Спитамен - Максуд Кариев

Спитамен приблизился к Мараканде ночью и расположился вокруг нее лагерем. На рассвете с городских стен увидели поставленные поперек дорог, ведущих к городу, арбы и белеющие в отдалении шатры. Группы конников носились, пыля, по степи. По дорогам расхаживали воины и всякого, кто шел или ехал с утра на городской базар, заворачивали обратно. В городе тотчас поднялась тревога. Уже достаточно рассвело для того, чтобы по одежде и воинскому оснащению легко были узнаваемы не только согдийцы, но и бактрийцы, массагеты, саки.

Спитамен с Датафарном и Шердором подъехал к воротам. Задрав голову, они некоторое время вглядывались в бойницы надвратной башни. Спитамен крикнул:

— Эй, вы там, спите, что ли?

— Что тебе надо, Спитамен? — послышался знакомый голос начальника привратной стражи.

— Разве сам не соображаешь, что мне надо попасть в город? Открывай подобру-поздорову!..

— Спитамен, ты видишь, какие у Мараканды высокие и прочные стены. А ворота надежнее, чем прежде. Их и дэву не отворить, если мы не отопрем изнутри. Лучше пожалей себя и своих воинов…

— Если нам придется открывать ворота самим, пощады не жди!..

Спитамен надеялся на согдийских военачальников, которых Искандар оставил у себя на службе. С ними он поддерживал тайную связь.

— Э — эх, — выговаривал с башни начальник стражи, как видно, считая, что наличие седой бороды дает ему право читать нравоучения. — Неужели тебе не надоело проливать кровь? Живем мы тут тихо, спокойно, не хуже, чем при Дариявуше.

Спитамен потребовал, чтобы позвали согдийских сахибкиронов, назвав их по именам.

— Они все казнены как изменники! — сказал начальник стражи.

Это известие потрясло Спитамена. Заметив, как он побледнел, Датафарн в сердцах сказал:

— Позволь мне вскарабкаться на башню, и я сброшу этот говорящий мешок на острие твоего копья!

То же Спитамен сейчас с гораздо большим удовольствием проделал бы сам. Но этим ничего не поправишь. Если начальник стражи говорит правду, то дела их очень плохи. Приступом Мараканду вряд ли возьмешь. Сил маловато. Надо думать, как выходить из положения, посоветоваться. Одна голова хорошо, а десять — лучше…

Спитамен поворотил коня и поехал прочь от ворот.

К Спитамену в шатер пришли на совет ближайшие его помощники Датафарн, Шердор, Зуртош и присоединившийся к нему недавно со своим воинством Хориён, а также предводители массагетов и саков. Солнце поднялось высоко, началась духота, при которой одолевает жажда. Перед сидящими вдоль стен шатра стояли чаши и кувшины с холодным кумраном. Совет единомышленников походил на обыкновенную беседу, которую вели, попивая приятный напиток.

— Мараканда — сердце Согдианы. Ее основал наш предок Кайковус. Намич проявил трусость и сдал врагу не только столицу, но и всю казну. А нам нужны деньги. Очень много денег. Не для роскоши, не для того, чтобы делать женам подарки, а для приобретения оружия и чтобы уплатить долги массагетам и скифам…

— Возьмем город и овладеем казной!.. — предложил нетерпеливый Датафарн.

— Взять — то, может, и возьмем. Но удержимся ли?.. — высказал опасение рассудительный Хориён.

— А то нет!.. — воскликнул самоуверенный Зуртош. — Стены Мараканды вон какие! Тараны Искандара сломаются, но не пробьют…

— Вы забываете, что на стороне Искандара есть и посильнее союзник, чем его тараны. Осады нам не выдержать — у нас начнется голод, — сказал Хориён.

— Надо заставить Искандара вернуться, — сказал Спитамен. — Как только получим известие, что он близко, покинем город и уйдем в степь.

— При штурме стен погибнет много людей. Стоит ли платить такой ценой лишь ради того, чтобы два-три дня пробыть в Мараканде?.. — рассуждал Хориён.

— Нам нужна казна. Массагеты и скифы требуют денег, — сказал Спитамен и посмотрел в глаза Хориёну. «А не другая ли причина заставляет действовать тебя именно так?» — прочел он в них.

Спитамен опустил глаза. Конечно, он не раз вспоминал Равшанак. Если бы ему удалось заполучить ее, то он смог бы диктовать Искандару свои условия. Но он не произносил этого вслух, боялся, что его не так поймут. Могут подумать, что он хочет взять Мараканду из-за женщины. Хориён, кажется, уже так подумал…

Снаружи донеслись голоса стражников, кого-то задержавших, поскольку им было приказано никого не пропускать, пока длится совет. Началась перебранка. Кто-то продолжал настаивать, чтобы о нем доложили Спитамену.

— Кто там? Что ему нужно? — громко спросил Спитамен.

В шатер, откинув полог, вошел один из стражников:

— Говорят, там пришли усрушанцы, господин!

— Проводите их сюда!

Все поднялись и стали по одному выходить из шатра.

