Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз - Грегори Магвайр

— Нет, это женщина. В некотором роде.

— В некотором роде? — Сарима села в кровати. В зеркале отразилось все еще красивое лицо, белое, как молочный пудинг, но уже заплывающее жиром, который, подчиняясь закону тяготения, тут же обвис дряблыми складками. — Не ожидала от тебя, Шестая. Пусть мы уже не стыдливые девицы, как раньше. Но то, что ты младшая из нас и все еще можешь найти у себя талию, не повод издеваться над другими.

Сестра надулась.

— Ну хорошо, просто женщина. Так готовить курицу или нет? Если да, то пойду скажу Четвертой, и начнем готовить. А то ведь так до ночи без ужина просидим.

— Нет, пусть лучше будут сыр, фрукты, хлеб и рыба. У нас ведь она еще в колодце не перевелась?

Рыба не перевелась. Шестая повернулась было идти, но тут вспомнила.

— Я тебе чашку чая принесла. Вон там, на тумбочке.

— Спасибо. Ну а теперь скажи, только без шуток, — какая она собой, наша гостья?

— Зеленая, худая и страшная, старше нас всех. В черном платье, как старая монтия, только все-таки помоложе. На вид ей лет тридцать, может, чуть больше. Она не представилась.

— Зеленая, говоришь? Какая прелесть!

— Прелесть — не совсем то слово, которое приходит на ум.

— Так она что, на самом деле зеленая? Не зеленая от ревности или, там, от злости?

— Уж не знаю, от чего она позеленела, может, и от ревности, но только зеленая — это точно. Как трава.

— Надо же! Ну раз она в черном платье, то надену-ка я белое. Для разнообразия. Она одна?

— Она приехала с караваном, который мы видели вчера в долине, и привела с собой звериную компанию: овчарку, рой пчел, нескольких ворон и маленькую обезьянку. И с ней еще какой-то мальчишка.

— И что она собирается со всем этим делать зимой в горах?

— Сама спроси. — Шестая сморщила носик. — У меня от нее мурашки по коже.

— Да у тебя от всего мурашки по коже. Когда будет ужин?

— В полвосьмого. Эта страшила мне весь аппетит отбила. Исчерпав слова отвращения, Шестая ушла, а Сарима еще долго пила чай, лежа в постели. Перед сном сестра развела ей огонь в камине и задернула занавески, но теперь Сарима раздвинула их и выглянула во двор. С тех пор как арджиканцы разогнали Водный совет и укрепили замок, планировка Киамо-Ко почти не изменилась. По форме он напоминал букву «П»: центральный зал, от которого вдоль круто спускавшегося дворика тянулись вперед два боковых крыла. По углам замка, опираясь на естественные возвышения горы, высились башни. Когда шел дождь, вода бежала по мощенному камнем двору, вытекала из-под резных дубовых ворот, покрытых яшмовыми плитами, и струилась вниз мимо деревенских домиков, ютившихся вблизи крепостных стен. Сейчас, вечером, двор был сер, холоден и усыпан пучками соломы и опавшими листьями. Светились окна в мастерской старого сапожника, и из трубы, отчаянно нуждавшейся в ремонте, как и Все в этом ветхом замке, шел дым. Сарима предвкушала, как проведет гостью в главный дом. Только ей, арджиканской княгине, принадлежала честь приглашать гостей в свои покои.

Помывшись, Сарима надела белое платье со сборками и то прелестное ожерелье, подарок мужа, которое, как послание с того света, прибыло через несколько месяцев после Трагедии. Восхищаясь, как удачно сидят на ней инкрустированные драгоценными камнями пластинки ожерелья, Сарима по привычке уронила несколько слезинок. Если окажется, что она слишком хорошо одета для этой бродяжки, можно будет прикрыть ожерелье платком. Главное — чувствовать его на себе. Не успели высохнуть слезы-, как Сарима уже напевала песенку, готовясь встретить нежданную гостью.

Прежде чем спуститься, она заглянула в комнаты к детям. Они были взбудоражены незнакомыми лицами. Сыновьям-погодкам Иржи и Манеку было двенадцать и одиннадцать лет; они уже почти доросли до того возраста, когда начнут рваться прочь из этого гнезда ядовитых голубок. Иржи был слабохарактерным плаксой, зато Манек — настоящий разбойник. Отпустить их вместе с племенем на летнее кочевье значило обречь детей на верную погибель: слишком много было других претендентов на престол. Поэтому Сарима держала сыновей при себе.

Девятилетняя длинноногая дочурка Нор еще не избавилась от привычки сосать большой палец и просилась посидеть у мамы на коленках перед сном. Одетая в вечернее платье Сарима хотела было ее пристыдить, но сжалилась и опустилась на край кровати. Нор смешно картавила — говорила «игьять в пьятки» вместо «играть в прятки» — и заводила дружбу с камешками, свечками, даже травинками, которые против всякой логики росли из трещин между камнями вокруг окна. Вздохнув и потеревшись об ожерелье, Нор доверительно сказала:

— Знаешь, мама, а там мальчик приехал. Мы с ним играли около мельницы.

— Он тоже зеленый?

— Нет, обыкновенный. Только очень толстый. И сильный. Манек стал кидать в него камни, чтобы посмотреть, далеко ли они отскочат, а он даже не заплакал. Может, толстым не так больно?

— Вряд ли. Как его зовут?

— Лир. Странное имя, правда?

— Да, не здешнее. А как зовут его маму?

— Не знаю, и, по-моему, она ему не мама. Иржи назвал его приблудным, но Лир сказал, что ему все равно. Он хороший.

Нор потянулась пальцем ко рту, а другой рукой стала ощупывать нарядное платье Сари мы.

— Манек заставил его снять штаны, чтобы доказать, что он под ними не зеленый.

— Фу, как стыдно! — сказала Сарима, но не смогла удержаться от вопроса: — И что?

— Ничего особенного. — Нор зарылась лицом в материнскую шею и тут же чихнула от пудры, которой Сарима посылала складки под подбородком, чтобы они не терлись друг о друга. — Обычная висюлька, как у всех мальчишек. Меньше, чем у Манека и Иржи. Не зеленая. Мне было так скучно, что я почти не смотрела.

— И правильно. Вы очень грубо поступили.

— Это же не я заставила его спустить штаны, а Манек.

— Ладно, хватит об этом. Давай я лучше расскажу тебе сказку на ночь. Только короткую, учти: мне скоро спускаться. Про что ты хочешь послушать?

— Про лисят и ведьму.

Сарима в меньших подробностях, чем обычно, отбарабанила историю о том, как злая колдунья похитила трех лисят, посадила их в клетку и стала откармливать, чтобы запечь с сыром; как пошла доставать огонь с солнца, а когда, уставшая, вернулась с огнем, лисята придумали хитрость: стали петь колыбельную и усыпили ее. Когда же рука ведьмы разжалась, солнечный огонь растопил дверь клетки, и лисята выбежали из пещеры. Они стали плакать и жаловаться матушке-луне. Тогда луна разозлилась на ведьму, спустилась и закрыла собой вход в пешеру.

— Там злая ведьма навсегда и осталась, — закончила Сарима обычной присказкой.