Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз - Грегори Магвайр

— Там злая ведьма навсегда и осталась, — закончила Сарима обычной присказкой.

— И не вылезла? — сквозь сон задала Нор свой обычный вопрос.

— Пока что нет, — сказала Сарима, поцеловала дочурку, слегка укусила ее за руку, от чего обе захихикали, и погасила свет.

От княжеских покоев в главный зал вела витая лестница без перил, прижимавшаяся то к одной стене, го, за поворотом, к другой. Сарима спускалась с достоинством и самообладанием: белое платье плавно покачивалось, ожерелье переливалось мягкими цветами, на лице застыла осторожная приветливая улыбка…

…Пока, дойдя до лестничной площадки, она не увидела гостью, сидевшую на скамье в углу и внимательно смотревшую на нее.

Спускаясь под изучающим взглядом по последнему пролету, Сарима вдруг ощутила и ту неискренность, с которой носила траур по Фьеро, и свою утраченную красоту, и выступающую челюсть, и полноту, и глупость своего положения, где с ней считались только собственные дети и, нехотя, младшие сестры, и призрачную власть, которой она прикрывала свой страх перед настоящим, будущим и даже прошлым.

— Добрый вечер, — вымученно произнесла она.

— Сарима — это вы? — сказала женщина, поднимаясь и выпятив острый подбородок.

— Говорят, я. — Сарима мысленно похвалила себя, что надела ожерелье: оно стало щитом, защищавшим сердце от этого острого подбородка. — Да, я Сарима, хозяйка Киамо-Ко. Добро пожаловать в мою обитель. Откуда вы и как вас величать?

— Оттуда, откуда ветер дует, а имен у меня столько, что всех не перечислишь.

— Что ж, мое почтение, — как можно спокойнее сказала Сарима. — Но ведь нам все равно нужно как-то вас звать, так что, если не хотите сказать своего имени, будем звать вас тетушкой. Не хотите ли отужинать с нами? Еду скоро подадут.

— Я не сяду за стол, пока мы не поговорим. Я ни минуты не хочу обманом оставаться под вашей крышей — уж лучше мне лежать на дне морском. Мы учились вместе с вашим мужем. Я знаю о вас лет двенадцать, наверное.

— Ах да, конечно! — Все вдруг встало на свои места, и старые, драгоценные подробности из жизни покойного супруга закрутились в голове. — Фьеро рассказывал о вас и вашей сестре. Нессароза, да? Так ее зовут. И о восхитительной Глинде, в которую, кажется, он был немножко влюблен, и о тех двух странных шаловливых мальчиках, и об Эврике, и о храбром маленьком Боке. Жаль, что я была далеко от Фьеро в те счастливые дни. Знаете, я ведь и сама мечтала учиться в Шизском университете, но на стипендию мне не хватило бы ума, а семья не могла позволить себе платить за обучение. Как мило с вашей стороны к нам заглянуть! Наверное, я бы догадалась, кто вы. Цвет вашей кожи… Ведь больше в целом мире ни у кого такой нет, правда? Или я слишком отстала от жизни.

— Только у меня, — подтвердила гостья. — Но прежде чем мы продолжим обмен бессмысленными вежливостями, я бы хотела вам кое-что сказать. Сарима, это я виновата в смерти вашего мужа.

— О, вы не единственная, — перебила княгиня. — У нас тут каждый норовит обвинить себя в смерти принца. Это что-то вроде национального спорта. Возможность вместе погоревать — люди в этом что-то находят.

Гостья судорожно сжала пальцы, как будто пытаясь пробраться сквозь предубеждения Саримы.

— Я могу рассказать вам подробности, я затем и пришла…

— Только если я захочу их выслушать, а уж слушать или нет — мое право. Это мой дом, и здесь я решаю, что мне слушать.

— Вы должны меня выслушать, должны… чтобы простить, — взмолилась женщина, поворачиваясь то так, то эдак, как будто невидимая ноша лежала у нее на плечах.

Сарима почувствовала, что ее загоняют в угол в собственном доме. Еще будет время обдумать эти неожиданные признания. Когда она захочет. Не раньше. Княгиня напомнила себе, кто здесь хозяйка. А хозяйкам приличествует радушие.

— Если я правильно помню, — сказала Сарима, лихорадочно роясь в памяти, — вы та самая… ну конечно, Фьеро рассказывал… та самая Эльфаба, которая не верит в душу. А раз так, то зачем вам мое прошение? Я вижу, вы устали — сюда нельзя добраться, не выбившись из сил. Вам нужно поесть и выспаться, а потом, где-нибудь на следующей недельке, поговорим.

Она взяла Эльфабу за руку и повела через высокие покосившиеся дубовые двери в обеденный зал.

— Я сохраню ваше имя в тайне, если хотите, — сказала Сарима и воскликнула: — Смотрите, кто к нам приехал! Тетушка гостья!

Сестры уже собрались у стола, голодные и любопытные. Четвертая помешивала половником суп, Шестая блистала воинственно-красным платьем, близнецы Вторая и Третья набожно смотрели в молитвенные карточки, Пятая курила и пускала кольца дыма к блюду с желтой безглазой рыбой, которую они выловили из колодца.

— Радуйтесь, сестры, давняя подруга Фьеро прибыла к нам, чтобы порадовать своими воспоминаниями. Прошу любить и жаловать так же, как меня.

Не слишком удачные слова — сестры не то что не любили, а открыто презирали Сариму. И надо было ей выйти замуж за того, кто погиб молодым и обрек их всех на тяготы и забвение?

Эльфаба ела жадно. Она не проронила ни слова во время еды и даже не подняла взгляд от тарелки. Видимо, догадалась Сарима, ее приучили не разговаривать за столом. Так что когда впоследствии Эльфаба рассказала про монастырь, она ничуть не удивилась.

Потом они прошли в музыкальную комнату, где пили дорогой херес под звуки неуверенного ноктюрна, который играла Шестая. Гостья совсем раскисла, а сестры, наоборот, приободрились. Сарима вздохнула. Единственное, что пока можно было определенно сказать о Эльфабе, — это что та старше ее. Возможно, пожив здесь немного, Эльфаба выйдет из апатии и согласится выслушать, насколько тяжела жизнь вдовствующей княгини. Как чудесно было бы пообщаться с ней вместо надоевших сестер.

2

Прошла неделя. Решив, что пора бы Эльфабе уже и пообвыкнуть, Сарима поручила Третьей:

— Передай, пожалуйста, тетушке гостье, что завтра я хотела бы поговорить с ней за чаем, часиков в одиннадцать, в Солнечной комнате.

Всю неделю Эльфаба не находила себе покоя. Днями она расхаживала по двору, стуча каблуками по камням; руки ее были вечно согнуты, пальцы сжимались и разжимались. Сариме приезд сверстницы явно пошел на пользу: теперь она чувствовала себя сильнее, чем прежде. Сестры осуждали ее гостеприимство, но горные тропы уже занесло снегом, и нельзя же было в такое время выставить гостью за порог. Собираясь в диванной, где они вязали ненавистные серые варежки в подарок какому-нибудь несчастному на Лурлиниаду, сестры только и делали, что перемывали косточки Эльфабе. Она больна, говорили старые девы, скучна, неполноценна (хуже нас, добавляли они про себя, теша самолюбие), проклята. А этот толстый увалень — сын он ей, родственник или просто слуга? За спиной Саримы сестры называли эту непонятную женщину, поселившуюся в каменном сарае, тетушкой ведьмой и вспоминали древние байки про Кембрийскую ведьму, которые особенно любили в Кельских горах.