Графиня Шатобриан - Генрих Лаубе

Он поспешно схватился за ручку второй двери, но оказалось, что Бернар запер ее на ключ из боязни, что прелат пойдет за ним. Уверенность, что он помешал нежному свиданию, заставляла Флорентина испытывать все мучения ревности, хотя он ясно сознавал, что должен радоваться такому открытию и воспользоваться им на погибель графини.

Когда Бернар доложил о приходе Флорентина, Маро окончательно растерялся; даже графиня Шатобриан была сильно смущена: она решила не подвергать поэта гневу правительницы и не предвидела для себя ничего доброго от этого посещения. Поведение Флорентина ясно показывало, что он перешел на сторону правительницы, так что даже Франциска, при всей своей доверчивости, не могла не видеть этого, но сознавала, что было слишком неблагоразумно отказать ему в приеме. Маро не советовал ей раздражать врага, и даже Бернар робко заметил, что г-н прелат, по-видимому, в дурном расположении духа и чем скорее примет его графиня, тем лучше.

Для Маро не оставалось иного способа к бегству, кроме выхода в галерею, но Франциске казалось неудобным проводить поэта через потаенную дверь, так как король не желал, чтобы кто-либо из посторонних знал о ее существовании.

– Я поневоле должна спрятать вас куда-нибудь, мосье Клеман! – сказала графиня. – Войдите сюда в прихожую, вооружитесь терпением и сидите тихо. Бернар, попроси господина прелата в соседнюю комнату!

– Позвольте вам заметить, графиня…

– Скорее, Бернар! Я хочу избавиться от его присутствия.

Бернар ушел. Маро сел в темной прихожей; Франциска шутя посоветовала ему воспользоваться уединением и сочинить какие-нибудь стихи; задернув шелковую занавесь, она удалилась в соседнюю комнату. Только в ту минуту, когда прелат вошел в противоположную дверь, Франциска заметила свою оплошность, против которой, вероятно, хотел предостеречь ее Бернар. Стол к ужину был накрыт, и на нем поставлено три прибора; хотя Бернар поспешно подошел к столу, делая вид, что только что поставил третий прибор для неожиданного гостя, но обстоятельство это не ускользнуло от внимания прелата.

Когда слуга вышел из комнаты, Флорентин указал рукой на стол и с иронической улыбкой выразил сожаление, что своим появлением помешал дружескому ужину.

– Ты видишь, Бернар не разделяет твоего мнения; он поставил и тебе прибор, – возразила графиня, досадуя на то, что ей приходится лгать и пригласить Флорентина к ужину, на который рассчитывал проголодавшийся Маро.

– Должно быть, Бернар предполагает, что для духовного лица нужно приготовить два прибора.

– Что ты хочешь этим сказать? Разве ты не знаешь, что здесь Химена и она будет ужинать с нами.

– В таком случае прикажи подать четвертый прибор.

– Разве ты привез кого-нибудь с собой?

– Нет, он приехал отдельно.

– О ком ты говоришь?

– Ты еще спрашиваешь меня! Перестань, пожалуйста, разыгрывать комедию; тебе не удастся обмануть меня. Однако ты делаешь быстрые успехи в науке жизни, но забываешь, что твое положение в свете висит на волоске, потому что зависит от королевской милости, и что, едва порвется этот волосок, ты будешь выброшена на произвол судьбы.

– Ты, кажется, не в полном уме, и я не нахожу никакого смысла в твоей проповеди.

– Я хочу уличить тебя во лжи и в обмане!

– Ты сам, Флорентин, потерял всякую совесть! Уйди от меня сию же минуту и никогда больше не показывайся мне на глаза! В аббатстве Святой Женевьевы ты представлял мне сближение с королем в самых заманчивых красках и сам толкнул меня на новый путь, не подозревая во мне чувства любви и преданности к королю, которое одно могло служить если не оправданием, то извинением моего поступка. После отъезда короля ты, не стесняясь, изменил мне и даже почувствовал ко мне неприязнь, когда увидел, что все выгоды на стороне моих врагов. Ты открыл мне все тайны своего порочного сердца и, несмотря на это, осмеливаешься толковать о нравственности! Прочь отсюда, негодный человек, ты недостоин священнической одежды, которую ты носишь благодаря своему званию!

Флорентин в первую минуту был совершенно озадачен упреками Франциски. Улыбка исчезла с его лица, он угрюмо смотрел на нее, не прерывая молчания, но, заметив, что она собирается уйти из комнаты, разразился длинной речью, которая приковала ее к месту.

– Нечистая совесть часто побуждает людей принимать на себя личину добродетели и бросать камни в других, – начал Флорентин. – Ты ссылаешься на твою любовь к королю, которая будто бы должна оправдать твой поступок. Только добрые намерения могут служить для нас оправданием, а не любовь, которая ничего не стоит, потому что всегда вызвана чувственностью и приносит с собой опьяняющее удовольствие. Нечего сказать, велика заслуга любить и наслаждаться любовью! На это способно даже самое легкомысленное существо. Твоя любовь могла бы считаться заслугой, если бы у тебя было достаточно ума, чтобы воспользоваться своей близостью к королю; и я, рассчитывая на это, помогал тебе. Но любовь была для тебя не более как приятным препровождением времени, и ты вернулась к прежнему ничтожеству, ничего не заслужив от людей, кроме презрения. Из-за тебя погиб Семблансэ; освобождение Жана Пуатье куплено ценою чести его дочери. Легкомысленный образ жизни короля, который, согласно общему ожиданию, должен был измениться в силу твоей любви, но стал еще хуже, несчастная Волан служит лучшим доказательством этого. Ты не только внесла раздор в королевскую семью, поссорив короля с матерью, но из-за тебя, может быть, нарушено спокойствие целой страны, потому что ты открыто покровительствовала распространению ереси. Вот твои заслуги! Теперь объясни мне, чем ты оправдаешь свою измену мужу и то, что ты бросила своего ребенка для удовлетворения страсти, которая была настолько велика, что никакая жертва не казалась тебе достаточной. Не тем ли, что ты изменила этой любви при первой возможности? Но за твое легкомыслие ты будешь выброшена из королевского дома, как только я вернусь в Париж и расскажу правительнице, что ты по ночам скрываешь любовника в своих комнатах, что кажется мне не совсем приличным для королевской невесты. Повтори еще раз, что я не в полном уме, потому что осмелился обличать тебя во лжи и обмане! Отвори все двери и также эту дверь в галерею, и я докажу тебе, что я совершенно прав.

Речь прелата произвела подавляющее впечатление на Франциску. Она приходила в ужас от одной мысли, что ей придется выдать Маро, чтобы отвратить от себя опасную клевету; но в то же время сознавала, что своим молчанием дает еще больший повод к подозрению. Она невольно задала себе вопрос: неужели она погубит невинного Маро и станет оправдываться перед человеком, который так глубоко оскорбил ее? «Нет, пусть Флорентин вернется в Париж и очернит мое имя перед целой Францией!» – подумала она, так как в эту минуту негодование заглушало в ней всякую заботу о будущности.