Они были мелкие и золотокрылые - Юлиана Лебединская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юноша между тем усиленно пыжился, бросая на Доана гневные взгляды, но в целом выглядел довольно тщедушно. Куда такому оружие? Он ничего крупнее дамской пукалки и в руках-то не удержит.
И хорохорится так смело лишь потому, что точно знает: ему война не грозит.
Доан уже собрался сообщить всё это самовлюблённому юнцу, но в эту минуту пискнул его ручник.
Срочное сообщение от секретаря военного министра.
В оном говорилось, что сегодняшнее утреннее заседание по вопросам условий очередного перемирия переносится на завтрашнее утро. Потому как господин Виктор Грант самолично отправился встречать и обустраивать сестру, прибывающую в Кашинблеск.
Доан не мигая смотрел в экран, потом машинально сжевал печенье.
В столице Юстиниании, по долгу службы общаясь с Виктором, он умудрился ни разу не пересечься с его сестрой. Она пару раз пыталась связаться с ним по личному каналу, но он не ответил.
Но его никто не предупредил, что Матильда покинет безопасный тыл и зачем-то приедет в Кашинблеск. Да ещё и так скоро.
* * *
Семнадцать лет назад
Хрюм избегал людей.
И сейчас Эльфёнку это было на руку, хотя, не будь хрюм таким дикарём, сейчас спина бы не болела и жрать наконец бы не хотелось.
Ничейное животное обнаружилось недалеко от свалки, где оно вполне беззаботно бродило, но при виде трёх голодных беспризорников кинулось наутёк со скоростью хрюмам не свойственной. В конце Грязной улицы было загнано в тупик, однако умудрилось проскочить у Эльфёнка между ног и с визгом понеслось в сторону Зелёного парка.
Эльфёнок начал объяснять, что от голода, мол, башка закружилась и в зенках потемнело, но его в ответ – хрясь кулаком по спине и послали прочь. И велели без хрюма не возвращаться.
И вот сейчас Эльфёнок уныло наблюдал, как животинка самозабвенно купается в «птичьем» озере, что у края парка. С одной стороны, хороший момент, чтобы поймать. С другой – если кто из отдыхающих увидит его, оборвыша, преследующего хрюма, ему несдобровать…
Вообще-то хрюмы – вполне домашние животные. Да и этот определённо в доме жил – вон, как плескается.
Но с голодухи и не такое сожрёшь. Да и мама, ещё когда жива была, называла хрюмов странным словом «свинья» и говорила, что на её родине они считались съедобными. Правда, уточняла, что здешние свиньи не совсем те свиньи, что свиньи – но Эльфёнок из её объяснений понял только одно: ежели что-то съедобное, значит, надо есть! Особенно, кода не жрал двое суток.
Но сытым господам этого не объяснишь. А уж если подумают, что на парковую птицу позарился… Ох, что будет. Вон как раз плывёт стайка вдалеке, жи-и-ирные, вку-у-усные…
В общем, лучше дождаться, пока свинья вымоется и уйдёт в глубину парка, а вот там… Там она затеряется среди деревьев. Или выскочит на тропу с людьми. Нет, лучше сейчас. В крайнем случае, скажу, что это – мой хрюм, и я его купаю.
Эльфёнок подкрался к кромке воды, осторожно шагнул. И одним прыжком навалился на хрюма. Неужели? Удача? Хрюм забился у него в руках, а Эльфёнок не мог поверить своему счастью.
– Ты что делаешь, малявка? – раздалось за спиной.
Эльфёнок вздрогнул, но хрюма не выпустил. Тем более что голос был девчоночий и знакомый.
Он обернулся.
На берегу стояла всё та же девчонка. Сегодня на ней были короткий комбинезон из серебристой плотной ткани и синяя футболка, волосы убраны в два пышных хвоста. Девчонка смотрела злыми глазами.
– Я тебе не малявка, ясно? Мне тринадцать. Через месяц, – зачем-то сообщил Эльфёнок. – И вообще, я тут хрюма купаю. Они купаться любят, чтоб ты знала.
– Врёшь ты всё, – процедила девчонка, – И про тринадцать лет, и про хрюма.
– Они купаться любят!
– Вы их едите! Мне брат рассказал. Когда мой собственный хрюм сбежал. Его вы небось тоже слопали, да?
В её глазах кипела ярость, но одновременно блестели слёзы.
– Отпусти его! Немедленно! Я… Я взрослых позову.
– Да что ты понимаешь, – заорал он ей в лицо. – Если я вернусь без этой свиньи, меня Горелый из банды вышвырнет, а значит, я один останусь. Ты хоть понимаешь, как это? Ты хоть знаешь… Ты ничего не знаешь, завтракала сегодня, да?
Эльфёнок задыхался от возмущения и унижения перед этой чистенькой фифочкой. Зачем он вообще на неё время тратит? Пока она кого-то позовёт, он убежит.
– Я дам тебе деньги, – быстро сказала девчонка, смахнув слёзы. – За хрюма. Купишь еды и принесёшь своему Горелому. Вот, – она сунула руку в карман комбинезона, достала смятые бумажки и слегка попятилась, – мне родители дали на мороженое и качели всякие. Скажу, что покаталась. Отпусти его, и они твои.
– Ты не понимаешь, – Эльфёнок смотрел с подозрением. – Его всё равно съедят. Не я, так другие.
– А я его заберу. Принесу домой, скажу, что нашла на озере, вместо Коржика нашего. Мама с папой разрешат. Давай – мне хрюм, тебе деньги.
Эльфёнок покосился на свинью, которая перестала вырываться и затихла, словно почуяв хороший для себя исход. Худая какая-то. На всю банду и не хватит. А вот деньги…
– А не обманешь? – скривился он.
– Кто? Я?
– Ладно. Удержишь хоть?
– Не боись, не маленькая, – она прижала к груди хрюма, сунула Эльфёнку смятые бумажки и пошла по тропинке прочь от озера, бормоча: – Хорошенький мой, такой розовый. Я с тобой гулять буду. Купать… – остановилась, замерла на миг, обернулась. – А хочешь, иногда вместе будем его выгуливать?
Эльфёнок ошалело кивнул.
– Меня Матильда зовут. Можно Тильда. Но – не Тиля. За это – убью.
– А я – Эльфёнок, – сказа он и, подумав секунду, добавил. – Можно Доан. Или – как хочешь. Убивать не буду.
* * *
У самого Доана разрешение на въезд-выезд было – бессрочное для него самого, и временное – на случай, если ему понадобится спутник.
А потому, воспользовавшись отсутствием Виктора и перерывом в графике, он решил прогуляться – на правах особого наблюдателя с Земли отправился на территорию мигов. В сопровождении двух провожатых-туземцев, накануне прибывших в Кашинблеск на переговоры и столь возмутивших воинственного юнца.
Миги, между тем, долго кривились на меню, затем заказали салат с большим количеством водорослей, «хрюмовы грибы», фаршированные сыром, и сухое вино.
Преспокойно умяли всё это в окружении людей – врагов – сидевших за соседними столиками. И – парнишка прав – было в этом что-то
