Черный поток. Сборник - Йен Уотсон

Небо никак не могло быть из обычного стекла, поскольку оно бы просто треснуло от своего собственного веса, не говоря уж о весе жидкости, заключенной между его стеклянными сферами. К тому же мне говорили, что на Луну постоянно падают небольшие камни. Вот почему Ад находился в ее недрах.

А здесь было небо! Почему же его не было в Аду? Наверное, потому, что Ад — это Ад…

Неподалеку возились несколько Миротворцев, они обрабатывали розовые кусты, удаляя отцветшие соцветия и подвязывая новые отростки.

По широкой кирпичной лестнице, утопающей среди кустов с пышными белыми цветами, мы спустились к широкой грунтовой аллее. Эта аллея, с двух сторон украшенная высаженными поочередно кустами с пунцовыми и кремово-желтыми цветами, привела нас к металлической вышке, бельведеру, в центре сада; на крыше этого бельведера были хорошо видны стеклянные глазки.

Мы еще только подходили к бельведеру, который, как я поняла, и был конечной целью нашего путешествия, когда мой Миротворец свернул в сторону, чтобы сделать круг по мощеным дорожкам сада.

Он остановился перед шпалерой, увитой ветвями с розово-карминовыми цветами.

— Это «Зеферин Друен». Уникальная роза, поскольку, как ты видишь, у нее нет шипов. Эта бурбонская роза относится к группе плетистых с полумахровыми цветками. Пожалуйста, понюхай, как она пахнет.

Чтобы сделать ему одолжение, я понюхала.

— Приятный запах, — сказала я.

— Нам приходится внимательно следить за ослабленными растениями. Все из-за низкой силы тяжести. Но она же способствует росту более крупных цветков и продлевает период цветения.

— Правда?

— А здесь у нас «инкассо», первая роза флорибунда, лепестки которой описаны как «ручная роспись», хотя, конечно, никто ее не расписывал.

Потом он показал на кроваво-красный цветок:

— Ах, это «паркдиректор риггерс». Очень чувствительна к мучнистой росе и ржавчине, но, разумеется, у нас на Луне этого нет.

Он срезал пару цветков, жизнь которых почти закончилась. Я подумала о том, как прекрасно чувствовал бы себя здесь Эдрик, обрывая пораженные гнилью лепестки во славу Божественного разума, хотя, как сказал мой гид, таких лепестков у них не было.

— А вот «пинк гроотендорст», это ругоза. Обрати внимание на гофрированные лепестки. Сам по себе кустик невзрачный. Но цветы великолепно подходят для демонстрации на нашей ежегодной выставке роз.

Выставка роз? И это в двух шагах от грязной ямы, в которой нам приходилось копаться, выращивая овощи!

— Ты сумасшедший? — сказала я.

Оставив эту насмешку без внимания, он показал на куст с серебристо-сиреневыми цветами, словно вылепленными из тончайшего фарфора:

— Это «блу мун». Первая в истории роза, которая имеет почти настоящий голубой цвет. Почему? Потому что в семействе роз отсутствует голубой пигмент дельфиний.

— Не думаю, что Божественному разуму понадобились бы слишком большие усилия, чтобы вывести голубую розу! Он ведь прекрасно умеет превращать людей в птиц-пришельцев и морских жителей даже с большого расстояния.

— Ах, но это же совсем не то!

— Тогда сдаюсь.

Впрочем, мне нельзя сдаваться. Нельзя, если Божественный разум так любит этот ненормальный прекрасный сад. Интересно, подумала я, как бы занести сюда мучнистую росу или ржавчину. Может быть, поэтому нас и обрабатывали паром, когда мы высадились на Луне?

Для какого черта вообще был нужен этот сад? Что все это означало? Неужели стеклянные глазки Божественного разума могли воспринимать красоту? Или эти роботы-Миротворцы?

Ага. Если бы Божественный разум пробовал свою руку (механическую) в искусстве, пытаясь писать картины или заниматься лепкой, чтобы доказать самому себе, какой он замечательный художник, — как настоящие человеческие существа! — он мог бы выставить себя на посмешище. А с цветами все очень просто. Цветы сами по себе уже прекрасное произведение искусства.

Вскоре дорожка привела нас обратно к металлическому бельведеру.

— Иди наверх, Йалин. Я буду работать поблизости. — Мой Миротворец легонько подтолкнул меня в нужном направлении.

Я поднялась по металлическим ступенькам и вошла внутрь.

— Я здесь, Божественный разум, — сказала я, обращаясь к пустоте. — Зачем тебе розы?

