Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз - Грегори Магвайр

С помощью костра и барабанов они стали зазывать ближайшего проводника, без которого ехать дальше было нельзя. Только местный житель мог выторговать у винков разрешение на проезд. В один из таких скучных вечеров, когда проводник еще не появился, путешественники разговорились о легенде про Кембрийскую ведьму. Кто был раньше: она или королева фей Лурлина?

Иго, тот самый больной старичок, который хотел меда к чаю, напомнил, как это описывает «Озиада». Дракон времени сотворил солнце и луну, потом Лурлина наслала проклятие, сказав, что их дети забудут своих родителей, а потом пришла Кембрийская ведьма, произошел потоп, затем битва, и зло рассеялось по миру.

— При чем здесь «Озиада»? — возразила Отси. — «Озиада» — это всего лишь красочная поэма, романтический перепев более древних и жестоких преданий. Народная память гораздо вернее передает события, чем какой-то там рифмоплет. А в народной памяти зло всегда предшествовало добру.

— Правда? — заинтересовался Иго.

— Конечно, — оживилась Отси, довольная, что может показать свою образованность. — Взять, например, детские сказки, которые начинаются так: «В одном темном, дремучем лесу жила-была злая колдунья» или «Пошел однажды черт на прогулку и встретился с мальчиком». Для народа, который слагает и передает эти сказки из поколения в поколение, никогда не возникает вопрос: откуда берется зло? Оно было всегда. Из сказок мы не узнаем, как колдунья стала злой, что подтолкнуло ее на дурной путь и была ли она когда-нибудь доброй. Мучается ли черт оттого, что зол, или тогда бы он не был чертом? Это по меньшей мере вопрос понятий.

— Если так рассуждать, то народ действительно помнит о Кембрийской ведьме, — согласился Иго. — Все другие ведьмы были лишь ее бледной тенью: дочерьми, сестрами, дальними родственниками. Куда ни обратись, сколь древним бы ни был источник, везде найдутся упоминания именно об этой колдунье.

Эльфаба вспомнила о странном рисунке, который ей когда-то показывал Бок: Кембрийская ведьма (если это была она) стоит, твердо упершись в землю ногами в блестящих башмачках, и то ли выкармливает, то ли убивает неведомого зверька.

— А я вот не верю в Кембрийскую ведьму, — похвастался повар.

— Ты и в Кроликов не веришь! — язвительно заметила Эльфаба. — Вопрос в другом: верит ли Кембрийская ведьма в тебя?

— Тише! — оборвала их Отси.

Эльфаба поднялась и пошла прочь от костра. Слишком это напоминало ее детство, споры с отцом и Нессарозой о происхождении зла. Можно подумать, кто-нибудь знает наверняка. Отец собирал доказательства о природе зла как инструмент для обращения неверующих. В университете Эльфаба убедилась, что как женщинам для уверенности в себе нужны украшения, так мужчинам — доказательства. Но зло точно так же было за пределами логики, как Кембрийская ведьма — за границами истории.

2

Прибыл проводник — сухощавый, лысоватый мужчина, весь в боевых шрамах. В этом году, предупредил он, могут возникнуть сложности с юнаматами.

— До вас здесь устраивала набеги конница Гудвина, — вздохнул он.

Отси решила не уточнять, были ли это набеги на местные пивные или на мирных винков.

Путники снялись с лагеря и, оставив позади лесное озеро, полдня ехали по молчаливому лесу. Сквозь кроны деревьев пробивался чахлый свет, но падал почему-то вбок, а не на дорогу, по которой они двигались. Было жутковато: казалось, что кто-то невидимый неотрывно следит за ними, перебегает от дерева к дереву, от камня к камню, выглядывает и прислушивается из темноты. Больной старичок постанывал и молился, чтобы скорее кончился этот колдовской лес, причитал, что если он здесь умрет, то его душа никогда не найдет выход на волю. Лир хныкал, как девчонка. Повар нервно свернул голову курице.

Даже пчелы притихли.

Посреди ночи повар исчез. Путешественники запаниковали. Только Эльфаба, открыто враждовавшая с ним, осталась спокойна. Что это было? Бегство? Похищение? Убийство? Дело рук юнаматов или месть Кембрийской ведьмы, в существовании которой повар посмел усомниться? За завтраком из недоваренных яиц высказывались самые разные догадки.

Килиджой не заметил исчезновения хозяина. Прижавшись к Лиру, он спал крепким сном.

Пчелы в улье будто замерли. Килиджой, еще не окрепший после болезни, почти все время спал. Путешественники молчали, боясь навлечь на себя беду. В результате караван двигался в зловещей тишине.

Наконец к вечеру сосны начали редеть, уступая место оленем а вы м дубам, чьи широкие ветви оставляли просвет для желтоватого, облачного, но все-таки неба. Потом закончилась и дубрава, и путники вышли к крутому спуску. Отсюда как на ладони была видна оставшаяся часть Кембрийского ущелья — дорога еще на четыре-пять дней, за которой начинались Тысячелетние степи.

Открывшееся взору небо приободрило путников. Даже у Эльфабы, которую меньше других тяготил путь через зловещий лес, потеплело на душе.

Ночью появились юнаматы. Они привезли сушеные фрукты в знак дружбы, запели песни, устроили пляски у костра. Неожиданное гостеприимство испугало путников еще больше, чем предполагаемое нападение.

На взгляд Эльфабы, юнаматы были тихими и покладистыми, не страшнее и не храбрее школьниц. Простодушные, иногда капризные, они напоминали ей квадлинов, среди которых она выросла. Возможно, это были родственные народы. Те же длинные ресницы и гибкие худые руки, слегка вытянутые головы, тонкие поджатые губы. Несмотря на чужой язык, Эльфаба чувствовала себя совсем как дома.

Утром юнаматы уехали, громко жалуясь на полусырые яйца. Проводник обещал, что они не причинят путникам никакого беспокойства. Он даже огорчился, что все так просто обошлось и его помощь почти не понадобилась.

О поваре не было слышно ни слова. Юнаматы ничего о нем не знали.

Чем дальше спускался караван, тем чаще показывалось небо: яркое, осеннее и такое широкое, что дух захватывало. По сравнению с высокими горами ущелье, по которому они двигались, казалось ровным, как водная гладь. Иногда налетал ветер, и по видневшейся внизу долине пробегали волны, вычерчивая на траве тайные знаки. Диких зверей отсюда не было видно, зато то тут, то там горели костры винков. Скоро странники должны были выйти из ущелья.

Их догнал скороход-юнамат и сообщил, что на вершине нашли мертвеца — не их ли это пропавший повар. Мертвец был мужчиной, но опухший и обезображенный до неузнаваемости.

— Это все пчелы, — прошипел кто-то. — Они его искусали.

— Неужели? — насмешливо откликнулась Эльфаба. — А мне казалось, что они спят. Разве, если бы они напали на повара, он не перебудил бы нас своими воплями? Или они сначала дружно накинулись на его шею, чтобы лишить голоса? Очень умные пчелы.