Мост через огненную реку - Елена Прудникова

Холод он почувствовал сразу – еще бы, осень на дворе, скоро начнет смеркаться, а он в одной рубашке. Долго так не простоишь, да и незачем, надо куда-то идти. Холод и дождь разбудили оцепеневший в тюрьме мозг, и Бейсингем принялся соображать. Домой придется добираться пешком, через полгорода, карету с гербами за ним не прислали. «Почему бы это?» – машинально съязвил он и лишь теперь ощутил себя живым, кровь быстрее побежала по жилам, словно бы водки глотнул, и мысли, наконец, обрели гибкость.

Чем идти домой, лучше к Шантье, он живет неподалеку. Как придет, первым делом – в ванну… Или нет, сначала поесть, потом ванну, а затем еще раз поужинать – и спать, в чистой теплой постели, спать столько, сколько спится, утром позвонить, чтобы принесли кофе, а потом откроется дверь, и он увидит родную улыбку Рене…

Занятый сладкими мечтами, Энтони не заметил, как дошел до улицы Почтарей. Вот и знакомый дом. Холодина-то какая! Ничего, сейчас он согреется… Как же зовут привратника? Роже? Густав? Впрочем, какая разница…

– Тебе чего надо? – высунулся в окошко страж приюта изящества. – Куда лезешь, образина?

Бейсингем непонимающе уставился на привратника: он и не подозревал, что в слуге маркиза Шантье может дремать пьяный возчик. В чем дело? Неужели Рене тоже арестован? Нет, скорее сам он выглядит слишком уж непрезентабельно, вот Роже-Густав его и не узнал.

– Послушай, – начал было он, но договорить не успел: привратник выбрался наружу и, не пачкая рук, пинком отшвырнул Энтони от двери.

– Пшел вон отсюда, рвань, а то собаку спущу! – пригрозил он.

На миг в душе шевельнулась надежда: Ардо его уж точно узнает, сколько раз Энтони угощал его косточками, а там и привратник заинтересуется… Но Роже-Густав собаку не выпустил, а лишь захлопнул дверь, даже не удостоив взглядом сидевшего на мостовой гостя.

Ну что ж, делать нечего, придется как-то добираться домой. Забавно: стоит лишь переодеться – и так много нового узнаешь о людях. Нет, столь грубый слуга совсем не идет Шантье, надо будет посоветовать ему сменить привратника. Интересно, а как ведут себя в таких случаях его собственные слуги? Ах да, ведь у него тоже есть слуги, то-то будет им сегодня сюрприз! Войдет такое чудо и небрежно бросит: «Анри, ванну, кофе и ужин!»

Отвыкнув от ходьбы, Энтони быстро устал и теперь медленно брел вдоль стен, дававших хоть какое-то укрытие от дождя. Пару раз его отпихнули с дороги, но большей частью прохожие брезгливо отстранялись, стараясь не прикасаться. Сначала Энтони чувствовал себя, как голый на площади, но вскоре понял, что его не узнают. И то верно, уж если привратник дома, в котором он бывал постоянно, отнесся к нему как к незнакомцу, то тем более не узнает никто другой. Этот грязный бродяга не имеет ничего общего с лордом Бейсингемом, и лорд за него никоим образом не отвечает, что совсем неплохо. Да и в том, что идет дождь, если вдуматься, есть свои преимущества: прохожих мало, а главное, нет уличных мальчишек. Вот уж кто не упустил бы случая поиздеваться!

Размышления немножко отвлекали, но все же чувствовал он себя гнусно: промозглый холод пробирал до самых костей, вызывая неудержимую дрожь, а есть хотелось так, что аж мутило. Кроме утреннего куска хлеба, во рту за целый день ничего не было. Девочка, вертевшаяся около женщины с корзинкой, приоткрыв рот, загляделась на Энтони, он же был занят своими мыслями, в результате они налетели друг на друга. Девочка пискнула и с криком бросилась к матери.

– Не бойся, это не разбойник, – послышался голос женщины. – Это просто несчастный…

– Мамочка…

Дальнейшего разговора Бейсингем не расслышал. Он прошел еще несколько шагов, когда сзади послышался легкий топоток, и его дернули за руку. Это была давешняя девочка.

