Земные и небесные странствия поэта - Тимур Зульфикаров

И осел его весь виясь ярясь трясясь плывет в текучей глине…

И задеты святой весенней грязью Хызра узкие ноги у которых стали камнем ступни и подошвы…

— Дервиш иль забыл что земли рая превышают в тысячи раз землю людей?..

Ейхххххххх!..

Дервиш тут выглянули явились алые сокровенные девственные окраины райских несметных неоглядных садов…

Иногда Аллах открывает являет их на миг чистым иль заблудшим душам…

Но только на миг!..

Чтобы тленный мимоскоробегущий вечноскорбящий человек не разглядел не успел не узнал вечных блаженных незабвенно ушедших неизъяснимо родимых лиц!..

И не успел разрыдаться увидев вечное прошлое своё!..

— Старец!.. Но я узнал успел разглядеть одного!..

— Тссс!.. Ейххх!.. Молчи! храни! берегись! таись!..

Ты увидел при жизни Иной Мир!..

Ййййиххх!..

И весь в горных гонных алмазных ручьях дервиш блаженно бездонно рыдая на селе ползучем текучем стоит уповает молит…

А блаженный усопший возлюбленный Ян Эбнер улыбчиво чрез сель на дервиша глядит глядит и по-земному машет машет рукою прощальной…

И машет а не манит…

Ибо знает что если усопший манит живого — живой умирает…

…Дервиш дервиш родной земной и загробный друг мой…

А ты на ручьях серебристых стоишь…

А мы уходим уходим уходим от этой печальной земли в вечноцветущие Сады…

Глава XXXVIII

БУХАРСКИЕ ЕВРЕИ И КОРАБЛЬ СПАСЕНИЯ

…И вот мы уходим от этой печальной земли…

И вот уже доктор Рошковецкий говорит дервишу которого спас от пули смертной:

— Я живу у душанбинского аэропорта…

И вот в день самых кровопролитных кровопийственных кровоплещущих боев самолет улетал в Израиль…

И толпа мужей жен старцев детей с мешками и чемоданами молча ринулась к спасительному самолету хотя окрест аэродрома шел бой и пули алчно избыточно летали над головами и в головы тоже влетали и там кровеобильно малиново метались останавливались…

И некоторые из евреев были повержены подбиты на пути к самолету но их никто не спасал…

И они молчные кровавые отползали послушно к кустам белых осенних ширазских роз чтобы не мешать живым идти к самолету чтоб не мешать исходу…

И я глядел на кочевой народ мой…

…Но потом отлет самолета отменили и беглая толпа пошла побежала вспять к далеким домам своим от самолета…

И пули близкого боя опять сбили с ног порушили несколько моих собратьев…

И они так же покорно молчно ползли умирать к кустам пыльных равнодушных роз чтоб не мешать исходу…

Кровавые кроткие иудеи мои в белых хладных чужих последних розах…

И я глядел на народ мой мечущийся под пулями и думал что уже несколько тысячелетий народ мой мучится мечется под пулями ножами стрелами бомбами…

И теряет живых среди чужих народов…

И вот бухарские евреи две тысячи лет жили в Таджикистане…

И вот впервые за две тысячи лет они бегут навек из народа объятого кровной семейной резней…

Сказано Христом: «Враги человеку домашние его…»

А тут враг человеку родной народ его?..

Как тяжко протяжно кроваво как неизбывно несметно тоскливо бежать из тысячелетнего гнезда!..

А?..

И вот старцы ученики мудрецов талмедей — хахамимы учили нас копить добро серебро золото — и что я приду к Стене Плача с убогим добром моим? с тяжкими мешками и чемоданами моими?..

И зачем кочевому народу мешки утлого скарба?..

И я не видел ни разу летящую птицу с мешками с ветошью на крыльях…

И я всего лишь тихий кочевой бухарский еврей эпохи исхода евреев из распада Русской необъятной империи…

И вот мой народ кочевой бредет под пулями к небесному кораблю спасенья что унесет его на землю предков его…

Но воздушный корабль не летит и в народе моем бредущем вспять под пулями я вижу много голубоглазых доброликих людей русских…

Два великих народа кочевали по земле — китайский народ кочевал и встал у святой своей Великой Китайской Стены и смирился в гнезде своем…

«Надо слышать пенье петуха у соседа но никогда не ходить друг к другу в гости…»

А иначе будет зависть ненависть война резня…

Так говорит мудрец Китая…

Иудейский народ печальник странник мой кочевал веками и встал у святой Стены Плача и обрел божью тишь…

…Или, Или лама савахвани?..

