Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

– Странным была таинственность и туман, которым все это было окутано. И я не думаю, что мы и сейчас узнаем об этой истории много подробностей.

В первый день пребывания в санатории обычно дел невпроворот: надо встретиться с врачом, уточнить расписание процедур, сходить в бассейн, так что на ужин хотя и поторопились, но вышли из ресторана одними из последних посетителей. Валентин сидел на диване в холле, смотрел телевизор.

– Извини, Валя, задержались.

Приятель только развел руками.

– Думал, вы уже позабыли обо мне.

– Плохо же ты о нас думаешь! – неудачно парировал я.

– Это я шутя. Хотел по улице с вами прогуляться, однако уже прохладно.

Маша умоляюще посмотрела на Валентина и попросила.

– Я так за день устала, может, отпустите меня?

Приятель, поклонившись, развел руками и с улыбкой согласился:

– Конечно, о чем разговор, первый день – он трудный самый. Да и мы с Алексеем долго не задержимся, я ведь завтра уезжаю. Смена заканчивается. Но утром еще увидимся, отъезд во второй половине дня.

– Тогда до завтра! – Маша сдержанно помахала рукой.

Мы вышли из холла и расположились на диване в небольшом закутке около спортивного зала. Здесь сохранялась девственная тишина, не проникали никакие звуки. Даже отголоски развеселой музыки с танцплощадки, отражаясь от козырька на потолке, огибали наше убежище, не попадая в него.

С трудом подбирая первые слова, я начал разговор с малозначащих вопросов:

– Ты долго здесь был?

– Три недели. По полной программе, как в былые времена.

– Как тебе здесь?

– Алексей, если иметь в виду мои годы и мои болезни, то сносно. Правда, молодым я не стал, бегать, как олимпийцы, не научился. Но отдохнул прекрасно. Все здесь хорошо: и процедуры, и парк природный, и залив. Нам бы начать приезжать сюда пораньше, хотя бы лет двадцать назад…

– Валентин, ты что, забыл, как нам отпуск годами не давали? То один «важняк» сдавали, то другой начинали, и конца-края этому не было. Ни зимой, ни летом, никого продыху. Я однажды вырвался с женой осенью на море, через неделю телеграмма: «выезжай на объекте ЧП!». Да что сейчас об этом вспоминать! Ты мне лучше вот что скажи: где ты был все эти двадцать лет?

Валентин поморщился, как будто вопрос ему был неприятен, помолчал, повздыхал, покашлял, но, встретившись со мной взглядом, ответил:

– Знаешь, Алексей, увидев тебя сегодня, я пытался подобрать слова, чтобы себя оправдать и других не обвинить. Да так и не подобрал…

– Подобрать слова? Оправдать, не обвинить? Это ведь не твой лексикон.

– Может, и не мой, но стыдно встречаться с бывшими коллегами. Хотя уверен, что я не сделал ничего плохого.

– Валентин, двадцать лет прошло. Давай попробуем обойтись без этой слезной мелодрамы.

– Ты мою жизнь называешь слезной мелодрамой? Обижаешь. А вот я, как увидел тебя, так сразу многое вспомнил – и хорошее, и плохое. Все вернулось.

– Что вернулось? Что я сделал тебе плохого?

– Прошлое вернулось. И оно, это прошлое, постоянно напоминает мне о том, что я в чем-то виноват.

– В чем же?

Мне надоело ждать затянувшегося признания приятеля, и я встал у окна. Уже было темно, еле различимые кроны корявых сосен тонули во мраке сумеречных небес.

– Странно, почему фонари не зажигают? – негромко спросил я.

Но не успел произнести эти слова, как над всеми дорожкам и тропинкам парка засверкали огоньки лампочек, большие и маленькие, яркие и лучистые, казалось, звезды рухнули с небес. Я даже вздрогнул от неожиданности.

Валентин усмехнулся и пронзительно, как выдохнув, сказал:

– Ну вот и свет появился. Выслушай меня. Кто знает, встретимся ли еще когда-нибудь. Вот сижу с тобой рядом, и говорить вроде бы не о чем. А ведь когда-то мог вести с тобой долгие беседы… Воображаемые, конечно.

– Скажи мне главное, Валентин, почему ты тогда, двадцать лет назад, бросил меня? – пытаясь встретиться со взглядом своего оробевшего собеседника, твердо спросил я.

– А зачем я был тебе нужен? У тебя все было хорошо, у меня – плохо. Как говорится, гусь свинье не товарищ.

– Непонятно.

– Да чего тебе непонятно? Я ведь до конца был с тобой, когда тебя выбирали. Многим рисковал, разве ты не знал этого?

– Знал.

– Но каждый после твоей победы что-то получил в результате. Одни – должности, другие – оклады. Все получили, кроме меня.

– У тебя и так была должность выше некуда.

– Ты считаешь, что начальник строительного управления – высокая должность?

– Знаешь, Валя, я раньше не говорил тебе об этом, но сейчас скажу. Я пытался согласовать тебя на должность технического директора треста.

– И что, не получилось?

– И не могло получиться.

– Поэтому ты и взял технического директора со стороны.

– Ты прекрасно знаешь, что не со стороны. А с тобой не могло получиться, потому что первый отдел познакомил меня с твоими документами.

– Это с какими же? Что такого интересного нарыли?

Разговор приятелей был четкий, быстрый, слова, как теннисный мячик, летели от одного участника беседы к другому и обратно.

– В первую очередь судимость, – не задумываясь, выпалил я.

– Она уже была закрыта, – парировал Боровков.

– Но не для таких должностей, Валентин. Кроме того, поддельный диплом о высшем образовании.

– И это им было известно?

– Меня попросили, Валентин, вопрос о тебе не поднимать.

– Вот с этого и надо было начинать, Алексей. А мне почему не сказал об этом?

– Зачем?

– Чтоб знать, где я нахожусь и что мне делать. Все можно было решить, даже тогда, при советской власти.

– А почему ты со мной не поговорил по душам? Не открылся старому приятелю?

– Да я об этом и не задумывался.

– Ну да, привык обманывать.

– А повежливее нельзя?

– Сам напросился…

Мы, сидя рядом, замолчали, оставаясь каждый со своей правдой. Я думал о том, какую тяжелую ношу взвалил тогда на свои еще неокрепшие плечи. Как быстро, даже толком не начавшись, закончилась перестройка! При новых порядках и ценностях, когда призывы к демократии и сплоченному гражданскому обществу были у всех на слуху, появились бандиты, не скрывающие ни от кого, что они бандиты. Это ведь они решали, кто и как должен жить, они диктовали правила игры и це́ны на «свободном рынке».

Сколько сил и здоровья положил я тогда, чтобы сохранить коллектив, не пустить людей по́ миру. Да и сейчас не легче. Уже почти три десятка лет минуло после революционных преобразований так называемой «перестройки», но и поныне каждый день – это борьба за выживание, чтобы остаться на плаву. Сколько друзей и приятелей, пустившихся самостоятельно в рыночное плавание, пошли ко дну. Одни стали банкротами, благодаря мошенникам, обещавшим «златые горы», другие пали жертвами рейдерских захватов, третьи купились на сказочные обещания финансовых пирамид, сопереживая телевизионным приключениям хитроумного Лени Голубкова и его дородной супруги.

И зачем сейчас, встретившись с приятелем через столько лет, ворошить прошлое?

– Валентин, не будем вспоминать об этом. Расскажи лучше, как ты живешь.

– Да чего рассказывать? У меня все просто и грустно. Я на пенсии, давно не работаю. Собственно,