Смертельно безмолвна - Эшли Дьюал

Что заставляет Джейсона чувствовать, будто все под контролем? Усмиряет нервы? И не дает панике овладеть мыслями? Ответ оказывается таким простым, что я усмехаюсь: не радостно, конечно; скорее нервно и сипло. Я кидаюсь к верхней одежде мужчины, которая висит в коридоре, и возвращаюсь с пачкой сигарет.

— Держи, — зажигаю кончик сигареты, — это поможет.

Джейсон смотрит на меня так, словно я свихнулся. Он задыхается, а я предлагаю ему покурить. Логики в этом столько же, сколько в предложении прогуляться возле выгребной ямы, чтобы подышать свежим воздухом. Но яснее идей ко мне в голову не приходит.

— Давай. Черт возьми, попробуй.

Мужчина соглашается не сразу, но все же вырывает из моих пальцев сигарету. Когда он делает первую затяжку, его плечи опускаются, а зрачки закатываются, словно все силы разом покидают его тело. Я в напряжении пялюсь, как пот скатывается по его вискам, и не окрепшим умом обдумываю происходящее. Отличное утро. Я пропустил биологию, но все равно научился оказывать первую медицинскую помощь.

— Ты ненормальный, — хрипит Джейсон, обмякнув в полуискореженном кресле.

А я отстраненно покачиваю головой и отрезаю:

— Сейчас принесу тебе воды.

Он не отвечает, но я все равно киваю, будто мы мысленно обменялись парой фраз.

По пути на кухню я встречаю Хэрри. Он чешет в затылке и глядит на меня сонными, косыми глазами, которые до сих пор не привыкли к свету.

— Что происходит? — Брат зевает, прикрывая рот пальцами. — Я слышал крики.

— Сходи к Джейсону, он во второй гостевой комнате.

— Что с ним?

— Небольшое недоразумение. Кажется, проклятье подействовало.

— Какое проклятье? — Я поджимаю губы в особой даже для себя жалостливой манере, и Хэйдан изумленно вскидывает брови. — Проклятье «черной вдовы»?

— Проследи за ним, я принесу воды. Хорошо?

Брат кивает, спрыгивая с последних ступеней лестницы. А я плетусь на кухню, часто моргая, словно пытаюсь смахнуть с глаз усталость. Ситуация паршивая… Если Джейсон и, правда, что-то чувствовал к Норин — у него огромные неприятности.

— Мэтт.

Останавливаюсь, схватившись пальцами за стену.

— Норин ушла. — Мэри-Линетт набрасывает на плечи теплое пальто. — Я пойду за ней.

— Конечно.

— Если не вернусь в течение часа…

— Вернетесь. Или мы вас найдем.

Мэри вытаскивает волосы из-под ворота пальто, убирает их с подбородка и покидает коттедж, вооружившись лишь природными инстинктами и страхом, будто сестра потеряла от вины голову и способна сделать с собой все, что угодно. Я знаю, как это, когда напрочь отбивает рассудок. Это страшное состояние. В состоянии аффекта, нестерпимого отчаяния ты совершаешь много ошибок, за которые потом расплачиваешься всю жизнь.

Когда я возвращаюсь в комнату, Джейсон выглядит гораздо лучше. Он уже спокоен, уверен в себе и в своих силах, однако бледен. Испарина блестит в тусклом свете.

— Выпей. — Я протягиваю ему стакан и сажусь напротив.

Хэрри молчит. Джейсон молчит. Я решаю не нарушать идиллию и тоже молчу. Меня волнует проклятье Норин, но не так сильно, как хотелось бы.

Сердца разбиваются каждую секунду. Пары расходятся. Люди уходят. Если Джейсон должен уйти, чтобы выжить — это нормально и разумно. Он должен выбрать жизнь; так бы поступил любой здравомыслящий человек. Правда, он — не человек. И все мы здесь — давно уже не адекватные люди. Я протираю ладонью лицо и все-таки спрашиваю:

— Что будешь делать?

Джейсон выдыхает серый дым и пожимает плечами. Я уже думаю, он не собирается отвечать, однако, чуть погодя, он хрипит:

— Ничего.

— Ты умрешь.

— Откуда ты знаешь.

Прищуриваюсь и не отвечаю, потому что это идиотский вопрос и вообще не вопрос.

Самонадеянность романтиков потрясает и обескураживает. Романтики верят, что их чувства спасут мир, изменят смысл существования, повернут время вспять и бросят вызов судьбе. Но люди, как умирали, так и умирают. А Земля как крутилась, так и продолжает крутиться. Ей до нашей романтики нет никакого дела.

— А вы уверены, что дело именно в проклятье? — Интересуется Хэйдан. — У нас много врагов, они могли это подстроить.

— Зачем?

— Чтобы сломить тебя или Норин.

— Я так не думаю. — Снова затяжка. Снова взгляд в пустоту. Джейсон сверлит стену, а я отворачиваюсь, потому что не привык глазеть, как человек изо всех сил пытается скрыть внутри себя чувства, отчего выглядит еще более жалким и еще более поверженным.

— Мойра шутница. Сначала подарила надежду, а потом послала к черту.

— Передумала, — усмехается мужчина.

— Но, может, просто не судьба?

— Это как понимать?

Я верчу в воздухе рукой, выражаясь на понятном только мне языке, а потом ворчу:

— Так и понимать.

— Ты видел Судьбу, мальчик? Так вот, я тебе раскрою секрет, она реальное существо, которому можно и нужно бросать вызов. Она может написать все, что угодно! — Джейсон вдруг усмехается и покачивает головой. — Неужели мы обязаны со всем соглашаться.

— Разве мы что-то решаем? — Глухим голосом спрашивает Хэрри. Он стягивает с лица очки и кладет их на колени. Прокатывается ладонями по лицу и снова тянется к очкам, но не надевает их, а начинает нервно крутить в пальцах. — Что бы мы ни делали, все впустую.

— Я все равно буду настаивать на своем. Я так хочу. Это моя жизнь и мой выбор.

— Но, может, Норин не создана для тебя. Может, за углом тебя ждет другая женщина, и, встречаясь с ней, ты не рискуешь умереть от сердечного приступа.

— Хэйдан, так не бывает, чтобы человек был создан для тебя. Ты только подумай, как глупо это звучит. — Джейсон откидывается в кресле. — С какой вообще стати кто-то чужой должен с тобой мириться и принимать тебя? Очень часто, как в нашей жизни и случается, людям хочется сдаться, опустить руки, потому что они не привыкли бороться вечно… Но вот в чем загвоздка — они ведь хотят любить вечно. Верно? Но как это возможно, если сил сражаться у них хватает едва ли на пару недель? Они все говорят: он мне должен, она мне должна. И они забывают, что, прежде всего, они должны сами себе. Ты ищешь того, кто тебе подходит. А ты не задумывался: подходишь ли кому-либо ты? Не человек был создан для тебя. А ты создаешь себя для человека.

Запомни это.

Никогда не видел, чтобы Джейсон говорил так долго, так много и так горячо. Губы у меня вдруг растягиваются в улыбке, и я хмыкаю, потирая нос неуклюжими движениями.

Чувства меняют нас. Это идиотский факт, который мешает нам жить. Иногда они из нас делают слабаков, а иногда открывают в нас поэтов и романтиков. Ну, тоже слабаков.