Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз - Грегори Магвайр

Но еще любопытнее сестер был Манек, младший сын Саримы. Однажды утром, когда трое мальчиков писали с крепостной стены (а бедняжка Нор притворялась, что эта игра совершенно ее не интересует), Манек спросил:

— А что будет, если пописать на тетушку? Она закричит?

— И превратит тебя в жабу, — сказал Лир.

— Нет, я в смысле — ей будет больно? Такое впечатление, что она до смерти боится воды. Она хоть пьет ее?

— По-моему, нет, — предположил Лир, который никогда особо не присматривался. — А когда стирает, то трет одежду щетками. Нет, лучше не надо на нее писать.

— А зачем ей пчелы и мартышка? Они что, волшебные?

— Ага.

— И в чем их волшебство?

— Не знаю.

Мальчики отступили от края стены, и к ним подбежала Нор.

— А у меня волшебный прутик, — похвасталась она и показала коричневую веточку. — Из ведьминой метлы.

— Метла тоже волшебная? — спросил Манек у Лира. — А то! Пол вмиг подметает.

— Может, она и разговаривать умеет? Что она тебе говорит?

Ребята смотрели на Лира с таким любопытством, что тот покраснел от смущения.

— Это секрет.

— А если мы тебя сейчас со стены сбросим — все равно секрет?

— Как это сбросите? — оторопел Лир.

— А вот так. Или ты рассказываешь, или мы тебя сбрасываем, выбирай.

— Вы что, сдурели? Не надо меня сбрасывать!

— Если метла и правда волшебная, она прилетит и спасет тебя. И потом, ты такой толстый, что даже не ушибешься. Отскочишь и запрыгаешь, как мячик.

Иржи и Нор невольно захихикали, живо представив себе эту картину.

— Мы всего-то хотим знать, что тебе говорит метла, — с широкой улыбкой продолжал Манек. — Так что лучше скажи. А то ведь сбросим.

— Ты ведешь себя невежливо, он же гость, — важно сказала Нор. — Пойдемте лучше в кладовую к мышкам, будем с ними дружить.

— Пошли. Только сначала его спихнем.

— Не на-а-адо, — захныкала Нор. — Какие вы все-таки злюки. Может, метла и не волшебная вовсе, а. Лир?

Но Лир уже потерял охоту разговаривать.

Манек скинул ногой со стены камушек. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он упал.

Лир побледнел и вытянул руки по швам, как обвиняемый на трибунале.

— Она вам так просто это не спустит! Она вам покажет!

— Вряд ли, — сказал Манек и шагнул к нему. — Ей все равно. Она свою мартышку больше любит, чем тебя. Она даже не заметит, что ты разбился.

Лир всхлипнул. Хотя он только что вместе с остальными писал со стены, на его мешковатых штанах расплылось темное пятно.

— Глянь, Иржи, — окликнул Манек старшего брата. — Даже разговаривать с нами и то нормально не может. Сбросим — не много потеряем. Ну-ка признавайся. Что тебе наболтала метла?

— Она… — шепотом выдавил Лир. — Сказала… Что вы все умрете.

— Всего-то? — беззаботно спросил Манек. — Эка удивил! Все когда-нибудь умрут. Это мы и без нее знали.

— Правда? — недоверчиво спросил Лир, для которого это стало открытием.

— Да ладно, оставь его, — сказал брату Иржи. — Пойдем лучше поймаем мышей в кладовой, отрежем им хвост и выколем глаза волшебным прутиком Нор.

— Нет! — взвизгнула Нор, но Иржи уже выхватил у нее прутик и вместе с Манеком вразвалку пошел вниз по лестнице. Лир тяжело вздохнул, оправил на себе одежду и, как обреченный гном на изумрудных приисках, поплелся за своими мучителями. Нор постояла в оскорбленной позе с гордо сложенными на груди руками и подрагивающим от возмущения подбородком, потом плюнула через парапет и, почувствовав себя отмщенной, побежала догонять мальчишек.

Поздним утром Шестая привела гостью в Солнечную комнату и с ехидной ухмылкой поставила на стол, покрытый выцветшей скатертью, блюдо с маленькими и твердыми, как камень, печеньями. Сарима уже сидела здесь, готовая к разговору.

— Вы прожили с нами уже неделю и, надеюсь, останетесь еще, — сказала княгиня, пока Шестая наливала им кофе, сваренный из горького корешка. — Дорогу на север замело снегом, путь в долину закрыт. Зимы у нас суровые, а мы, хоть и справляемся своими силами, всегда рады новым людям. Добавить молока? Я ведь даже не знаю ваших… м-м… дальнейших планов. После того как вы решите, что пробыли здесь достаточно.

— Говорят, в горах есть пещеры, — тихо сказала Эльфаба, будто беседовала сама с собой. — Я несколько лет прожила в монастыре неподалеку от Изумрудного города. Иногда к нам приезжали важные гости, и хоть многие из нас были связаны обетом молчания, новости все равно просачивались. Кто-то рассказывал об отшельнических кельях. Вот я и подумала тогда, что, покончив с делами, облюбую себе какую-нибудь пещеру и…

— …И устроитесь в ней жить, — подхватила Сарима, словно для здешних женщин это было таким же обычным занятием, как выходить замуж и рожать детей. — Некоторые действительно так поступают. Например, на западном склоне Разбитой Бутыли — это одна из вершин неподалеку — вот уже несколько лет обитает один отшельник, пытаясь приблизиться к самой простой форме существования.

— Жизнь без слов, — сказала Эльфаба, рассматривая чашку с кофе, но не притрагиваясь к нему.

— Говорят, он совершенно забыл об элементарной гигиене, — сказала Сарима. — Учитывая, как пахнут мальчишки, если пару недель не помоются, это должно здорово отпугивать хищников.

— Я не рассчитывала надолго здесь задержаться, — сказала Эльфаба, по-птичьи склонив голову и пристально взглянув на Сариму.

«Берегись, — предупредила себя Сарима, хотя ей скорее нравилась эта странная женщина. — Она переводит разговор на свою тему. Так не пойдет».

Тем временем Эльфаба продолжала:

— Я думала, что проведу здесь ночь или две, от силы три, а потом найду себе пристанище где-нибудь поблизости и там перезимую. Я строила планы не по тому календарю. Мне казалось, что зима здесь начинается тогда же, как в Шизе и Изумрудном городе, но оказывается, у вас тут все на полтора месяца раньше.

— Осень — да, а весна, увы, позже, — сказала Сарима. Она сняла ноги со скамеечки и твердо поставила их на пол, показывая, что переходит к серьезному разговору. — Ну а теперь, дорогая моя Эльфаба, я должна вам кое-что сказать.

— И я вам, — начала гостья, но хозяйка ее опередила.

— Вы, наверное, сочтете меня дикаркой, невежей — и будете правы. Да, выбрав меня еще девочкой на роль будущей княгини, мне наняли воспитательницу из Гилликина, чтобы она учила нас с сестрами правильно пользоваться пером, чернилами и столовыми приборами. Да, позже я стала читать. Но все мои представления об этикете ограничены тем, чему научил меня Фьеро, вернувшись из университета. Наверняка я поступаю неуклюже. У вас есть все основания смеяться за моей спиной…