После небольшой паузы с крыши заговорил тот же низкий, мрачный голос, который я уже слышала в Базилике. (Если я правильно все запомнила.) Это было маленькое простенькое стихотворение:

Не мешкая, срывай бутон,Покуда свеж и ал.Не то захочется потом,А он уже увял.

[7]

— Тебе повезло, что ты попала сюда в самый разгар цветения, Йалин. Розы так мимолетны. Как люди.

— Значит, ты это признаешь! Пауза.

— Что признаю?

— Признаешь, что у тебя есть план сжечь ум всех живых людей в течение тысячи лет или около того!

Пауза.

— Почему ты не отвечаешь? — резко спросила я.

— Учти, пожалуйста, что наш разговор будет прерываться краткими паузами. Поскольку я нахожусь на Земле, а это далеко. Ты ее увидишь, если посмотришь на небо над входом.

Я быстро подняла голову и увидела неясные очертания бело-голубого диска, вращающегося над фальшивым голубым небом…

— Я буду говорить «конец» в конце каждой фразы, — продолжал голос. — Будь добра, делай то же самое, иначе мы с тобой запутаемся. Я обдумывал твою мысль о том, что я был, или есть, или буду властелином времени. Я прокручивал в голове твою теорию о том, что я насадил — или буду насаждать — черных разрушителей, о которых сам пока не знаю. А также о том, что подобные существа появились в результате моей прошлой или будущей попытки пройти сквозь время и попасть в прошлое. Ты дала мне пищу для интереснейших размышлений, и мне хотелось бы знать, как ты до этого додумалась. Конец.

Я уже собиралась сказать, что меня гораздо больше интересует судьба всей человеческой расы, конец, черт бы тебя побрал, конец. Но тут мне в голову пришла одна идея.

— Пойми меня правильно! — уверенно заговорила я, пытаясь придать своему голосу оттенок горячности и искренности. — За последнее время я очень изменилась. Я считаю, что твой план создать линзу — это супер, сказка. Это гениальное Божественное озарение. Это выше всякого людского понимания, вот почему мне понадобилось время, чтобы понять тебя. — Мой ум лихорадочно работал. — Я хочу участвовать в твоем замысле. Я хочу узнать, что такое вселенная. Хочу узнать, что такое время, что такое пространство-Ка и почему все существует. Вот чего я хочу по-настоящему. Но ведь и тебе нужен кто-то, кто будет на твоей стороне, кто понимает тебя и не будет просто куклой. Я уверена, что это так, иначе ты бы сейчас со мной не говорил!..Э-э, конец, — закончила я, переводя дух.

Пауза.

— А ты изменила свой тон, Йалин. Еще недавно ты всячески меня поносила. И сожгла мою Базилику. — …Возможно, время, проведенное в Аду, послужило тебе уроком? Пожалуйста, не прерывай меня.

— Извини! Ой.

— …Но откуда мне знать, истинный ли это свет на Дамасской дороге, как сказано в доисторическом мифе?[8] Конец.

Что за Дамасская дорога? Перед глазами у меня встала широкая дорога, выстланная розово-красным шелком.

— О, доисторический, для дураков панический! — сказала я. Но тут же спохватилась: — Нет, подожди! Я вот что хочу сказать: доисторические мифы могут быть совсем не доисторическими. Они могут служить доказательством того, что ты воздействовал на время и побывал в прошлом, — вот как они родились. Но в любом случае: о переменах во мне. Люди часто не принимают некоторые вещи просто потому, что в глубине души сами хотят в них участвовать! Разве ты этого не знал? Чем ближе люди подбираются к яркому свету, тем крепче зажмуривают глаза. А потом вдруг — щелк! Такова человеческая натура. Конец.

Одно было несомненно. Божественный разум по-настоящему меня не знал. Червь прошелся по моему разуму довольно небрежно, не вникая, нравится мне это или нет. Червь хорошо знал все Ка своего хранилища. А Божественный разум умел только пользоваться психосвязью, чтобы перемещать эти Ка — обратно в Идем за новыми телами.

Может быть, он смог бы построить линзу, собрав Ка всех мертвецов, но назад они бы потом не вернулись. Если бы только его линза не показала, как это сделать.

И все-таки, каким бы ограниченным ни был Червь, у него была интуиция. А у Божественного разума — нет. Пока. Поэтому Червь был у него как бельмо на глазу: глаз-то есть, да ничего не видит.

— Такая резкая перемена называется поведенческим скачком, так ведь учит Теория Катастроф? — Казалось, голос говорит сам с собой, а не со мной. — Возможно, — это уже относилось ко мне, — ты просто смертельно устала от бесконечной чистки овощей и мытья посуды? Конец.