Хозяйка Рима - Кейт Куинн

Господи, пусть он в это поверит. Я представила себе Викса в руках у этого чудовища.

— Открой глаза, — приказал Домициан, — и скажи мне, что ты меня боишься.

— Нет.

— Я по запаху чую, что да.

— Нет.

Долгие ночи. Луна, истекающая расплавленным серебром. И ни разу одна. Долгие, долгие ночи, полные странных вещей. Острое перо, которым император любил налету пронзать мух и которое использовал также и в других целях. Мягкие браслеты на цепях, которыми мои руки бывали прикованы к ложу. Вечные вопросы: «Ну как, больно? Нет? А если я затяну туже?» И никакого сострадания во взгляде, деловитые движения ученого натуралиста, ставящего опыты.

Боже мой, какой наивностью было полагать, будто в лупанарии плохо. Нет, там было не плохо, а просто тоскливо. Утомительно, но не плохо. Плохо, это когда веселый голос среди ночи спрашивает: «А теперь боишься? Остается еще несколько часов, чтобы это выяснить».

Банка за банкой притирок и бальзамов Ганимеда.

— О, еще не все так страшно, Тея, — мягко говорила мне Юлия в моих снах, как всегда, подобно весталке, облаченная во все белое. — Я вытерпела восемь лет.

Прости, Юлия, я перед тобой виновата. Я считала тебя сумасшедшей. Я сама уже почти сумасшедшая. Он любил наблюдать за тобой спящей?

Миновал второй месяц, но как мучительно медленно.

— Ты какая-то бледная, Афина, — заметила Флавия Домицилла, поздоровавшись со мной. — Ты мало бываешь на солнце. Мне все равно, что там говорят эти бледные как тени красавицы, но солнце для того, чтобы им наслаждаться, чтобы купаться в его лучах, мы же бежим от него, словно орда варваров. А как поживает император?

— Очень хорошо, — ответила я.

Как правило, других вопросов Флавия Домицилла не задавала, я же не вдавалась в подробности.

— А как поживают ваши сыновья?

Лицо моей собеседницы просияло.

— Носятся повсюду, смуглые, словно финикийцы, причем заявляют, что ни за что на свете не вернутся в город и будут жить здесь всю жизнь.

— А твой супруг?

Мне довелось встречать Флавия Клемента. Это был бледный мужчина, который явно догадывался о моей профессии, однако держался со мной с той же безупречной учтивостью, что и со всеми женщинами — начиная супругой и кончая последней рабыней.

— Думается, свежий воздух идет ему на пользу. Клянусь, я тоже никогда не вернусь в город! Мне здесь так хорошо. И у меня есть любимое дело — я по кирпичику разбираю старую виллу, чтобы на ее месте построить новую. На прошлой неделе мне выложили на полу мозаику.

Я посмотрела себе под ноги и впервые обратила внимание на орнамент — круги из двух рыб с переливающейся чешуей.

— Как красиво! — воскликнула я. — Рыбы, если не ошибаюсь, это христианский символ?

— О, смотрю, мой дядя уже рассказал тебе о моем небольшом грешке. — Домицилла улыбнулась, и на ее пухлом лице появились ямочки. — Да, я христианка. Вольноотпущенник моей матери, Траке, тоже им был, а учитывая, с какой легкостью моя мать меняла мужей, то Тракс был мне почти как отец, и что-то, чему он учил меня, осталось в моей душе. Боюсь, что для императора я — источник постоянной неловкости. Ведь это ни для кого не секрет, хотя на публике я, как и положено, выполняю все обязательные обряды.

— Ты… я бы советовала тебе быть осторожнее, госпожа Флавия, — с надлежащей учтивостью произнесла я. Мне нравилась эта женщина: она держалась со мной душевно и искренне. Впрочем, пропасть между нами, патрицианкой и наложницей, все равно была огромна. — Император как-то раз обмолвился, что хотел бы забрать у тебя сыновей, если они не будут воспитываться как настоящие римляне.

— Но их именно такими и воспитывают! К тому же он никогда не отнимет их у меня. Потому что куда он их поселит? В свой дворец? Да он не любит детей и вряд ли станет терпеть их постоянное соседство. В конечном итоге он махнет рукой на мои убеждения как на обыкновенную блажь. Тем более что это так и есть. Кому есть дело до того, что я время от времени отношу своим бедным собратьям корзины с едой?

Ее спокойный тон тотчас вселил в меня подозрения. Думается, дело не ограничивалось одними только корзинами с едой. Интересно, эти толпы рабов, которых полным-полно на ее красивой вилле, они на самом деле рабы? А оборванные дети перед ее дверью, это просто нищие? В семействе Флавией имелось немало секретов как о самых добрых и сострадательных его членах, так и о самых жестоких. Но она ни разу не пыталась выведать у меня мои, и я же в свою очередь не стала расспрашивать о ее. Вот и сейчас она уже весело щебетала о чем-то еще, перескочив на другую тему, гораздо более невинную и безопасную.

— …Несс составляет для тебя гороскоп? Думается, ему можно верить, Несс лучший астролог во всей империи. Жаль, конечно, что моя вера не позволяет мне пользоваться услугами астрологов. Ну разве он не душка? Возможно, я тоже прибегну к его услугам. Он всегда был благодарен мне, с тех пор, как одолжила ему моего Ганимеда, чтобы тот сделал ему массаж. Назад я его так и не получила. Несс даже придумал какое-то невероятное предсказание, лишь бы оставить его у себя. Моя вера запрещает мне снисходительно относиться к любителям юношей, однако должна сказать, что они счастливы.

Ее разговоры всегда улучшали мне настроение. Похоже, она тоже это знала. Она всегда приглашала меня зайти к ней в гости и никогда не задавала вопросов. Интересно, этот урок она вынесла, общаясь с Юлией?

Я подумала об Арии.

Сильное тело, излучающее жар даже сквозь синюю тунику. Волосы пылают на солнце красной медью. Бугры мышц, перекатывающиеся под упругой кожей. Шрамы на тыльной стороне ладони, на лбу, на плече. Теперь на мне примерно шрамов столько же. Странные. Небольшие белесые шрамы, нанесенные небольшими острыми предметами там, где это не будет сразу бросаться в глаза. Никаких видимых шрамов, нанесенных мечом.

Суровое лицо. Сломанный нос. Серые глаза. Тонкие губы. Бровь, разрезанная напополам лезвием ножа. Терпкий мужской запах, запах нагретой на солнце кожи, железа, песка арены. Но только не крови, — почему, трудно сказать. Кровь успевали смыть.

Твердые руки, теплые ладони, которые иногда сжимали кубок с вином или меч, или горло. Или же просто нежно прикасались ко мне. Чтобы дарить наслаждение, а не боль.

Уходи Арий. Уходи, оставь меня, прошу тебя.

С того дня прошло три месяца. Прохладный осенний ветерок чувствовался здесь в Тиволи даже солнечным днем. На пороге сентябрь. А с ним и осень. Осень.

— Пора назад в Рим, — заметил как-то раз за обедом Домициан. — Жаль. Это было восхитительное лето.

— Восхитительное, — пробормотала я куда-то в кубок.