Голем в Голливуде - Джонатан Келлерман

Никаких самодельных чучел.

Или коллекции ножей.

Ничего зловещего, и оттого впечатление еще более зловещее.

Что пошло не так?

Когда это случилось? И как?

Пара-другая вещей намекала на зрелость жильца. Голая женщина – афиша ретроспективы Эгона Шиле в Тейте[50], криво приклеенная к стене пожелтевшим скотчем. В рамке диплом Оксфордского студенческого художественного общества – первое место за рисунок «Быть безбашенной».

Эдвин Черед взял со стола выпускную фотографию:

– А вот и принц собственной персоной.

В море крахмально-белого и траурно-черного юный Реджи Черед был как затравленный зверек: взмокший лоб, взгляд ищет, куда бы скрыться.

– Зря мы его послали в Оксфорд. У него там не было шансов. – Черед бросил фото на стол. – Ладно. Что собираетесь делать?

Джейкоб достал камеру и переснял фотографию. Вышло размыто. Он попытался еще раз. Лучше.

– Я надеялся, вы дадите отправную точку. Скажем, последний адрес.

– Не было у него адреса.

– Но где-то он жил.

– Не ведаю. Туда-сюда шастал.

– Он работал?

– Ничего солидного. Хватало только на прокорм. За мой счет. Кажется, служил курьером, когда уж совсем приперло. А ведь я предупреждал. Он отправился изучать право. Посреди второго триместра вдруг извещает: мол, желает переключиться на изобразительное искусство. Разумеется, этот каприз я запретил. «Иначе до самой нашей смерти он будет сидеть у нас на шее», – сказал я. Так и вышло. Потеха, как Хелен его защищала. Уж она знала, на каких струнах играть. «Мальчик заблудился, Тедди». – «Так пусть возьмет карту». Через неделю он звонит: опять передумал – хочет заниматься историей искусства. «Чудесно, – радуется Хелен. – Станет профессором, очень престижно». Видите, как меня облапошили. Внушили, что это такой компромисс. – Черед покачал головой. – Наверное, они сговорились. История, мать его, искусства… Но и тут он даже до выпуска не дотянул. Вскоре ему приспичило расширить горизонты. Куча денег на учебу, на краски-кисточки. Полгода в Испании, полгода в Риме. «До каких же пор?» – «Он ищет вдохновения». А я тут – как неандерталец какой. Но ваза с фруктами останется вазой с фруктами хоть в Париже, хоть в Берлине, хоть в Нью-Йорке.

– Он бывал в Нью-Йорке?

– Не спрашивайте. Я ни черта не знаю. Может, и в Тимбукту бывал. Не ведаю.

– Но в Штаты он ездил.

– Наверняка. Если дорого – ему позарез надо ехать.

– Он не говорил, куда ездит?

– Я давно бросил спрашивать. У меня от его ответов начиналось несварение.

– Когда я сказал, что я из Лос-Анджелеса, вы спросили: что он там наделал?

– Ну да.

– Любопытный выбор слова.

Черед вмиг насторожился:

– Почему?

– У него уже бывали неприятности с законом?

– Об этом мне ничего не известно.

– Пражская девушка заявила о попытке изнасилования.

– Конечно, он-то уже не возразит.

– Еще была Пег, – сказал Джейкоб. – Ваша служанка.

– Да их полно было – что мне, всех по именам помнить?

– Поговаривают, что Реджи причастен к ее смерти.

– Только дурак верит всему, что говорят.

– То есть нет.

– Что-то мне не нравится, как вы со мной разговариваете. Сообщаете, что мой сын убит, и тотчас изрыгаете беспочвенную клевету.

Теперь он уже сын?

– Извините. Я не хотел вас огорчить.

– Меня огорчает ваша готовность принять идиотские измышления за факт, что говорит о вашей легковерности. Вы сказали, его нашли в Праге. А здесь-то что вам надо? На кой черт мне говорить с американцем? Никого другого не нашлось? Дожили.

– Направьте меня на верный путь.

– Бисер перед свиньями, – буркнул Черед.

– Значит, вы не знаете, куда он ездил.

– Сказано же – нет.

– Но он много путешествовал.

– Вероятно.

– На какие деньги?

– Каждое первое число кое-что получал от Хелен. Что не мешало ему пятнадцатого клянчить у меня.

– Деньги поступали на его банковский счет?

– Наверное.

– В каком банке?

– «Барклиз». Вам-то какое дело?

– Можно выяснить, где снимали деньги.

– Что вы так вцепились в его поездки? Вам известно, где его убили. Вот туда и езжайте.

– Вы упомянули, что он работал…

– Ничего подобного. По-моему, я вполне ясно выразился: работы не было.

– Вы сказали, он служил курьером.

– Какая же это работа? Дешевая увертка. Время потянуть.

– Пусть так, но хотелось бы знать, где и на кого он работал.

– На архитектора, своего бывшего педагога.

– Имя?

– Джеймс или Джордж, что-то царственное. Тот самый никчемный педик, который подбил его бросить учебу и заняться мазней.

– Я так понял, у Реджи были художественные способности.

В глазах Череда промелькнул гордый огонек; впрочем, быстро стух.

– Вот и жена так говорила.

Джейкоб кивнул на диплом в рамке:

– Кое-кто с ней был согласен.

– О да, величайший взлет, о котором он неустанно ей напоминал. Всякий раз, как кончались бабки.

– У вас сохранились его работы?

– Вы ценитель изящного, что ли?

– Явите милость.

– Последние полчаса только этим и занят, – сказал Черед. – Вон там, под кроватью.

Джейкоб вытащил два портфолио, коробку со стесанными угольными карандашами, рейсфедерами и эскизный альбом. На кровати раскрыл первую папку.

Плотные кремовые листы, на которые хорошо ложилась тушь, знакомили с хирургически четким мировоззрением Реджи Череда.

Рисовать он умел. Бесспорно. Здесь же были вышеупомянутые вазы с фруктами и унылые сельские пейзажи, больше похожие на документальную фотографию.

– Хелен их развесила по всему дому, – сказал Черед. – Я потом снял, смотреть тошно.

Многие рисунки были подписаны и датированы, но лежали вразнобой. Самый поздний – 2006 год, самый ранний – 1983-й.

– Однако сохранили, – сказал Джейкоб.

– Чтобы выбросить, слишком много возни.

– Проще снять со стен и уложить в папки?

– Это вы на что тут намекаете?

На то, что втайне ты им гордишься. Это подкупает и настораживает.

– За какую работу он получил премию?

– Здесь ее нет. Чертово художественное общество оставило себе. Хелен предлагала им тысячу фунтов, но они ответили, мол, таковы условия конкурса.

Вторая папка оказалась интереснее – обнаженная натура и портреты. Все женщины маняще неистовы. Джейкоб прямо слышал тяжелое дыхание автора, чьей рукой водило подсознание.

И наоборот, мужчины сдержанны, геройски внушительны.

– Кого-нибудь узнаете? – спросил Джейкоб. – С кем я мог бы поговорить.

– Друзья его, надо полагать.

– Кто они?

– Черт их знает. Балбесы. Распутники.

– Он называл какие-нибудь имена?

– Если б называл, я бы постарался забыть.