Прекрасная тьма - Ками Гарсиа

— Она знала, как его найти, без помощи звезды.

Другая «дверь» открылась. Тетя Кэролайн, тащит коробки через весь чердак. Она становится на колени около коробки и рыдает, гладя старое мамино фото.

И еще «дверь». Моя мама — волосы отброшены за плечи, на голове в роли ободка очки для чтения в красной оправе. Я видел ее так ясно, как если бы она стояла прямо передо мной. Она второпях что-то пишет в потертом кожаном дневнике, потом вырывает страницу, складывает ее и всовывает в конверт. Наискосок подписывает конверт и запихивает его в конец дневника. Затем отодвигает от стены старый сундук, вытаскивает расхлябанную доску без обшивки позади сундука. Оглядывается, как будто чувствует, что кто-то может наблюдать за ней, и засовывает дневник в узкое отверстие.

Тетя Дель выпустила мою руку.

- Срань господня! — Линк напрочь забыл о манерах в присутствии дам. Он был зеленого цвета и сразу сунул голову между колен, как будто ему предстояла аварийная посадка. Я не видел его в таком состоянии с того самого дня, когда Саванна Сноу на спор уговорила выпить его бутылку просроченного мятного шнапса.

- Извини, пожалуйста. Я знаю, как нелегко прийти в чувство, после такого путешествия, — Тетя Дель похлопала Линка по спине. — Ты неплохо справился для первого раза.

Мне было некогда обдумывать все увиденное. Поэтому я сосредоточился на одном: Она знала, как его найти, без помощи звезды. Джон говорил о Великом Рубеже. Он думал, что моя мама что-то знала об этом, что-то, о чем, возможно, написала в своем дневнике. Лив и я, должно быть, подумали об одном и том же, потому что одновременно ухватились за старый сундук.

- Он тяжелый. Осторожно, — я начал оттаскивать его от стены, он был таким тяжелым, словно был набит кирпичами.

Лив занялась старой доской в стене. Но достать содержимое тайника не успела. Я сунул руку внутрь и сразу же коснулся потрепанной кожи. В руках у меня оказался толстый и тяжелый дневник. Это была часть моей матери. Я пролистал его до конца и наткнулся на изящный почерк моей матери на конверте.

Мэйкону

Я разорвал конверт и развернул один единственный листок.

Если ты читаешь это, значит, я не смогла добраться до тебя вовремя, чтобы сказать тебе сама. Все намного хуже, чем любой из нас мог себе представить. Может быть, уже слишком поздно. Но если шанс все-таки есть, ты единственный, кто должен знать, что делать, чтобы наши худшие опасения не стали реальностью.

Абрахам жив. Он в бегах. И он не один. С ним Сарафина, такая же преданная ученица, как и твой отец.

Ты должен остановить их прежде, чем у нас не останется времени.

ЭлДжи.

Мой

взгляд зацепился за нижнюю часть страницы. ЭлДжи. Лайла Джейн. Я заметил кое-что еще — дату, и тут мне словно дали под дых — 21 марта. Это было за месяц до того, как с мамой случилось несчастье. До того, как ее убили.

Лив отступила, понимая, что стала свидетелем чего-то очень личного и болезненного. Я листал страницы дневника, ища ответы. Тут был еще один экземпляр Генеалогического Древа Равенвудов. Я уже видел его раньше в архиве, но это выглядело иначе. Некоторые имена были зачеркнуты.

Леа Энн Равенвуд

Когда я пролистывал страницы дневника, из него выскользнул листок и плавно опустился на пол. Я поднял его, разворачивая хрупкую бумагу. Это был пергамент, тонкий и немного прозрачный, как калька. На нем были странные фигуры, написанные на одной стороне. Бесформенные овалы, с провалами и восхождениями, как будто ребенок рисовал облака. Я повернулся к Лив, показывая ей фигуры на пергаменте. Она молча покачала головой. Никто из нас не знал, что это значит.

Вложив тонкий листок обратно между страниц, я долистал дневник до конца и остановился на последней странице. Там была еще одна бессмысленная, по крайней мере, для меня, запись.

In Luce Caecae Caligines sunt,

Etin Caliginibus, Lux.

InArcu imperium est,

Etinimpeho, Nox.

Инстинктивно я вырвал страницу и сунул её в карман. Моя мать умерла из-за письма, и, возможно, из-за того, что было написано на этих страницах. Теперь они принадлежали мне.

- Итан, ты в порядке? — в голосе тети Дель сквозило беспокойство.

До «порядка» мне было так далеко, что я даже не мог вспомнить толком, каково это. Мне нужно было выйти из этой комнаты, подальше от прошлого моей мамы, и справиться с хаосом в мыслях.

- Сейчас вернусь, — я скатился вниз по лестнице в комнату для гостей и прямо в грязной одежде завалился на кровать. Я смотрел в потолок, покрашенный небесно-голубой краской, в точности как в моей комнате. Глупые пчелы. Их дурачат, а они и не понимают. А может быть дурачат меня.

На меня напал ступор от переизбытка мыслей и эмоций. Я чувствовал себя тетей Дель, впервые вошедшей в этот старый дом.

Абрахам Равенвуд не остался в прошлом. Он был жив, скрываясь в тени вместе с Сарафиной. Моя мать узнала это, и Сарафина убила ее.

Перед глазами все плыло. Я протер их, думая, что вытираю слезы, но легче не стало. Я зажмурился, но когда вновь открыл глаза, я не видел ничего кроме вспыхивающих огней и цветов, проносившихся мимо, как будто я бежал. Я видел какие-то отрывки и частицы: стена, помятые жестяные урны, окурки. Что бы там ни случилось в моей ванной, это происходило вновь. Я попытался встать, но слишком кружилась голова. Картинки продолжали пролетать мимо, наконец, замедлившись настолько, что я смог разглядеть происходящее.

Я был в комнате, возможно, в спальне. С моего места было трудно определить однозначно. Серый бетонный пол, белые стены, покрытые такими же черными узорами, которые я видел на руках Лены. Когда я смотрел на них, казалось, что они двигаются.

Я внимательно осмотрел комнату. Она должна быть где-то здесь.