Земные и небесные странствия поэта - Тимур Зульфикаров

Матушка милая!.. потуши свет — тут у нас под окнами Бородино…

Как хорошо что ты не слышишь!..

Весь город темный стоит таится хотя не спит но боится что пули прилетят на свет — они летят на свет словно слепые обреченные мотыльки…

…Я тебя слышу сынок! — она покорно тушит свет и спит глухая блаженная моя…

Помнишь у древнего китайского поэта: «Не жгу я лучину в ночи чтобы не обжечь слепых мотыльков»?..

Я лежу во тьме за стенами дома и огненно близкие пули не попадают в меня не знают томящегося меня

Но!..

О Боже!..

О!..

Но ведь они попадают влетают в других людей но они разрывают разбивают разрезают расширяют раздвигают такую же плоть персть как моя…

Аллах! Господь!..

Но Ты ведь всех нас из одной глины из одного теста лепил любил мял?..

И что пули бьют вьются не задевая меня но они в моих братьев человеков летят…

И я лежу и накрылся толстым бухарским одеялом с головой…

Но одеяло словно пропускает пули и я не сплю…

Душа моя полна пуль летящих…

От пуль летящих бессонница моя…

И пули за стенами над одеялом моим бедным близко летят и не трогают меня…

Но они в других людей летят и разрывают такую же плоть как моя…

…Ай Аллах!..

Да как же тут спать лежать дышать когда пули в людей летят…

Тогда я вырываюсь из-под дряхлого одеяла…

Тогда я зажигаю все огни в доме моем и они яро горят среди вавилонской аспидной сатанинской тьмы города где пули кипят летят кишат…

И тогда я полуголый выбегаю на балкон и кричу во тьму:

— Эй! хватит стрелять! Хватит убивать…

Идите спать!.. Идите любить ваших жен и детей!..

Иль стреляйте в меня!.. в меня…

Пусть все пули летят сюда…

…Я стою в белой ночной бухарской рубахе средь тьмы на балконе облитый ярым одиноким светом из трех окон моих…

Сейчас мои пули прилетят…

…Господь!.. Как хорошо что матушка моя спит и не слышит меня — блаженна и глуха!..

«…Не жгу я лучину в ночи чтоб не обжечь доверчивых мотыльков…»

А я жду пулю свою как огня мотылёк…

О!..

…Но тут вместо пули приходит несметный непроходимый весенний многодневный дождь дождь дождь… ливень… ливень…

И он забвенно невинно смоет уберет с убитых забытых кровь (как вековой безымянный омывальщик усопших)…

И унесет хрупкую медовую пряжу пыльцу святую с крыльев лепечущих мотыльков…

Дождь похорон… Ливень омывальщик убитых человеков…

Ливень мокрых лысых мотыльков…

О!..

Глава XL

НОЧНАЯ ЛАДЬЯ

О!..

…В весеннем городе моем ночь и дождь несметный…

А крыша кибитки моей мазанки глиняной робкая кривая дряхлая…

И вот вот не устоит потечет поплывет она и пропустит ливень на бедные утлые постели мои где спим мы с матушкой моей Кампир Людмилой…

…Сынок сынок ты слышишь река у кибитки нашей вспухла разрослась восстала река река…

И ливень промывает проламывает крышу которую давно мы забыли поправить починить к весне…

И она худая как древняя плоть персть моя…

А река раздулась и она лижет грабит берега и дома и кибитку нашу одинокую окраинную…

А в городе родном нашем Душанбе царит гражданская война братская бойня резня…

И пули близкие чрез дождь летят и находят обреченных человеков…

…Матушка спите…

Матушка ливень не победит не промоет крышу…

Матушка так сладко дально колыбельно утробно в облом-ный ливень спится мнится ворожится…

В ливень душа человеческая по струям восходит к небесам вечным

…Сынок сынок ты слышишь — там голоса…

Там на ночной глиняной несметной курчавой безумной реке голоса слышатся глухие…

Но их язык — древний первобытный забытый доарамей-ский…

Сынок это за мной!..

