Заря генетики человека. Русское евгеническое движение и начало генетики человека - Василий Бабков

– Трудно.

Это слово повторялось так часто, звучало так разнообразно. Я думал:

«Хорошо, что отец живет в городе и нет у нас ни коров, ни лошадей и никто не может отнять самовар».

Про мать Ф. И. Шаляпина мы знаем еще меньше, чем про отца. Об ее родителях ничего не известно, семейные условия ее были какие-то странные:

«Младшая сестра моей матери, – пишет Ф. И., – была кем-то украдена и продана в публичный дом, а отец, узнав это, хлопотал у прокурора об ее освобождении из плена. Через некоторое время в комнате у нас явилась тетка Анна, очень красивая, веселая хохотушка, неумолчно распевавшая песни».

Попробуем извлечь все, что Ф. И. говорит о матери:

«Мать пряла пряжу, шила, чинила и стирала белье. За работой она всегда пела песни, пела как-то особенно грустно, задумчиво и вместе с тем деловито.

В молодости она, очевидно, была здоровеннейшей женщиной, потому что теперь иногда жаловалась:

– Никогда я не думала, что у меня может спина болеть, что мне трудно будет полы мыть или белье стирать. Бывало, – всякую работу без надсады одолеешь, а теперь меня работа одолевает.

Отцом она бывала бита много и жестоко; когда мне минуло девять лет, отец пил уже не только по двадцатое, а по «вся дни»; в это время он особенно часто бил ее, а она как раз была беременна братом моим Васильем.

Жалел я ее. Это был для меня единственный человек, которому я во всем верил и мог рассказать все, чем в ту пору жила душа моя.

Уговаривая меня слушаться отца и ее, она внушала мне, что жизнь трудна, что нужно работать, не покладая рук, что бедному – нет дороги. Советы и приказания отца надобно исполнять строго, он – умный: для нее он был неоспоримым законодателем. Дома у нас, благодаря трудам матери, всегда было чисто убрано, перед образом горела неугасимая лампада, и часто я видел, как жалобно, покорно смотрят острые глаза матери на икону, едва освещенную умирающим огоньком.

А внешне мать была женщиной, каких тысячи у нас на Руси: небольшого роста, с мягким лицом, сероглазая, с русыми волосами, всегда гладко причесанными, – и такая скромная, мало заметная».

Позднее, когда после болезни отца пришлось переехать в город, мать уходила на поденщину – мыть полы, стирать белье, а меня с маленькими запирала в комнате на целый день с утра до вечера». Младшие дети, Николай и сестра, умерли в раннем детстве, и Федя остался единственным любимым сыном. Но к театральным увлечениям мальчика и мать относилась недружелюбно:

«Так, так, – говорила мать. – А все-таки не надо бы тебе по театрам ходить. Опять отобьешься от работы. Отец и то все говорит, что ты ничего не делаешь. Я тебя, конечно, прикрываю, а ведь правда, что бездельник ты».

Когда Федя учился в ремесленном училище в Арске, мать заболела и отец вызвал мальчика в Казань.

«Мать действительно была страшно больна. Она так кричала от страданий, что у меня сердце разрывалось, и я был уверен, что она умрет. Но ее перевезли в клинику, и там профессор Виноградов вылечил ее».

Мать до конца дней говорила о нем почти благоговейно. По переезде в Астрахань, где вся семья, за это время родился еще ребенок, Василий, голодала, так как ни отец, ни старший сын не могли найти работы, мать проявила удивительную предприимчивость, и на нее легли все заботы о пропитании четырех человек.

«Удивляла меня молчаливая стойкость матери, ее упрямое сопротивление нужде и нищете. Есть у нас на Руси какие-то особенные женщины, они всю жизнь неутомимо борются с нуждою, без надежды на победу, без жалоб, с мужеством великомучениц перенося удары судьбы. Мать была из ряда таких женщин. Она снова начала печь и продавать пироги с рыбой, с ягодами. Как мне хотелось, бывало, съесть пяток этих пирогов. Но мать берегла их, как скупой сокровище, даже мухам не позволяла трогать пироги. Торговлей пирогами не прокормишься. Тогда мать начала мыть посуду на пароходах и приносила оттуда объедки разной пищи: необглоданные кости, куски котлет, куриц, рыбу, куски хлеба. Но и это случалось не часто. Мы голодали».

Ф. И. пришлось уехать от семьи, самому пробивать себе дорогу, а родители переехали в Самару. Проездом Ф. И., сам голодный, в тужурке, надетой на голое тело, пришел навестить родителей:

«Их не было дома… На дворе, грязном и тесном, играл мой братишка. Он провел меня в маленькую комнату, нищенски унылую. Было ясно, что родители живут в страшной бедности. А как я могу помочь им! Пришел отец, постаревший, худой. Он не проявил особенной радости, увидав меня, и довольно равнодушно выслушал мои рассказы о том, как я жил, что собираюсь делать.

