Познание смыслов. Избранные беседы - Гейдар Джемаль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здесь возникает очень фальшивый «симбиоз» или компромисс между Бытием и сознанием, который порождает цивилизацию. А цивилизация тесно связана с описанием. Каждая цивилизация покоится на том или ином модусе описания: Древний Египет описывает определённым образом реальность, Рим описывает другим образом, современная либеральная цивилизация – другим, и так и так далее.
Но что их объединяет? Все эти описания предполагают жесточайшую закономерность (ту или иную), фатальность, несвободу: яблоко ньютоновское всегда падает вниз; можно, конечно, упомянуть Шрёдингера и принцип неопределённости, когда кот то ли в ящике, то ли вне ящика, то ли жив, то ли умер. Но это очень жалкое поползновение к выходу из описания.
Я могу сказать, что есть фундаментальный разрыв, но с неожиданного подхода – с темы описания реальности. Он содержится в Коране. Почему? Потому что в Коране есть описание. Но это описание ада и рая – это не описание мира, в который мы погружены, это описание мира, который является дальним Бытием, не существующим в данный момент. И тут важно подчеркнуть, что ад и рай, согласно Корану, в данный момент не существуют, они будут после закрытия этого Бытия, после победы над этим Бытием. Поэтому эти описания не являются реальностью, но и не являются воображением, не являются ни мифом, ни символизмом, ни чем-либо таким, – это, в некотором смысле, завет о том, что эффективный разрыв с реальностью возможен. Описание, которое относится не к миру «как должно быть», а к тому, что будет после мира. А вот что касается мира – практически (если не считать очень немногих аятов, которые упоминают какие-то конкретные вещи, понятные людям), системного описания в Коране нет. Это очень важно.
Все остальные метафизические парадигмы, блоки и так далее, существующие вне Корана, предлагают именно описание. Все описания строятся на них. И все эти описания являются описаниями различных видов фатальной несвободы. Это Рок, юдоль.
В мифе мы находим Рок как неизбежность: допустим, Эдип так или иначе встречается с тем, что ему суждено, или в физике находим какие-то законы, которые мы не можем отменить и перевернуть, не можем уйти от этих описаний. Это связано с тем, что человек схвачен миром, как муха в янтаре, – это форма нейтрализации человека Бытием. При этом, подчёркиваю, Бытие и описание – это разные вещи. Бытие нам неизвестно, оно апофатично, оно не поддаётся определению, а описание – оно потому и есть описание, что оно определено, предъявлено, оно может быть исследовано, отменено, ему могут быть альтернативы.
Правильно ли я понимаю, что если мы видим какие-то хорошие описания, которые происходили во время истории человечества, – чем более ярко оно написано, тем больше востребованность у человечества? То есть кто лучше написал это описание, тот и молодец?Опять же это «лучше» воспринимается «вкусовым» образом. Например, люди читали Руссо или Дени Дидро в своё время, и они приходили в буйный восторг, потому что им очень нравилось это просвещение, рационализм…
Мы вспоминали Ветхий Завет, автор которого не очень известен, но, если мы возьмём Новый Завет, – например евангелистов, – ведь они, по сути, написали четыре канонических Евангелия, то есть четыре литературных памятника. И это тоже описание определённой истории…Это не совсем описание, это изложение некой биографии, повести. Когда я говорю «описание», я имею в виду систему восприятия мира. В Евангелии же не содержится то, в результате чего стол для нас «стол», солнце – «солнце». Я хочу привести пример, чтобы было понятно. Вот в сериале «Рим» два действующих героя, легионера, заночевав под открытым небом, рассуждают о звёздах. И один молодой спрашивает, мол, что такое звёзды? И дальше продолжает, что это, возможно, дырки в бумаге, в стене, которым является небо. Другой, более опытный, говорит тому, что тот дурак, и это просто свечки, которые там горят в высоте. Вот человек смотрит на небо и видит звезды, и он как бы «щупает» эти звезды, но глазами, и для него это либо прокол в стенке, где там с другой стороны море света, либо это такие факелы в полной чёрной пустоте. Потом оказывается, что это такие солнца, которые излучают колоссальные потоки энергии, термоядерные котлы в их недрах.
А другим описанием может оказаться, что Солнце – как, допустим, в античные времена, – материальное выражение божества. Сейчас Солнце – это такой термоядерный котёл. Но в третьем описании это может быть сердце, или печень, или какой-то компьютер некой суперструктуры, которая вообще не по этой части, совсем не имеет к этому отношения. Все эти описания абсолютно ложны. Любое описание ложно заведомо. Как идея, что это «дырка в стене, через которую можно увидеть свет», так и идея, что это материальное выражение божества, так и представление о том, что это термоядерный котёл, – всё это наши «хотелки». Но это не наша «хотелка», а это некая сила, которая всё это нам навязывает через наше рождение в цивилизации, основанной на этой парадигме.
Поэтому реальность, хотя и имеет независимое от нас происхождение, она всё-таки есть оформление человеческого фактора, потому что она существует для человека, во имя человека, ради человека, спровоцирована человеком, и она погружает в себя человека и является доминантной силой.
В своё время мы говорили о разрыве отражения с оригиналом. Так вот, эта связь, эта привязка к оригиналу, когда мы вынуждены повторять каждое движение оригинала, – через что она осуществляется? Вот эта привязка и есть это описание. Реальность – это рефлекторная, невидимая связь оригинала с отражением.
Надо поставить вопрос: что описывается? Описывается мир, который определённым образом существует. Существует исчерпывающим образом для нас. Этот мир есть не что иное, как зеркало. А Бытие состоит из зеркал, которые повторяют друг друга. Это как лента Мёбиуса. Бытие есть бесконечное отражение зеркал, оно отражает само себя.
И в одном из этих зеркал есть его отражение в качестве нас и всего остального. Оно организовано вот этими описаниями, реорганизуется этими описаниями и так далее. Но ведь когда Всевышний открывал Адаму имена, которые в тот момент становились этими вещами, конструктами: в момент открытия имени открывалась и вещь, создавалась вещь. Имя и вещь – это одно и то же в архетипическом плане.
Это было совсем не то, чем мы пользуемся сейчас в качестве слов, названий, языка и так далее. Мы сейчас