Это ночная ладья ночная святая златая галера на реке глиняной томится воздымается там где несутся стремнины хляби хребты горы водяные рассыпчатые бездонно глиняные первобытные…

Сынок ты слышишь как бьют весла по водам густым смоляным глиняным…

Такая вешняя река сносит потопляет кишлаки прибрежные…

И спящие в жарких одеялах становятся утопленниками глиняными ледяными…

И такая река забивает душной смертной глиной жабры и рты форелей…

И они выбрасываются умирать на берег где рыбарей насмерть унесло смыло…

Сынок такая река приносит однажды ночную золотую ладью…

Сынок слышишь — весла плещутся бьются о волны безысходные…

Это за мной…

Господь но я уже давно готова а твоя злата ладья пришла только сегодня…

Сынок вот видишь я приготовила смертное последнее свое белье богоугодное богомольное заупокойное загробное…

Господь!..

Сынок!.. Смертное саванное гробное белье мое уже давно тайком от тебя приготовлено…

И она вынимает из-под подушки старенькую белоснежную долгую рубаху…

Сынок!.. Рубаха гробная ветхая как плоть моя!..

Господь!..

Сынок пойдем из кибитки к золотой ладье! скорей! а то она уйдет по реке…

А то река уйдет в берега и обмелеет и галера схлынет сбежит по реке обмелевшей…

Сынок возьми мой золотой нательный крестик а я простой оловянный взамен надену…

Там в тех краях золото не ходит и не ценится…

И она снимает с шеи золотой крестик и протягивает его мне…

И надевает вместо него припрятанный оловянный крестик последний…

Сынок бежим спешим из кибитки а не то уйдет моя ладья золотая святая милая загробная заупокойная галера…

Сынок слышишь как нетерпеливо бьют весла у нашей текущей в глиняных волнах струях бедной грушевой кривой двери…

Она забыла вставные зубы свои в стакане с родниковой водой и потому шепчет пустынным нищим ртом…

И я рыдаю но в ливень не слышно слез…

…Матушка родимая спите…

Сон это… от ливня… от реки глиняной…

Этот сон вам ливень и река глиняная бушующая сон сон навевают нашептывают…

Нет никакой на реке ночной ладьи галеры…

Наденьте матушка вспять ваш золотой крестик…

Похороните до поры далекой под подушкой ваше белье тщетно смертное…

…Сын быстрей… отвори дверь… Проводи меня к ладье пока река не обмелела не вернулась в тошные бреги бреги бреги…

Я улыбаюсь и отворяю дверь…

И речная сырая глиняная свежесть из ночи из реки близкой близкой разъяренной веет веет веет…

Ай как свежо! как хорошо!..

Как пахнет травами и деревами заповедными и чашковым боярышником в ливне пряно пьяно духмяно расцветшем!..

Почему-то я вспоминаю древнее изреченье: «В назначенный час высыхает и дерево растущее в воде…»

А моя кибитка вся в ливне и вся в близкой бушующей реке…

…Сын пусти меня к реке к ладье…

Прямо у кибитки на неистовой реке во тьме стоит золотится колеблется древняя ладья многовесельная галера трирема.

И двадцать гребцов яро туго бьют вспять всласть хлещут веслами по реке чтоб галеру держать у кибитки…

И не дать ей навек сползти уйти по реке…

…Сын пусти меня…

Она тщится пройти за мной но я не пускаю ее из кибитки к реке к ладье…

Какой-то темный гортанный Муж в ливне в длинном мокром блестящем хитоне плаще что ли стоит на высокой шаткой корме…

И гортанно кричит на древлем нечеловеческом птичьем языке…

Оййййххххо!.. О!..

Харон что ли перевозчик мертвых с золотой ветвью персе-фонских рощ…

Но Харон течет лишь в подземных реках а не в земных да и Харон стар а этот яро млад…

Анубис что ли загробный повелитель шакал древних египтян но где его ознобный оскал…

Но он хозяин ладьи…

…Сынок пусти меня к реке к ладье…

Но я не пускаю ее…

Тогда хозяин Харон Анубис пряча от меня лицо в хитон нежданно гортанно хрипло от речного ветра устало кричит на русском языке:

— Пусти ее… Срок ладьи пришел…

Когда еще случится такой ливень?.. и так вздуется вознесется эта малая река чтоб пропустить ладью мою дальнюю?..

Уйююююю!..

Ай дервиш если бы ты знал из каких мы гребем течем земель и вод!..

Уйеёооо!..

А сегодня мы подбираем и живых кому суждено стать усопшими и мертвых которых из давних мелких могил водою восставшей вынесло понесло…

…Сын пусти меня сынок…

Оооо…

…Дервиш пусти ее…

Видишь — ливень стихает… волна падает… нам надо уходить…

Слышишь — весла наши уже бьют по камням а не по волнам!..