Другая сестра Беннет - Дженис Хэдлоу

во всем, что касалось привязанностей, сейчас Мэри чувствовала себя более уверенно. Она уже не сомневалась, что миссис Гардинер можно доверять, и даже позволила себе надеяться, что та станет другом, о котором Мэри так отчаянно мечтала.

– 47 –

Семейная жизнь на Грейсчерч-стрит сильно отличалась от той, к которой Мэри привыкла в Лонгборне. Спустя совсем короткое время ей стало ясно, что миссис Гардинер любит мужа и четверых детей с крепчайшей и непоколебимой преданностью. Ее чувства были полностью взаимны, и ни она, ни мистер Гардинер не видели причин не выражать их как можно более открыто. На Грейсчерч-стрит любви хватало на всех. С уколом боли Мэри отмечала, что у тети и дяди не было любимчиков среди детей – они любили их всех одинаково. Родители редко бранили своих двух жизнерадостных дочек или двоих озорников-сыновей, но позволяли им быть чуть более шумными и озорными и чуть менее дисциплинированными и тихими, чем того требовали нормы приличий. Как следствие, в доме Гардинеров было много беготни, шалостей и постоянного движения, что делало его слишком шумным для утонченных натур. Но для тех, кто нуждался в нежности, это было удивительно гостеприимное убежище. Чем дольше Мэри пребывала в этой умиротворяющей обстановке, тем больше понимала, как и Джейн, и Элизабет здесь возрождались.

Ибо, хотя миссис Гардинер глубоко заботилась о благополучии своих племянниц, она понимала, что, имея дело с молодыми женщинами, не всегда было разумным слишком явно демонстрировать свою заботу. Прошло почти двадцать лет с тех пор, как она перестала быть юной, но она не забыла, как это утомительно, когда тебя постоянно тыкают и раздражают вопросами. Миссис Гардинер догадывалась, что в Лонгборне случилось нечто, расстроившее Мэри, но не стала сразу же выяснять, что именно. Вместо этого она кормила племянницу, позволяла ей просыпаться поздно утром и вообще окружила всем своим ненавязчивым вниманием, на которое была способна. Поначалу Мэри была слишком ошеломлена, чтобы оценить это, но постепенно поняла, с какой заботой к ней относятся, и, пробыв на Грейсчерч-стрит около недели, попыталась поблагодарить за это миссис Гардинер.

Поскольку благодарность – это все, что она могла предложить, Мэри стремилась передать ее с как можно большим чувством. Мысленно она сочинила небольшую речь, но никак не могла подобрать момент, чтобы ее произнести. Наконец, однажды утром, после завтрака, когда няня увела детей умыться и одеться, она воспользовалась случаем.

– Я хотела сказать, как благодарна за вашу доброту, – начала Мэри. – Я тем более ценю ваше великодушие, что, хотя я и сама напросилась в ваш дом, вы приняли меня с самыми распростертыми объятиями, какие только можно себе представить. Говорят, гостеприимство к чужим – одна из самых благородных добродетелей, но мало кто проявляет его с такой искренностью, как вы и мистер Гардинер.

– Ну, тебя едва ли можно считать чужой, – ответила миссис Гардинер.

Она была несколько рассеянна и собирала детские книги с пола, где их разбросали владельцы, с намерением унести их, чтобы привести в порядок.

– И я не хотела бы, чтобы тебя чересчур обременяло чувство долга, – продолжила миссис Гардинер, складывая маленькие томики в стопку на диване. – Мы очень рады, что ты здесь. Твои сестры были вольны оставаться с нами столько, сколько пожелают, и мы с радостью предложим то же и тебе.

– Я лишь надеюсь, что смогу как-то отплатить вам за вашу доброту, – ответила Мэри. – Я знаю, что не так весела, как Лиззи, и не так полезна, как Джейн, но я могу в чем-то вам помочь.

Внезапно миссис Гардинер прекратила свои занятия и оторвалась от уборки.

– Мэри, мне очень неприятно слышать от тебя такие слова. Мне грустно от этого. Мы не попросили бы тебя остаться здесь, не находи твое присутствие приятным. Надеюсь, ты это понимаешь?

– Простите, – пробормотала Мэри. – Я не хотела дерзить…

– Ты – самый далекий от дерзости человек, которого я знаю, – заявила тетя, складывая книги рядом с остальными на диван. – И, прошу тебя, не нужно больше нелюбезных, критичных замечаний в адрес своей собственной персоны. Единственное условие твоего пребывания у нас – постарайся отзываться о себе как можно более доброжелательно. Могла бы ты соблюдать это правило?

Мэри закусила губу. Она не могла представить себе ничего более приятного, чем проводить больше времени в этом гостеприимном доме, где уже начала чувствовать себя как дома.

– Я… я, безусловно, постараюсь.

Эти несколько неуверенных слов едва ли отдавали должное силе ее чувств, но прежде чем Мэри успела сказать что-то еще, стопка книг, которую тетя так тщательно складывала на диване, медленно, но неуклонно сползла обратно на пол. Миссис Гардинер наблюдала за падением башни с покорной улыбкой.

– В таком случае ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь – или столько, сколько сможешь вынести. Как видишь, у нас царит свобода и мы далеки от церемоний, но если не возражаешь, то, думаю, ты к этому привыкнешь. Мы будем рады видеть тебя среди нас.

Сердце Мэри было слишком переполнено любовью, чтобы говорить. Вместо этого она села рядом с тетей на ковер и принялась собирать книги.

– 48 –

Поначалу Мэри было трудно принять то, как ей повезло. Она не могла поверить, что ей, запуганной и разбитой, не придется вновь браться за перо и писать матери или Бингли, прося разрешения вернуться в Дербишир. Теперь, зная, что останется с Гардинерами, она твердо решила сделать так, как просила ее тетя, и больше не отзываться о себе пренебрежительно. Право же, она попытается идти дальше. Она сделает все, что в ее силах, чтобы проникнуться духом их дома и вести себя так же добродушно, как и сами Гардинеры. Если ее пригласили присоединиться к их семье, то было бы правильно, если бы она не омрачала их веселье своими грустными взглядами и неловким молчанием. Она постарается стать достойной их щедрости, как можно полнее войдя в жизнь на Грейсчерч-стрит.

Мэри начала с того, что предложила обучить своих юных племянниц игре на фортепиано. Миссис Гардинер поколебалась, спросив, понимает ли Мэри, что это может за собой повлечь. Тетушка с грустью отметила, что ни одна из девочек до сих пор не проявила никаких признаков таланта к игре. Разве не предпочла бы Мэри провести это время, играя в собственное удовольствие? Однако Мэри не унималась, уверяя тетю, что действительно хочет помочь, и в конце концов та сдала позиции.

– Если уж ты решила пожертвовать собой, я не стану тебе мешать. И Марианна, и Джейн должны практиковаться гораздо чаще, чем делают это сейчас. Если бы ты могла уделять несколько часов, чтобы помогать девочкам в занятиях, я была бы очень этому рада.

Следующим утром и каждым днем после, ровно в одиннадцать часов, Мэри усаживалась рядом со