Боже мой! Боже мой!.. для чего Ты меня оставил?..

И только этот только этот клич все носится над русскими заброшенными деревнями городами головами…

Ай Русская империя необъятна безбрежна…

Но нынче и русский Народ мечется мучится под пулями в поисках брега…

И нет у Него Великой Китайской Стены?..

И нет у Него Стены Плача?..

И нет у Него тысячелетнего гнезда храма в Империи кровавой?..

Иль Церковь мать двухтысячелетняя не зовёт Его?..

О Боже! Что говорю я в страхе живота моего?..

Но!..

…Но сплоченные ярые народы которые раньше называли себя Твоими сынами — нынче рвут расхищают Тебя как пенные тли тати аки одинокого заблудшего волка грызут волкодавы…

А заблудшая овца становится волком…

И вот овцы пожирают пастуха своего удивленного смиренного…

Ах доктор Рошковецкий ах заблудший брат иудей мой!..

И что не идешь ты к Стене Плача своей из империи Русской где словно горностай в клетке вьется мечется русский народ?..

Потому что в клетке нельзя жить а можно только умирать…

Ай дервиш Ходжа Зульфикар!..

Мусульманский брат мой!.. нынче осень златопадная виноградная царит в Душанбе…

Нынче гражданская война резня бой убийц автоматчиков в Душанбе…

Но я не хочу держать в руках автомат…

Я хочу держать в руках книгу…

Мой народ — Народ Книги…

И я забрёл средь пуль в городскую пустынную Библиотеку…

И я один средь древних святых забытых книг сижу брожу в пустынной огромной Библиотеке Душанбе словно мумия фараона ожившая во чреве пустынной хладной пирамиды…

Один я блаженно читаю брожу витаю средь тысяч забытых книг средь кладбища усопших мудрецов и поэтов с которыми в войну никто не говорит…

И если я уйду к Стене Плача моей то совсем одиноки останутся тысячи книг в пустынной заметенной холодной золотой златопадной листвой Библиотеке…

И одиноки будут древние мудрецы и поэты заметенные золотым погребальным неистовым душанбинским листопадом…

…Ах доктор Рошковецкий хранитель тысяч забытых книг…

И ты их трогаешь тишайшими влюбленными перстами и бездонными очами…

Ты ль последний читатель в Библиотеке чрез широкие разбитые пулями окна заметенной неистовым златотканым злато-летучим листопадом листопадом листопадом…

Элохим! О Господь! VHWH! Адонай!..

Пусть одного блаженного листопадного иудея пусть одной душанбинской далекой слезы не досчитаются у возлюбленной Стены Плача!..

…И я плачу хотя я далек от Стены Плача…

Но из слез моих таджикских матерей жен детей и мужей можно сотворить поставить неоглядные текучие Стены — водопады прозрачные…

…Аллах! а стены из слез более вечны чем стены из камня?..

О Боже!..

И в стенах текучих я вспомнил моего дальнего усопшего древнекитайского поэта-брата Ду Фу который тоже рыдал у Великой Китайской Стены…

…Когда я ем — оставляю еду мышам

Я не жгу лучину в ночи чтоб не обжечь слепых мотыльков…

…Брат мой Ду Фу…

Ты утонченно страждешь о мотыльках и мышах…

А я грубо рыдаю о человеках…

…Брат мой ты уже два тысячелетия плачешь у Стены а в моем городе Душанбе опять ночной бой…

О бой…

Глава XXXIX

НОЧНОЙ БОЙ

О ночной бой автоматчиков у стен ветхого сонного дома моего!..

Матушка моя Людмила читает «Войну и мир» Толстого и говорит туманно улыбчиво: «Сынок послушай как великий писатель описал бородинский бой…»

Матушка моя глухая от старости и многих земных замираний упований страданий…

И не слышит она ночного боя у дома нашего…

Там автоматные обильные тугие очереди…

Там крики дрожь всхлипы стоны…

Там захлебываются смертной слюной ненавистью и кровью…

Там падают в осенние арыки где золотая палая листва грядет и убитые и раненые…

И раненых никто не спасает в ночи а к утру они становятся убитыми…

В ночном бою нет раненых — есть только забытые убитые…

Матушка милая!.. потуши свет — тут у нас под окнами Бородино…