Победные трубы Майванда. Историческое повествование - Нафтула Халфин

— Значит, Кандагар! — определил цель похода Аюб-хан.

— Да, Кандагар, — подтвердил тезинец. — К нему дорога гораздо лучше. Войск инглизи там меньше. Правда, и туда им нетрудно подбросить подкрепления, но тогда выяснится, что Кандагарское государство со своим вали полностью в руках чужеземцев. Им придется искать новые попоны для своих ишаков в Южном Афганистане или вовсе уйти оттуда. А Кабул что же? Кабул они и без того покинут: им там не усидеть…

— Разумно! — согласился правитель и посмотрел на остальных.

Везир и немногословный Аминулла также нашли обоснованными рассуждения Файз Мухаммада; не стал возражать и пылкий Мурад Алим.

— Итак, — подвел итоги сардар, — идем на Кандагар. Корнейль Файз Мухаммад будет командовать передовым отрядом, корнейль Мурад Алим — замыкающим отрядом и всем снабжением: он-то лучше других сможет позаботиться о продовольствии — это по его части! С остальными войсками пойдем мы с Аминуллой; в их числе, кстати, двинутся его мейменинские полки. В городе будет распоряжаться Исматулла-ходжа.

Совещание закончилось. Везир остался у правителя, а военные начали расходиться. Но неожиданно Аюб-хан их окликнул:

— Вот еще что! Нам, конечно, не удастся скрыть наступление большой армии, тем более что мы даже не знаем, сколько людей инглизи толчется сейчас в Герате. Но надо сделать все, чтобы они как можно позднее узнали о наших замыслах. Сказанное слово расходится по всему миру. Поэтому надо распустить самые противоречивые слухи: мы идем на Тегеран, в Систан, на Мазари-Шариф, на Кабул, на Газни, даже на Кандагар! Пусть гадают. А мы действительно пошлем небольшие группы сарбазов по разным дорогам…

Файз Мухаммад улыбнулся: молодость и отсутствие опыта ведения войны не помеха сардару: он мыслил как зрелый вождь.

— И затем, — добавил правитель, — нужно подобрать надежных офицеров, чтобы они под видом путников, купцов, дервишей тайно проникли в Кандагар и постарались привлечь на нашу сторону армию вали. Займись этим, Аминулла-хан!

— Слушаюсь, сардар!..

…К началу июня 1880 года к походу на Кандагар были готовы 8 палтанов, или полков, регулярной пехоты численностью до 4 тысяч сарбазов, тысяча всадников-соваров, 30 больших и малых орудий афганского производства, а также 3 тысячи вспомогательной конницы и обоз со снаряжением. Перед выступлением войскам зачитали воззвание Аюб-хана.

«Солдаты истинной веры! — гласило оно. — Мы идем, чтобы вернуть свои города, захваченные нашим заклятым врагом — инглизи, которых мы, иншалла, прогоним с нашей священной земли. Мы сражаемся за наши дома, за нашу страну и за нашу святую веру. Будем же неуклонно, день и ночь, двигаться вперед с твердой решимостью — победить или умереть!»

Как и было предусмотрено, в разные стороны — далеко вперед — выдвинулись крупные конные разъезды. Они пропускали путников и караваны, кроме тех, которые направлялись к Фараху, Гиришку и лежащему за ними Кандагару. Блокировав эту дорогу, гератские власти на какое-то время лишили противника возможности получать сведения о том, чего ему следует ожидать. Срок этот, разумеется, не мог быть продолжительным: нельзя долго держать в секрете передвижение крупных сил. Поэтому задача заключалась в том, чтобы быстро продвинуться как можно дальше, пока инглизи не разобрались в происходящем.

Готовясь к выступлению с авангардом, Файз Мухаммад до последней минуты пребывал в нерешительности: брать с собой Гафура или нет? Юноша следовал за ним по пятам, старался предугадать малейшее его желание, смотрел молящими глазами, но проявлял выдержку, достойную мужчины, и не надоедал просьбами. Правда, он чаще обычного заводил разговор о своем деде, и корнейль понял этот нехитрый намек: «Вспомни об отце и поступи со мной так, как он поступил с тобой!»

Накануне выступления из Герата тезинец в конце концов решился:

— Ну как, Гафур, на коней?

Сын сияющими глазами взглянул на него.

— Конечно, отец, — радостно воскликнул он.

1 раджаба 1297 года хиджры, что приходилось на 9 июня 1880 года, гератская армия выступила против врага.

