Недометанный стог (рассказы и повести) - Леонид Воробьев

Вступили в сосновый бор. Белый, кое-где синевато-седой, кое-где мраморный лишайник высох и потрескивал под ногами. Здесь стало душно: редко расставленные сосны не давали настоящей тени. И вдруг негромко пророкотало, а по вершинам пошел ветерок.

— Успеть бы нам, — пробормотал Ваня, поглядел сверху вниз на Летти. Была она полненькая, загорелая, с мальчишеской стрижкой. Ваня отвел взгляд и пообещал: — А самодеятельность наладим. Я помогу, что умею.

— Тоже мне. Яшка-артиллерист отыскался, — фыркнула Летти.

— Чего?

— Яшка, говорю, артиллерист из «Свадьбы в Малиновке». Помнишь? Битте-дритте…

— Ладно-ладно, посмотрим…

Громыхнуло отчетливо. Летти искоса поглядывала на Ваню, украдкой, чтоб не заметил. А неожиданно, переведя взгляд с его смуглого лица на лес перед собой, увидела, как среди стройных сосен забрезжил вдали то ли белый туман, то ли дым. Сказала:

— Туман. Кошель близко.

— Какой тебе туман? — усмехнулся Ваня. — Береза пошла. А Кошель рядом.

Действительно, словно обрезанный по нитке, кончился бор, и за небольшим лужком начался частый и светлый березняк, который и казался издали, в прогалах между медными соснами, дымом.

Проскочили березняк за несколько минут. Но уже накрапывало. Открылось озеро, темное посредине, чуть зеленоватое у берегов. Кошель. Лес почему-то не подступал к самым берегам, и озеро не было похоже на лесное, а из-за берегов в мягкой травке, каких-то ровных, выверенных, даже не на луговое, а на искусственный пруд. На берегу возвышался добротный дом, с двором, пристройками, огородом. А за озером находился незначительный пустырь.

— Бежим, — предложил Ваня и потрусил к дому, потому что дождь прибавлял. Уже на крыльце они ощутили настоящий удар грома, от которого жалобно заныла какая-то дверца и даже вроде плеснулось озеро. Рванул второй.

Теперь они стояли на крылечке без крыши, а дверь была на замке.

— Эх, черт! — ругался Ваня и вдруг, увидев лестницу, ведущую на сеновал, закричал, показывая рукой, словно Летти была бог знает где: — Полезли!

— Я тебе полезу! — вскинулась она, но он подхватил чемодан, книги, в один момент взобрался по лестнице и исчез за дверцей. Через секунду он высунулся:

— Залезай, дуреха, вымокнешь!

— Ну, только чтоб по разным углам, — нерешительно сказала Летти и начала подниматься к нему.

— Вот глупая. Конечно, — сказал Иван и зашуршал сеном, забираясь в дальний угол.

Один раскат грома накатывался уже на другой. Хлынул настоящий ливень. Вроде в крыше и стенках не было щелей, а отблески молний проникали даже сюда. Летти пролезла в противоположный от Вани угол и обнаружила здесь нечто вроде ложа из старого одеяла, еще каких-то одежонок. Она стянула с себя прилипшее платье и забралась под плащ. Грохотал гром, лил дождь, но, видимо, так велика была усталость, столько набродилась она сегодня по райцентру, так нажарилась на солнце, что сразу же забылась.

И, как всегда бывает в таком неверном мгновенном горячечном забытьи, ей пригрезился то ли сон, то ли явь. Пригрезилось отчетливо, что Ваня рядом, только не здесь, а где-то в большом доме, где много людей, где очень празднично. И похоже, что у них с Ваней свадьба. И он сидит такой же смуглый, но не в гимнастерке, а в белой рубашке. И такой красивый…

Ей стало вдруг стыдно, и, пожалуй, от этого она проснулась. Грома откатывались уже вдаль, молнии не светили, а дождь так и хлестал, так и плясал по крыше. Было темно и тепло, и она опять, теперь уже крепко, заснула. А когда просыпалась, солдата не было слышно. Наверное, тоже умаялся и спал…

— Эй, вы там! — кричал кто-то снизу.

Летти кое-как натянула платье и поползла к выходу. Из дверцы они выглянули одновременно с Ваней. Воздух был чудесно свеж и чуть холоден. Дождь кончился. Внизу стоял лесник — хозяин сеновала и дома. Был он весь большой и какой-то, возможно из-за кургузого плаща, широкий. С его фуражки, плаща, даже с небритого лица капала на большущие резиновые сапоги вода. Он сказал:

— Слезайте-ка. Нечего там сено мять. Идите в дом.

Он отпирал замок, а Летти спрашивала:

— Как это вы догадались, что мы там?

— Догадаешься, — ворчал лесник. — Я кошу тут, километра за три, а бабы мои вон в дальней просеке. Я и прибежал; думаю, не зажгло бы. Молний — страсть. Прибегаю, а дверца у сеновала нараспашку, и сено на виду. Ведь сгорели бы, чуть что, как цыплята. Ну ладно, она не понимает, а ты-то свой, деревенский… Пошто не закрыл?

