Последний штурм — Севастополь - Сергей Ченнык

В последние месяцы обороны Севастополя для сообщения между Северной и Южной сторонами построили наплавной мост через Севастопольскую бухту. Строили его сто моряков и сто плотников, которым помогали ратники 45-й дружины Курского ополчения и саперы 4-го батальона с 14 июля по 15 августа 1855 г. Мост по проекту начальника инженеров Крымской армии генерал-лейтенанта А.Е. Бухмейера навели из 86 плотов, каждый длиной 13 метров, шириной проезжей части более пяти метров. Общая ширина моста была 11 метров, длина — 960 метров, на плаву удерживался якорями.{628}

ОБСТРЕЛ КРЕПОСТИ

Союзное командование деятельно готовилось к генеральному штурму. Ему предшествовали две бомбардировки: первая из 800 орудий, которая велась с 5(17) по 8(20) августа и вторая с 24 по 27 августа (5–8 сентября) из 807 орудий.

Первые выстрелы бомбардировки раздались утром 5 августа, когда «…неприятель открыл по Корабельной стороне артиллерийский огонь, навесной и прицельный, продолжавшийся 20 суток».{629}

В этот день «…в пять часов утра началась канонада, превосходившая силою все прежние. Весь Севастополь покрылся густым облаком дыма, которое с этой поры три дня кряду висело над городом. Солнце светило; но его не было видно. Громовые, потрясающие всю окрестность, залпы сменялись беспрерывным ровным гулом орудий и потом снова раздавались с прежнею силою. Сперва огонь осадных батарей был преимущественно обращен на Городскую сторону против 4-го и 5-го бастионов; а в 2 часа пополудни, неприятель, почти совершенно прекратив канонаду по Городской стороне, стал действовать еще сильнее по нашему левому флангу, и в особенности по Малахову кургану и 2-му бастиону, осыпая их градом бомб, гранатной картечи и ружейных пуль. Это был — по выражению одного из участников побоища — ад, пожиравший защитников кургана в продолжение двух часов. В 4 часа неприятель опять усилил канонаду против Городской стороны, а с 6-ти часов вечера возобновил жесточайший огонь против Корабельной. В продолжение этой ужасной канонады, Союзники с умыслом иногда прекращали ее на несколько минут, заметив, что мы в эти паузы из опасения штурма, сосредоточивали на бастионах войска, пользуясь чем, неприятель внезапно громил их еще с большею силою».{630}

С началом обстрела города стало очевидным главное намерение союзников — нанести последний удар по крепости, вынудив гарнизон оставить ее.

Второй день бомбардировки мало чем отличался от предыдущего: «…боевых припасов не щадили и стреляли сколько можно более».{631}

6 августа артиллерийский обстрел значительно усилился. Ощущалась его планомерность и строгое соответствие ставившимся союзным командованием задачам. Попробуем более детально остановиться на них.

Начатый союзниками артиллерийский обстрел крепости можно с уверенностью назвать самым мощным за все время кампании в Крыму. От его силы впечатлились все. Итальянец Манфреди, наблюдавший его с позиций сардинских войск, отмечал, что «…против Севастопольской крепости был организован и открыт самый мощный артобстрел за время Крымской войны. Все батареи союзников били в открытую, прямой наводкой…».{632}

Нужно сказать, что в соответствии с теорией военного искусства по взятию крепостей середины XIX в., артиллерийский обстрел крепости уже являл собой начало штурма Севастополя. Союзники проводили так называемую «постепенную атаку», при которой «…желательно свою первую артиллерийскую позицию занять по возможности ближе к крепости».{633}

Вид города, находящегося под круглосуточным обстрелом неприятельской артиллерии, впечатлял. Особенно тех, кто только входил в Крым. Жан-Мари Дегине, увидев Севастополь с моря, был поражен увиденным: «Следующей ночью, не знаю в котором часу, я проснулся от большого шума на палубе. Я поднялся, думая об очередном несчастном случае, и увидел, что все стоят и смотрят в одну и ту же сторону. Я присоединился к ним. Моему взору предстало ни с чем не сравнимое зрелище. Оно напоминало мне мои детские мечты, связанные с рассказами моего отца о военных сражениях. Перед нами простиралось огромное красноватое пространство, над которым пролетали, описывая изогнутые линии, огненные шары. Еще одни, более светлые и более быстрые, летели почти по прямой линии. Наконец послышались крики англичан: “Себастоупоул! Себастоупоул!”. Значит, там находится Севастополь. Это красноватое пространство — горящий город, а эти огненные шары — ядра и бомбы. В моих прошлых сновидениях я, казалось, уже видел эту картину, поэтому все это было как бы продолжением сна, тем более что до нас не доходило ни звука. Так, стоя, мы и созерцали это зрелище вплоть до рассвета. Море было спокойным, и эмоции от увиденного полностью прогнали морскую болезнь. Все хорошо пообедали».{634}