– А мы плохо живем, плохо, – сказал он, не глядя на меня. – Службы нет… – Из окна я увидал, что во двор вошла мать с котомкой через плечо, сшитой из парусины, потом она явилась в комнате, радостно поздоровалась со мной и, застыдившись, сняла котомку, сунула ее в угол.

– Да, – сказал отец, – мать-то по миру ходит».

Однажды, когда Ф. И. играл в театре Петра в «Наталке Полтавке», ему подали телеграмму, в ней было сказано: «Мать умерла, пришли денег. Отец».

Ф. И. несколько раз, говоря про мать, подчеркивает, что она была «обыкновенной русской женщиной». Но все же образ этой энергичной и доброй, предприимчивой женщины рисуется нам светлым и сильным. Много ценных наследственных задатков получил от нее сын. И если бы мы узнали что-либо об ее родителях, то, может быть, загадка выдвиженства Ф. И. Шаляпина значительно разъяснилась бы.

IV. Н. П. Кравков

К генеалогиям выдвиженцев, представителей искусства, я считаю полезным присоединить родословную выдвиженца-ученого. Скончавшийся два года тому назад профессор Военно-медицинской академии Н. П. Кравков относится к плеяде славных русских естествоиспытателей. Очерк его замечательных работ в области фармакологии дан мною в некрологе, напечатанном в «Научном работнике» 1925 г. Оригинален его экспериментальный метод оживления органов (уха, пальца, сердца), отнятых или вынутых у живого организма или у трупа, путем пропускания через сосуды физиологического раствора солей. Оригинальны полученные им при помощи этого метода результаты относительно физиологического действия чрезвычайно сильно разведенных растворов, содержащих одну молекулу вещества на литр воды. Оригинальна методика извлечения из желез внутренней секреции приготовляемых ими веществ путем пропускания солевого раствора через сосуды этих желез. По учебнику Н. П. Кравкова до сих пор обучаются студенты-медики в наших высших школах.

Уже краткий очерк научных достижений Н. П. Кравкова убедительно доказывает, что перед нами оригинальный ум и могучий самобытный талант. Откуда он?

Продукт утонченного образования и удачно сложившихся внешних обстоятельств, среды и обстановки? Или этот талант врожденный, развившийся без прямой зависимости от внешних условий, может быть, даже вопреки им? Эти вопросы очень интересно освещаются данными из биографии Н. П., сообщенными мне его вдовой К. Н. Кравковой, племянником С. А. Кравковым и сотрудницей-ученицей Крандиевской.

Братья и сестры Н. П. Кравкова также обнаружили высокие способности. Из пяти его братьев один состоит профессором Ленинградского университета, два других были врачами со степенью доктора медицины, двое скончались в молодом возрасте, будучи студентами. Племянник Н. П. Кравкова – молодой ученый, психолог.

Ясно, что всю семью можно признать талантливой, со способностями выше среднего. Нередко случается, что в интеллигентной семье все дети получают прекрасное образование, по традиции выбирают одну и ту же профессию и, благодаря поддержке родителей и родственников, добиваются житейских успехов, иногда превышающих их действительные личные заслуги и способности. Но в данном случае этого не было.

Родители Н. П. Кравкова были бедные, незаметные люди, по своему жизненному положению мало отличавшиеся от родителей Максима Горького и Ф. И. Шаляпина.

«Отец, Павел Александрович Кравков, был всю жизнь солдатом и дослужился до должности старшего писаря в рязанском воинском присутствии. Мать из крепостных крестьянок, Евдокия Ивановна, оставалась всю жизнь почти безграмотной, едва умела читать и до смерти подписывала свое имя печатными буквами. Материальные условия семьи были тяжелые. Писарское жалованье шло на удовлетворение самых скромных физических потребностей большой семьи. Дети с малого возраста должны были зарабатывать: пели по воскресеньям на клиросе, получая за это по 50 коп. – 1 р., что было уже немалым подспорьем в жизни. Жили на окраине провинциального города, в Троицкой слободке, под Рязанью, в д. Сатыриной, на задах маленького старенького флигелька с домохозяйкой «Митриевной», с завалинкой и лежавшим около нее толстым дубовым срубом-колодой, на котором посиживали, калякая и луща семечки… Если заболевал кто из детей, прибегали к домашним средствам: масло из лампады, топленое свечное сало в чаю, сахарная бумага, намазанная мылом, липовый цвет, малина; в затруднительных случаях – бабка или, наконец, «фершал».