— Не сообразил, — виновато ответил Ваня, входя в просторную, чисто прибранную комнату и оглядываясь, — Забылось на службе.

— Забылось… Это сроду до смерти должно помнить. Вот так. Чему в детстве по-крестьянству выучился — никогда не забудешь. Плохо знал, значит. Садитесь. Я вам сейчас молока с творогом положу. Поедите. А дождь отойдет совсем, и пойдете. И я пойду. Косить надо.

Он слазал в подпол, достал молока, положил в блюдо две грудки творога, ловко размял их, залил молоком и принес две ложки.

— Хлебайте. Чай, не раздеретесь, раз на одном сеновале не разодрались. И я себе положу. А то мыть мне некогда лишнюю посуду, а грязную матка оставлять не велит — тараканов опасается.

Летти и Ваня, не поднимая друг на друга глаз, осторожно ели холодное молоко с творогом, каждый у своего краешка блюда. Лесник шумно хлебал из деревянной чашки, вздыхая. Ваня деловито спросил:

— Ну как нынче сенокос?

— Да что сенокос, — помолчав, ответил лесник. — Ничего начали, слава богу. Только известно, какие у нас сена… Не то, что у вас, в Горшкове. Полкилометра кочек обмашешь, на копну еле-еле наскыркаешь. У меня-то здесь участок получше, так, вишь, я один хожу. Там гада много, а бабы, они змей, ой как боятся. Я их отправил на дальний прокос. Там нету гада… Да накосим.

— А вы змей не боитесь? — поинтересовалась Летти.

— Так я в сапогах. А потом, в лесу кто же на тебя полезет, коли сам не полезешь? А ты насовсем или на побывку?

— Насовсем, — сообщил Ваня.

— Давай. К бате в помощники. А у меня вот нету помощника. Все девки. Или уж место такое, что одних девок бог дает, — засмеялся лесник. — И у того тоже дочка была.

— И у того самого? — спросила Летти.

— Да. У него вон там дом стоял. На том берегу. Где иван-чай. Сколь времени прошло, а что-то пожарище плохо зарастает.

Окна в доме лесника, под стать самому дому, были большими, светлыми, чистыми. Летти и Ваня разом посмотрели на ярко-красную после дождя прогалину за озером.

— Я там не стал почему-то строиться, — раздумчиво, вроде для себя, сказал лесник. — Он ведь как-то людей старался сторониться, а я тут на дороге на самой. А он все поглуше забивался, вишь, куда заехал. Аж на ту сторону. Туда и подъезд-то плох. А я дурак — на дороге. Вот и ползают всякие шатающие по сеновалам, — озорно подмигнул он обоим.

Лесник закурил и продолжал, обращаясь к Летти, то ли полагая, что ей не известно это, то ли больше для самого себя:

— Оно так. В стороне. Он, говорят, считал, что неправильно его покулачили. Хотя не спорил, не противился. А ушел сюда, в лес, с женой и дочкой и здесь строиться начал.

В деревне думали, что он на новую власть косо смотрит. Может, и такое было поначалу. Я ведь мальчишкой его помню: шибко угрюм был. Боялись его ребятишки. А охотник первеющий. Белку в глаз. Тем и жил. Да серой, да лыком, да углем, да корьем. В лесу, если руки приложишь, жить мо-ожно.

А дочку выучил. В институт пошла. Ее-то я плоховато помню. Ну, а перед началом войны приехала к нему. Хозяйка у него померла, он бобылем жил.

— А как они под немцем остались? — спросила Летти.

— Остались, да и остались. Не успели или еще как… Не они одни. Пришел фашист. Вдруг она к ним служить пошла. Переводчицей. Она ведь на эти, на иностранные языки кончала.

По селу, понятно, сразу говорок: вот где, мол, вылилось. Вот, мол, какой батька, такова и дочка. До него, видно, такое доходило: он в селе за тем, за другим частенько бывал.

Она с одним офицером все на лошадях каталась. Прогуливались, значит. Усядутся и ездят. Она в штанах. Зло, конечно, на них. Такая, сякая… Однажды к нему сюда поехали. На этот самый, на Кошель.

А он подстерег их. Белку в глаз… Офицера наповал и ее. Избу запалил и в леса ушел. Наверно, к партизанам. С тех пор и сгинул. Фашист с собаками искал. Где ж его найдешь? Возьми вот и меня… Попробуй найди. Леса у нас славные… А пожарище так чего-то и не зарастает.

Ваня и Летти посмотрели на полыхающий красным прогал. Взглянул туда и лесник.

— Ну а после… Да это вы знаете. Выяснилось, что она разведчицей нашей была. Вот тебе и раз. А ему откуда же? Обелиск вот ей теперь стоит…

Летти и Ваня слушали то, что рассказывал лесник, и все глядели в окно. Она уже слышала эту историю не однажды, а Ваня знал ее с детства. Однако здесь, в доме лесника, рассказанная им, она зазвучала как-то по-иному, чем в селе.