Незавидный холостяк - Ашира Хаан

Второй комплект – черные эластичные полоски, расчерчивающие тело так, словно оно перевязано подарочными лентами. С чулками и шпильками смотрится огненно, я уже успела оценить в зеркале. А вот Кир еще не видел, и глаза его загораются голодным огнем.

Но первая порция – фотоаппарату.

Щелк-щелк-щелк.

Опираюсь на стол, скрещиваю ноги

Выгибаю спину, склоняю голову набок.

Разворачиваюсь и выпрямляюсь.

Кир заходит сзади и из-за спины слышать щелчки камеры будоражит кровь. Я не вижу, что и как он снимает, но явно ничего приличного.

Тем более, когда я поворачиваюсь обратно, Кир сидит на корточках.

– Снимай дальше, – требует он. И я, заведенная его горящим взглядом, стягиваю лифчик, но тут же прикрываю ладонями грудь.

Это тоже удостаивается десятка кадров.

Внимание Кира одновременно очень плотное и все-таки обезличенное. Это не то, что сгорать под наглым взглядом, когда с утра после душа рассчитываешь скользнуть обратно в постель голой, а натыкаешься на проснувшегося Кирилла, который ловит каждое движение, а потом набрасывается, не дав даже укрыться.

За камерой у него острый взгляд, я чувствую, что он хочет меня, но не… членом.

Взглядом.

Он хочет поиметь меня взглядом, поэтому ищет самые горячие и вкусные позы.

– Все снимай! Только чулки и туфли оставь! – настаивает Кир.

– Нет, я…

– Обещаю, что удалю с карты все фото, на которые покажешь пальцем, – прерывает он меня, внося своим предложением хаос в мои мысли.

Как всегда, впрочем.

Стянуть трусики невероятно тяжело.

Я подцепляю их пальцами, оставляя грудь незащищенной, и тут же слышу

Щелк-щелк-щелк.

Мои щеки наверняка горят, но алый закат все и так окрашивает красным, скрадывая недостатки кожи и превращая натурную съемку в будуарную.

– Ну!

Это не то же самое, что оказаться голой в постели или на диване. Даже под его взглядом и руками. Совсем нет. Из-за камеры на меня смотрят потенциальные зрители. Десятки. Может быть, сотни. Тысячи. Почему не миллионы? Когда мы в комнате вдвоем – мы только вдвоем. А фото может увидеть каждый. Любой.

Я и так не слишком одета, но когда я стягиваю трусики окончательно, кажется, что ветер с моря забирается наглыми пальцами мне между ног. Нарочно. Подыгрывая фотографу.

Но потом он подхватывает занавеси, и они хлопают вокруг меня, взмывают ввысь и вуалью закрывают лицо.

Щелк-щелк-щелк.

Это не я, это какая-то другая развратная женщина в одних чулках и туфлях залезает на стол и разводит руки, обвивая запястья полотнищами ткани, словно распятая в воздухе – на потеху ветру, обдувающему теплым дыханием напряженные соски.

Кирилл ничего не говорит, но я чувствую его внимание, его азарт – и сама поворачиваюсь, изгибаюсь, откидываю голову, вспоминая всех моделей, что когда-либо видела.

Щелк-щелк-щелк.

Пропускаю волосы сквозь пальцы, развожу ноги, вспыхивая внутри огнем. Когда между ними целится камера – это горячо, это волнующе, это зажигает даже сильнее взгляда Кира, а он умеет смотреть!

Чулки и туфли.

Белые занавеси и белые лепестки, которые Кир бросает в меня.

Я на коленях, я на четвереньках, я на траве, вытягивая вверх скрещенные в лодыжках ноги.

Увы, южный закат недолог, и уже через десять минут краешек солнца окончательно скрывается за горизонтом, и нас окутывает сиреневые сумерки.

В полумраке белые занавеси сияют отраженным светом, зато я прячусь между ними как тень, но Кир не останавливается. Вот тут он требует принимать такие позы, что от одной мысли мне становится стыдно. Но я его слушаюсь, хотя в голове уже шумит от разогнавшейся по венам крови.

Сердце бухает в груди, а между ног…

Кир подходит ко мне, закрывая объектив фотоаппарата, ловит в объятия и жадно, долго целует, отрываясь, чтобы сделать вдох – его грудная клетка быстро вздымается и опадает, и бросив взгляд на его пах, я понимаю, что он так и не смог остаться безучастным художником, всего лишь запечатлевшим мгновение.

– Идем ужинать, – говорит он шепотом мне на ухо и протягивает на пальце мои трусики-ленточки.

– Ужинать? – удивляюсь я, готовая к тому, что сейчас мне устроят сексуальный марафон.

– Ужинать, Варвара… Будем нагуливать аппетит, – он укоряюще качает головой, и я ощущаю себя какой-то озабоченной маньячкой, которая готова наброситься и изнасиловать приличного мужчину прямо на это полянке!

Стою и комкаю трусики в кулаке, пока он идет возвращать камеру владельцу, по дороге сливая фото на свой телефон.

Быстро одеваюсь, пока его нет, но, ей-богу, платье ощущается совершенно лишним. Моя кожа успела привыкнуть к ветру и свободе.

Пока идем к машине, я прижимаюсь к Кириллу, всем телом чувствуя его напряжение. И мне это нравится – нравится, что он так тяжело дышит, что вздрагивает, когда я случайно касаюсь рукой его бедра, что его ладони задерживаются на моей талии дольше необходимого, пока он помогает мне забраться в джип, а потом он еще стоит несколько секунд, прикрыв глаза. И только потом садится за руль, и уже в глубоких сумерках мы добираемся до рыбного ресторанчика на самом берегу моря.

Неделя кончилась

В ресторане уютно и мило, но вместе с тем остается ощущение весьма непростого места. Да и взгляд на цены в меню, а заодно на модно одетых посетителей его только подтверждает. Даже официанты здесь одеты в униформу, а не просто щеголяют в фартуках поверх пляжных шорт, как везде.

Желтые лампочки освещают террасу, выходящую на море – во время заката здесь наверняка просто потрясающий вид, но мы его уже пропустили. На столах, накрытых белоснежными скатертями, расставлены свечи в круглых стаканах, разложены тканые салфетки с вышивкой. На невысокой сцене задумчиво наигрывает что-то на гитаре седой мужчина в темно-синей шляпе, похожий на постаревшего Снусмумрика – у него и губная гармошка есть.

Еду мы не выбираем – здесь есть правило, что на ужин все едят рыбацкий улов. Что за день