. Псина не лизнула руку, и ее побили кнутом. Лизнула – накормили. Есть хотелось безумно, запах еды кружил голову, но Энтони не мог заставить себя взять ложку. Ему казалось, от первого же глотка его вывернет наизнанку.

Хлопнула дверь, снова вошел стражник, наклонился над ним.

– Что это вы, сударь? Не дело это… Надо поесть. Капитан Далардье обидчив, он может рассердиться, не надо бы вам его злить… Вы слышите меня, сударь?

– Слышу… – прошептал Бейсингем, глядя широко открытыми глазами в слепую пустоту.

Стражник, вздохнув, уселся рядом, зачерпнул ложкой содержимое миски, оказавшееся тушеным мясом с капустой, приподнял голову Энтони и поднес ложку к его рту.

– Поешьте, сударь, – продолжал мягко уговаривать он. – Вам надо поесть. Обязательно надо. Хоть несколько ложек. Ну, давайте. Потихоньку, понемножку…

Упорствовать дальше не было сил, и Бейсингем проглотил одну ложку, другую… Он думал, что тут же и задохнется, но справился, а дальше пошло уже легче. Когда миска опустела, стражник поднялся с колен.

– Ну ладно, ну и хорошо… Хлеб потом доедите, и вино я тоже оставлю. Ничего, теперь вам будет полегче…

Погасла свеча, хлопнула дверь, и Бейсингем остался в одиночестве. Комок внутри рассосался. Герцог Оверхилл чувствовал себя так, словно на него наступили и раздавили. По сути, так оно и было…

И снова потянулись дни. На допросы его больше не водили. Сначала кормили хорошо, потом пошла обычная тюремная похлебка, но Бейсингем ей даже обрадовался. Эта бурда, по крайней мере, не напоминала о том, что было на последнем допросе. Но вместе с тем каждая ложка приносила страх: раз хорошую пищу не дают, значит, опять что-то пошло не так? О том, что именно «не так», он старался не думать, но все равно думал постоянно.

А дни шли. Черные полосы на теле – следы пыток – постепенно бледнели, исчезали, распухшие ноги обретали первоначальную форму, а душа боли не чувствовала, потому что ее, души, по-прежнему не было…

Как-то раз в середине дня за ним пришли. Из круглого зала

Бейсингем привычно повернул во Дворец Правды, но стражники остановили его и повели по другому коридору, затем по галерее, в какую-то небольшую комнатку. Там стоял капитан, но не Далардье, а другой, немолодой, мешковатый и спокойный.

– Энтони Бейсингем? – буднично спросил он.

– Да… – Привычный вопрос, привычный ответ.

– Сегодня Ее Величество подписала указ о вашем освобождении. Вы свободны, герцог. Шпагу, драгоценности и деньги, отобранные у вас при аресте, можете получить в городской комендатуре.

– Что? – Энтони ошалело смотрел на капитана, не понимая.

– Вы свободны, – повторил тот и взглянул в бумагу перед собой. – Кстати, вам рекомендовано немедленно принести присягу Ее Величеству. Прощайте, ваша светлость. Надеюсь, больше мы с вами никогда не увидимся.

Капитан посторонился, и Энтони, еще не понимая происходящего, шагнул в открывшуюся перед ним дверь. В лицо плеснул холодный воздух, дверь за спиной захлопнулась.

ПРЕКРАСНАЯ ДАМА МИЛОРДА БЕЙСИНГЕМА

…Он стоял на Площади Правосудия, булыжник холодил босые ноги, с неба сыпался промозглый дождик. Свобода вызывала странное ощущение – радости не было, лишь какая-то отстраненность и холод.