Зависть: теория социального поведения - Гельмут Шёк

и левые авторы – и те, и другие с определенной степенью правдоподобия. Например, Кольм Броган 20 лет назад писал: «В эгалитаризме, даже в политическом эгалитаризме, есть определенное благородство, но его очень легко исказить, превратив в зависть, и социалистическая пропаганда не упускала возможности это сделать. Мысль о том, что многие люди согласны смириться с серьезными трудностями, если они уверены, что такие трудности будут в равной степени испытывать и привилегированные люди, представляется пугающей. Позорная стагнация в строительстве жилья возмущала бездомных в десять раз меньше мысли о том, что богатые люди, вероятно, имеют возможность снять номер в гостинице. Резкое ускорение программы строительства дало бы им крышу над головой, а закрытие всех гостиниц – нет, однако открытые гостиницы возмущали их гораздо больше, чем недостроенные дома»[332].

Сторонники эгалитаризма иногда отвечали на аргументы, подобные аргументам Кольма Брогана, однако они не сообщали, каким образом они предполагают доказать отсутствие зависти в своих программах. Американский социальный критик Макс Лернер однажды выступил в защиту политики зависти следующим образом: «Это теория, которая стала основанием большинства нападок на социалистические и популистские движения. Нам говорят, что они родились из злобы, зависти и ненависти. Они являются продуктом низших слоев населения, которые от злобы на то, что они сами лишены удобств цивилизации, готовы разрушить саму структуру цивилизации. Без сомнения, в состав любых заявок на власть входит элемент такого рода зависти, такого рода желания улучшить свое положение. …Но считать, что вся мотивация простого человека представляет собой такую зависть… это признак бесплодного воображения элиты»[333].

Британский социалист Ч. Э. Р. Крослэнд так защищается от обвинений в зависти:

«Иногда говорят, что, принимая в расчет социальную зависть и рессентимент, человек совершает нечто бесчестное, потакая эгоистическому недовольству толпы. Это не так… Принимать эти чувства в расчет не более бесчестно, чем учитывать многое другое из того, что обязан учитывать политик: например, алчность высших классов, которые требуют в качестве стимулов более высоких финансовых доходов и снижения налогов; патриотизм, очевидно, не является для них достаточным стимулом. …Социалист стремится к достаточно эгалитарному распределению доходов, статуса и привилегий, чтобы минимизировать рессентимент в обществе, обеспечить справедливость между людьми и уравнять их возможности; кроме того, он стремится ослабить существующую глубоко укорененную классовую стратификацию с сопутствующими ей чувством зависти и комплексом неполноценности, а также барьерами для свободного общения между классами»[334].

Не существует собственных научных аргументов против того, чтобы общественное движение, политическая партия или секта основывали свою доктрину на мотиве зависти и использовали его в качестве приманки для своих последователей или для того, чтобы завоевать новых сторонников. Зависть, латентно существующая в человеке, в социальном отношении не менее законна, чем, например, любовь, стремление к свободе, национальная гордость, тоска, ностальгия или любая другая эмоция, которую можно использовать для стимулирования коллективного политического действия. Уже в XIX в. британский автор У. Х. Мэллок подчеркивал, что, хотя можно показать, что мотивом радикальных, социалистических и иных движений является зависть, это не может быть аргументом против них[335]. Могут существовать ситуации, когда латентная зависть будет единственно возможным общим знаменателем для членов какого-либо политического движения. Можно организовать оппозиционное подпольное движение против тирана, которое будет основано на зависти; эту идею развивал Л.П. Хартли в своем романе «Справедливость налицо».

Более того, демонстрация того, что провоцирование зависти сыграло роль в возникновении какой-либо оппозиционной группы, сама по себе не доказывает, что власть, по отношению к которой эта группа находится в оппозиции, выступает за справедливый порядок. Однако – и это существенно – сама по себе возможность создания обуреваемой завистью оппозиции не доказывает, что эта оппозиция выступает на стороне справедливости. Зависть (и это можно доказать) способны спровоцировать и обострить настолько банальные раздражители, а также – часто – вполне воображаемое неравенство, что ее потенциал сплочения людей в группы для совместного социального действия никак не связан с качеством позиции, для продвижения которой ее используют.

Однако вопрос о научной критике манипулирования завистью встает на повестку дня немедленно, как только в ходе дискуссии всплывают утопические идеи об обществе, свободном от зависти. Когда завистников призывают к непосредственным действиям, обещая им, что после свержения существующего строя возникнет справедливое общество равных, почти всегда получается так, что власть достается тем людям, чье происхождение и взгляды делают их наименее способными осуществить обещанную реформу или обещанное перераспределение. Во имя зависти новые меры неизбежно распространяются на все более широкую сферу жизни и на относительно благополучные группы людей, так что в итоге политику и экономику постигает прогрессирующий хаос и паралич. Это можно ясно видеть на примере различных развивающихся стран с начала 50 гг.; другой классический случай такого типа – Куба с 1959 г.

Многие из так называемых развивающихся стран страдают от явления, к описанию которого мы переходим. Как мы уже видели в главе об эффекте зависти среди примитивных народов и в простых сельских общинах, одним из ключевых факторов отставания в развитии или отсутствия развития является «барьер зависти», или институционализированная зависть населения. Значимость этого фактора в последнее время была признана многими представителями культурной антропологии. Так называемые развитые страны совершили прорыв к состоянию постоянно растущего процветания и технологического освоения окружающей среды благодоря тому, что страх перед взаимной завистью находился под контролем определенных религиозных, социальных и демографических факторов.

Теперь, когда, как совершенно очевидно, многие политики в развивающихся странах используют все свои риторические и ораторские способности, чтобы как можно больше обострить зависть жителей к богатым индустриальным странам (в том числе клеймя их как причину бедности развивающихся стран), чувство зависти у этих людей, к которому они уже культурно предрасположены, усиливается. Таким образом, сдерживающие развитие чувства и умонастроения не уменьшаются, а ограничиваются и получают политическую санкцию лидеров этих стран.

Я даже присоединился бы к мнению, что те западные журналисты и ученые, чьи экономические теории взращивали и поощряли зависть развивающихся стран, тем самым ненамеренно обременили своих протеже дополнительным психологическим фактором, сдерживающим развитие, причем таким, от которого чрезвычайно сложно избавиться.

Можно выступить с еще более основательной критикой использования зависти в качестве инструмента политического действия, если мы проанализируем те обещания, которые лидеры дают своим завистливым последователям. У социолога не должно быть слишком больших трудностей при оценке степени исполнимости таких обещаний, которая варьируется от возможной до совершенно нереалистичной. Мало что можно возразить на то, что лидер оппозиции использует вызывающий стиль частной жизни правящего политика, чтобы катализировать неудовлетворенность, которая в итоге послужит укреплению подпольной группы или парламентской оппозиции, если он не обещает сторонникам, что падение тирана надолго улучшит их экономическое