Заключительная бомбардировка крепости началась 24 августа (5 сентября) 1855 г. В этот день, «…назначенный для начала шестого усиленного бомбардирования Севастополя, на французских батареях находилось 609 орудий, именно: на правой французской атаке 239 (103 пушки, 49 гаубиц и бомбовых пушек и 87 мортир), а на левой французской атаке 370 орудий; на батареях английской атаки — 198 орудий (108 пушек и 90 мортир), всего же на осадных батареях стояло 807 орудий, из коих только небольшая часть была назначена для действия против Северной стороны и по рейду, либо находилась в редутах на Сапун-горе; прочие же все 698 орудий должны были громить нашу оборонительную линию».{635}

Из окопов союзников зрелище было грандиозным. Перед глазами рядового Гоуинга оно осталось надолго: «Утром 5-го сентября 1855 года земля содрогнулась от ужасного грохота: началась последняя бомбардировка. Целый день полторы тысячи пушек и мортир поливали огнем позиции обеих сторон.

Вечером 6-го числа нас отправили в окопы. Мне досталось тепленькое местечко — передовая траншея, где я и просидел всю ночь. Утром нас перевели в одну из тыловых траншей побезопасней, где, несмотря на грохот взрывов, нам удалось прикорнуть на пару часов. Мы чудом спаслись от огромной бомбы, угодившей в самую гущу наших рядов; едва мы прижались к земле, как она взорвалась, разнеся остатки нашего завтрака по окрестностям. Кто-то из офицеров спросил, есть ли пострадавшие; “А как же! — отвечал один из наших. — Нам ведь теперь нечего есть!”.

Представьте несколько сотен пушек и мортир, стреляющих залпами. Иногда они затихают, чтобы поостыть, затем снова изрыгают огонь; земля под ногами содрогается от ужасного грохота. Так продолжалось часами; мы света белого не видели за клубами дыма и пыли, градом осколков и заревом огня. Но недаром говорится — чем ближе знаешь, тем меньше почитаешь. У меня на глазах под ужасным обстрелом солдаты спокойно играли в карты, а ведь прямо над их головами свистели наши собственные ядра. Я был свидетелем пяти бомбардировок, но эта была самой ужасной; однако, как заметил один из ветеранов, все хорошее быстро кончается.

Огонь русских был очень плотным — у них по-прежнему было больше орудий, чем у нас, и некоторым нашим батареям приходилось несладко; да и пехоте доставалось от вражеских ядер, сеявших смерть в наших рядах — и все же за целый день я не слыхал ни одного недовольного голоса. Мы твердо знали зачем пришли и гадали только, пойдем ли в атаку этой ночью…».

Не менее впечатлил обстрел Севастополя сержанта 19-го пехотного полка «Зеленых Говарда» Ашервуда: «Обстрел Севастополя, начавшийся сегодня с восходом солнца, бушевал вдоль всей линии. Это был самый сильный обстрел, который велся главным образом на левом фланге. Метод стрельбы был не такой как прежде. Каждая из союзнических батарей сменяла другую, позволяя использовать время для отдыха в течение дня… С наступлением ночи бомбардировка не прекращалась…».

Следующий день мало чем отличался от предыдущего. Обстрел продолжался с такой же интенсивностью. Английские солдаты могли наблюдать его последствия. Сержант Ашервуд увидел, что часть крепостных укреплений разрушена, в городе бушевали сильные пожары, ответный огонь русских значительно ослабел. Ночная работа союзных батарей не давала русским саперам сделать то, что они научились делать особенно хорошо — восстанавливать поврежденные орудийные позиции. Также возникли проблемы с доставкой боеприпасов для артиллерии.

В городе начался ад, не прекращавшийся круглые сутки. Те, кому судьбой было предназначено быть под этим обстрелом, свидетельствовали о его необычайной мощности: «25 августа, часов в 9 утра, неприятель открыл по всей оборонительной линии Севастополя такой страшный, разрушительный огонь, что едва ли военная история когда-либо видела и слышала подобное. Это просто могло быть подобно треску вулканического извержения и эта потеха над нами продолжалась три дня и три ночи: мы так и предположили, что это должно быть последняя агония наших врагов, и после всего этого что-нибудь да должно быть, а штурм-то непременно…».{636}