…Распадение Афганистана после смерти эмира Шер Алихана на ряд полусамостоятельных владений, чего так настойчиво добивались англичане, бедственно отразилось на всей жизни страны. Междоусобные распри и неурядицы, многочисленные промежуточные границы, где приходилось платить дополнительные пошлины и налоги, не говоря уж о прямых военных действиях, — все это нанесло тяжелейший удар торговле — внутренней и внешней.

До британского вторжения дорога, связывавшая Герат и Кандагар, была одной из самых оживленных в Афганистане. На севере она выводила торговые караваны в Туркестан, в Иран, а через него в Турцию, на юге — в Белуджистан и к низовьям Инда. Пряности и ткани, кожи, пряжа и шерсть, чай, сушеные фрукты, рис и многие другие товары заполняли вьюки, мерно колыхавшиеся на верблюжьих горбах, а попутные города и селения получали немало выгод от проходящих караванов.

Древний торговый путь… Немногие смельчаки-купцы отваживались вступить на него летом 1880 года, хотя перебои в доставке традиционных товаров сулили им изрядные выгоды. Но торговые люди подчас по собственной инициативе или по чьему-либо поручению собирали сведения о посещенных краях. Этим широко пользовались британские оккупационные власти. Распоряжение Аюб-хана о задержке всех направляющихся в Кандагар, неожиданное для англичан, значительно сократило их возможности получать известия о положении в Герате.

Что намерен предпринять его правитель? Бежать из ханства? Куда? Выступить с войском? Да есть ли оно у него? Одни вопросы и никаких достоверных сведений, помогающих в них разобраться.

29 мая политический агент в Южном Афганистане полковник Сент-Джон телеграфировал из Кандагара, что Аюб-хан имеет одиннадцать пехотных полков по пятьсот человек и может двинуть в поход семь или восемь из них, т. е. тысячи четыре сарбазов. 7 июля новый вице-король Индии лорд Рипон информировал Лондон: в гератской регулярной армии семь полков по шестьсот пятьдесят человек, или 4550 сарбазов.

Первая весть о выступлении Аюб-хана в южном направлении была получена в Кандагаре 27 июня. Она запоздала почти на полмесяца и не объясняла конечной цели сардара. Хотя Аюб-хан и брат Якуб-хана, известного своим недалеким умом, надо полагать, он достаточно благоразумен, чтобы не нападать с толпой необученных и вооруженных лишь пиками и дубинками недисциплинированных оборванцев на англо-индийское войско! Скорее всего, торопится воспользоваться смутой и разграбить Систан. На всякий случай, однако, британские власти решили принять кое-какие меры.

…Во дворце правителя Кандагара занимались обычным делом: слушали рассказ дряхлого старца, сопровождавшего кого-то из «пяти братьев» (кого именно, рассказчик так и не мог вспомнить) во время охоты то ли на кабанов, то ли на тигров в прибрежных зарослях не то Аргандаба, не то Аргастана. Дослушать увлекательную, хотя и сбивчивую речь старца Шер Али-хану не удалось: доложили о приезде политического комиссара.

Полковник Сент-Джон был сух и деловит:

— Вашему высочеству, разумеется, известно о продвижении сарбазов Аюб-хана?

— Разве у него есть сарбазы? Нам сообщили, что в Герате идут кровопролитные сражения между кабульскими, мейменинскими и местными палтанами, а моего племянника то приводят во дворец, то выгоняют из него. — Вали взглянул на придворных, толпившихся вокруг трона, и их лица изобразили недоумение: как можно предполагать, что у Аюб-хана вообще существует армия!

— Скорее всего, так оно и есть, — не стал вступать в дебаты Сент-Джон. — Тем не менее следует проявлять благоразумие и осторожность. Быть может, гератцы двинули вперед какие-нибудь мелкие отряды, чтобы подстрекать неразумных против законного правителя, но и этого не следует допускать…

Так вот к чему он клонит! Надо собираться в путь, менять достойную владыки спокойную жизнь на дорожную неустроенность и военные опасности. О Аллах, как не хочется! Но ведь этот кэнал Санжан не отстанет. Уставится своими оловянными глазами, сожмет челюсти и будет молча ждать.

И пришлось вали во главе доблестного кандагарского войска отправиться навстречу неведомому.

…Среди рек Афганистана Гильменд — самая крупная. Зарождаясь в Пагманских горах, к западу от Кабула, она на протяжении около 1200 километров пересекает по диагонали в юго-западном направлении всю страну и впадает в бессточные озера Систана. До Гиришка Гильменд — типичная горная река; далее, выйдя на открытый равнинный простор и приняв ряд важных притоков, она становится широкой, многоводной. Во время весенне-летнего таяния снегов и половодья, приходящегося на май — июнь, Гильменд заявляет о себе полным голосом, разливаясь полосой до трех километров и превращаясь в серьезную преграду.