Право имею - Вячеслав Базов

втором, более старом, ноутбуке, который стоял в паре метров от него, был включён ютуб. Предсказуемо по телевизору обвиняли во всём зачинщиков протеста, самих протестующих и прокручивали, как фильмы ужасов, самые впечатляющие моменты с того ада, что начался после брошенного файера. Чего он не ожидал, так это того, что люди, которых он всегда слушал, теперь наперебой будут обвинять его. Обвинять того, кто поджог полицейских. Его, и это после того, как те же полицейские стали стрелять в безоружную толпу. После всех тех видео с избитыми, всех рассказов о том, что происходило в автозаках ещё до того, как арестованных успевали довести до участка. О тех ранах, что списывались на сопротивление. После того, как полиция не выдала ни одного из тех, кто бил, убивал, стрелял. После всего этого люди смели обвинять его в отсутствии гуманности.

Первые несколько дней он не мог работать, не мог смотреть видео. Сказался на работе запившим и попросил пару дней прийти в себя. Кажется, ему даже не поверили. Да, он был оглушён страхом, но больше страхом за то, что смог сделать он, сам. Своими руками. Он до сих пор помнил крики. Странно, но в тот самый момент не было почти ничего — только небольшая дрожь в руках. Он не запаниковал и смог уйти оттуда вполне спокойно, как планировал. Обошёл оцепление, смог переодеться в начавшемся беспорядке. Успел скинуть в мусорку засветившиеся вещи. Он вёл себя так, будто сто раз это проделывал, словно он был профессионалом, а не они. Он гордился собой, адреналин кружил голову. Потом вернулся в пустой дом, включил в прихожей свет. Раздеваясь, достал телефон и нашёл видео со своим броском — его уже залили. Первой мыслью было: «Да я тут совсем на себя не похож. Вон какой здоровый парень, плечи широкие. На вид под тридцатку, прям дяденька».

На видео не было звука. Крики подбросила память. Может, она приукрасила их, но с него вдруг будто кожу сдёрнули и к этим крикам приложили как ко льду голым мясом. Он закрыл себе рот, чтобы не заорать самому.

Он не думал, что будут жертвы кроме полиции. Не думал, что в городе введут комендантский час, чрезвычайное положение. Он ждал наказания, и каждый звук подъезжавшей к дому машины воспринимал как полицейскую. Собирался сжечь себя вместе с теми, кто за ним придёт, только боялся снова услышать эти крики.

А потом наросла новая кожа и появился уже новый, третий он. Те два дня были днями слабости. Вылезшей из кокона бабочкой, которая боялась своих же крыльев. Это прошло, дальше он ждал уже с каким-то злорадством. Ждал, чтобы не пришлось их искать. Чтобы снова почувствовать, что он всего в несколько движений может сделать с человеком, который только что жил.

— За агрессию мы получаем агрессию. Мы оказались в этой ситуации именно потому, что однажды позволили себе насилие. Теперь мы сами боимся себя и… — продолжал ведущий, ничем сейчас не отличавшийся от тех же ведущих, но по телевизору. Второй ноутбук, на котором было видео, вдруг вспыхнул. Смотреть за огнём было интереснее, чем за ведущим. Экран оплыл, ноутбук замолчал, оставив после себя мерзкий запах пластика.

Комната вся была в пропалинах — следы гари на стенах, на потолке, прожжённые дыры на занавесках, на ковре. На обоях от старых плакатов остались прямоугольники скотча. На стене оставался только один плакат, размером с рекламный баннер. Маска с пиксельным ртом на фоне дочерна сгоревших зданий.

* * *

Еву смущало всё: само дело; то, что Леонид в этот раз просил «не светить особо масками». Он явно не хотел, чтобы все узнали, что парня убили Черти. К цели в обществе было неоднозначное отношение, но вряд ли дело было только в этом. Глеб же вёл себя как обычно, вот уж кого не смущало ничего.

На них были чёрные куртки одинакового фасона. Тяжело было достать две разные модели, рассчитанные на защиту от огня, но странным это не смотрелось.

В подъезд они вошли без масок чертей, просто закутанные в шарфы, с поднятыми воротниками. Совсем недавно выпал свежий снег и последние снежинки ещё таяли на шапках.

Дом был в старом районе, тут цель жила ещё со своей матерью. Сейчас он обитал тут один — можно было вваливаться, застрелить и уходить, пока не приехала полиция. Смущал Еву и ещё один малозначительный факт — парня звали так же, как того, из-за кого подставился Денис. Это был совсем другой человек, Ева проверила, но и их заказ в этот раз носил имя Павел. Что случилось с тем Павлом, с которым Денису не посчастливилось дружить, Ева не знала. Не интересовалась до этого момента. Его либо посадили, потому что с такими обвинениями никого не отпускали, либо убили уже.

Этот Павел был младше того на три года. Учился в каком-то из современных онлайн-вузов, работал из дома. Ему вовсе не обязательно было и из дома-то выходить. Но, выбравшись, он пошёл именно туда, где мог сеять хаос.

Двор казался таким же старым, как дом. Вместо детской площадки — пустырь, переходящий в помойку. Подъезд, в котором пахло так, словно в подвале давно протекали трубы. Это место было похоже на место, где раньше жила Ева ещё с матерью.

Если бы вместо разговора с мёртвыми Ева могла как волшебник швыряться огненными шарами, в кого она запустила бы первый? В конце концов, кого именно она убила первым?

Но Глеб не ненавидел никого, и сейчас это отсутствие ненависти Ева понимала, как огромную пропасть между ними. Ей казалось — скажи Леонид Глебу убить родную мать, тот и её убил бы так же спокойно и хладнокровно. Так же безоговорочно поверил бы боссу.

Павел жил на верхнем, пятом этаже. Когда Черти вошли в подъезд, его телефон начал трезвонить. Павел сначала приготовился принять вызов, потом понял, что номер неизвестен, чужой. Первое, что он подумал — это свои. С ним связались те, кому он нужен. Кому нужна его ненависть и сила. Ответил всё равно с опаской, подскочив к окну и выглянув на улицу, но не заметил там ничего подозрительного.

— Да?

— Вали оттуда, — посоветовал голос.

— Это кто? — растерялся Паша.

— Я сказал, беги оттуда. Гроб на колёсиках почти нашёл твой дом. Бери деньги и беги, забудь про всё остальное, у тебя времени вообще нет.

— Кгб нашло? — Паша знал, что КГБ давно нет, но все остальные слова вылетели из головы. Из трубки раздался приглушённый смех