Оказалось, что это Камак с несколькими товарищами. Все были ранены. Тяжелее всех Камак. Поддерживаемый с двух сторон, он еле передвигал ногами. Ему тут же было постлано на траве по тенистую сторону шатра. Послали человека за табибом. Спитамен распорядился оказать помощь и другим усрушанцам, их развели по шатрам, чтобы умыть, перевязать раны, накормить и напоить. Однако молодой усрушанец, поддерживавший Камака под руку, остался, полагая, что может пригодиться своему предводителю. Опустился возле него на колени, поправил подушки, которые подложили Камаку за спину, чтобы ему было удобнее сидеть, поднес чашу с холодным кумраном. Отпив, Камак утер рукой губы и сказал:

— Одолели нас юноны, Спитамен… Немногим из наших удалось спастись… Но что ни день поднимаются против Искандаровых войск жители других кишлаков… — Камак умолкал и делал длинные паузы, ему было трудно говорить. — Но им никогда не уничтожить нас всех, Спитамен… Еще не раз сердце Искандара сожмется от страха, когда он услышит о нас… Пусть не думает, что этим все кончилось. Главная битва впереди…

Спитамен опустился возле Камака на одно колено и, положив ему на плечо руку, сказал:

— Ты прав, храбрый воин. Усрушанцы напомнили кровожадному Искандару, что и он смертен. Он еще раскается, что пришел к нам, в Согдиану… Прости, я должен покинуть тебя. Пришел табиб, чтобы облегчить твои страдания. Скорее выздоравливай, и мы еще сразимся с Искандаром… — Спитамен встал и обратился к молодому усрушанцу, на которого до этого поглядывал с любопытством: — Скажи, джигит, где я мог тебя видеть?

— В селении Хамад. Мне и Зохиду старейшины поручили стеречь Бесса…

— А-а, так ты и есть один из тех, кто хотел до самого Экбатана следовать за Бессом, надеясь овладеть его перстнем? — засмеялся Спитамен.

— Да что вы, господин, — смутился Танук. — Это Зохид не желал расстаться с таким богатством. Теперь из-за него треплют и мое имя. Воистину, возясь с котлом, нельзя не измазаться сажей…

— Перстень, проглоченный Бессом, стал притчей во языцех. Шайки разбойников шныряют вокруг Экбатана, ищут место, где предан земле этот несчастный царь царей…

В тот день в лагере был объявлен траур по погибшим усрушанцам. Чтобы умилостивить Ахура — Мазду, совершили обряд жертвоприношения, зарезали несколько верблюдов и лошадей. Разожгли огромный костер, и, когда искры и дым достигли неба, жрецы обратились к Всемогущему с молитвами…

Александр остановился в небольшом селении Хата, прилепившемуся к основанию высоченной горы, увенчанной ледяной шапкой. Тут было прохладно. По ночам даже выпадал иней. Горный ландшафт напоминал воинам их милую Македонию. Им приятно будет отдыхать тут целых три дня. В хижины натаскали побольше соломы, чтобы было мягко и тепло спать. А через три дня, покидая селение, они бросят на солому головешки. По пути они уже сожгли большие кишлаки Газо, Килес, Мамакент и еще несколько, названий которых и не выговоришь, не сломав язык. А сколько их еще будет впереди… Чтобы никогда впредь не посмели варвары выступать против сына Бога, и потомкам своим накажут… конечно, если кто из них уцелеет… Так размышлял Александр, облаченный в восточные одеяния, полулежа на мягких матрацах и покуривая поданный ему чилим с дьявольской травой, от которой приятно кружилась голова, а по телу распространялась сладкая истома, которая поневоле заставляла думать о чем-нибудь приятном…

Но от приятных мыслей Александра отвлекли донесшиеся со двора резкие голоса. Он сел, раздраженный тем, что ему испортили настроение.

— Плохая весть, Великий царь!.. — сказал Лисимах, войдя в комнату, а затем пропустив гонца.

На том не было лица. Он оброс, почернел, глаза ввалились. «Похоже, он загнал не одного коня», — подумал царь и протянул руку для простокинезы.

Гонец бухнулся на колени, облобызал унизанные перстнями пальцы царя и взахлеб заговорил:

— Спитамен у Мараканды!.. Осадил ее со всех сторон!..

— Достаточно!.. — резко сказал Александр. Зачем выслушивать слова, которые далеки от того, чтобы ласкать слух? Жестом руки он разрешил гонцу удалиться. Ему не хотелось, чтобы даже Лисимах заметил, как он ошеломлен этой вестью. «Проклятый варвар!.. — подумал Александр, сжав до хруста пальцы в кулак. — Кажется, он не так прост, как я вначале предполагал. Когда он выдал мне Бесса, я воспринял это как знак покорности. А его отказ от встречи со мной мог свидетельствовать только о том, что он мне не доверяет и боится. Ничего, и дикого зверя приручают — при помощи плетки и голода. Но все же не всякого. Этого азиата, видно, не очень-то приручишь. И коварства ему не занимать… Немало приверженцев Бесса ныне служит у Спитамена. Чем-то он привлек, этот варвар, простили же они ему измену их кумиру. Только двоих удалось подкупить, но когда они стали подговаривать других, чтобы организовать заговор, выдать Спитамена и тем самым заслужить мое прощение, то были тут же связаны и отведены к предводителю…»