– На, возьми…

Она сунула ему в руку маленькую булочку и пенни.

– Спасибо, малышка! – потянулся к ней Энтони, но та, не дожидаясь благодарности, уже бежала к матери, и обе, не оглядываясь, заторопились дальше.

По счастью, у него хватило выдержки, чтобы не съесть все сразу. Бейсингем шел, понемножку откусывая хлеб и чувствуя, как с каждой крошкой прибывают силы. Дом приближался, еще чуть-чуть, и будет тепло, и еда, и чистая постель… Вот цирюльня, от нее до Жасминовой улицы всего два квартала. Цирюльня была богатой, внутри, прямо напротив двери, висело зеркало. Бейсингема разобрало любопытство: интересно, какими выходят люди из Тейна?

Он вошел – и содрогнулся. Неудивительно, что его не узнал привратник, он бы и сам не узнал себя в этом всклокоченном, заросшем бродяге с запавшими голодными глазами. До чего же жалкое отребье! Теперь он понимал Роже-Густава…

Из внутренней двери вышел подмастерье.

– Ваше сиятельство? Постричь? Побрить? Пудра, одеколон?

Не дожидаясь, пока тот, насладившись собственным остроумием, скажет сакраментальное «Пшел вон отсюда!», Бейсингем вышел на улицу и побрел дальше.

«Надеюсь, домой меня пустят!» – мрачно подумал он.

Наконец, вот она, Жасминовая улица. Кусты, давшие ей название, стоят голыми – те самые кусты, которые приказал посадить еще его дед. Возле дома они расходились красивой дугой перед воротами… Бейсингем зашел за куст, повернул – и замер, как стоял, не понимая, почему распахнуты ворота его дома.

Нет, не распахнуты – их попросту не было. Одна створка висела на верхней петле, вторая и вовсе валялась на земле, двор завален мусором. А за всем этим – черные закопченные стены, без крыши и окон, в пустых проемах просвечивает небо.

Вот, значит, как…

Зачем-то он вошел в дом. Должно быть, потому, что очень непросто с таким смириться. Он вспомнил людей на пожарище, которые бродили возле своих домов – как птицы, что вьются над разоренным гнездом. Теперь и он стал такой же птицей…

На улице еще только смеркалось, а внутри было уже почти темно. Энтони сделал несколько шагов, споткнулся, ногу резануло болью – раз, еще раз, и еще… Не то гвозди, не то битое стекло… Но он все равно осторожно, ощупывая ногами пол, пробирался дальше, кое-как дополз до широкой лестничной площадки второго этажа, огляделся и увидел над собой небо, а в пяти шагах – черную пустоту провала. Выбраться назад оказалось еще труднее – казалось, все обломки и осколки сползлись, чтобы сунуться под ноги. Дурак, болван, зачем он поперся в дом? Потратил уйму времени и только ноги изуродовал…

Пока Бейсингем странствовал по дому, погода переменилась. Поднявшийся ветер разогнал тучи, дождь прекратился, зато стало еще холоднее. Энтони пристроился на крыльце, кое-как спрятавшись от ветра за уцелевшими столбами, и принялся размышлять. Итак, какова наша диспозиция на сегодняшний день?

В казармы он не пойдет – умрет, а в таком виде туда не сунется. Надо обойти друзей – кто-нибудь из привратников, хочется надеяться, все же доложит господину, но это не сейчас: в темноте спустят собак, не разбираясь. Если все же никто не доложит, можно дождаться, когда Крокус выедет из дому в свое министерство, и окликнуть. Но это тоже только завтра, барон раньше полудня не выезжает. А сейчас-то что делать? Попробовать найти приют во Вшивом замке? Туда-то его пустят, там такие в самый раз… Надо было идти сразу, пока еще светло, а не бродить по дому. Он кое-как, ощупью, спустился с крыльца, отметив, что в довершение всех радостей еще и колени дрожат, наткнулся на какую-то доску и, выругавшись, вернулся обратно. Нет, босиком в темноте не дойти, да и через ворота ночью его не пропустят, не та персона. Значит, остается одна первоочередная и насущная задача – дожить на этом крыльце до завтрашнего дня. А ведь ночь едва наступила…