Депутатский запрос - Иван Афанасьевич Васильев

и санкций не могли его остановить. А много ли стоят проекты, если их некому исполнять, если машины — в деревню, а машинисты — из деревни? Вырастало целое поколение детей крестьянских, глядевшее на деревню как на беспросветное свое будущее, если остаться в ней, убежденное, что, только оторвавшись от земли, можно жить лучше, проявить свои способности. Председатели колхозов, школьные учителя, районные власти — все агитировали, призывали молодых людей оставаться в деревне, а родители были против, и никакая сила не могла одолеть родительской власти, пока наконец не взялись за устранение социальных противоречий между городом и деревней. Введение гарантированной денежной оплаты, нормированного рабочего дня, отпусков, больничных листов, пенсий, сплошной паспортизации на фоне экономических мер очень скоро дало свои результаты — начало гаснуть сопротивление родителей и нарастать желание молодежи, в первую очередь парней, работать на земле. Однако одолеть инерцию удалось не сразу, лишь к середине восьмидесятых годов миграция заметно приостановилась и даже начался обратный поток, из города в деревню. И все равно общество пока еще не исправило до конца упущения: не сделано всего, что можно сделать для стариков и старух, они по-прежнему живут в малодворках, забытые торговлей и медициной, бригадирами и председателями, а еще более своими же детьми, и одинокая их старость являет собой агитационный пример, увы, не в пользу деревни и не в заслугу обществу. Положение, несомненно, поправится в будущем, когда получит настоящий разворот программа возрождения так называемых «неперспективных» деревень, но вот вопрос — много ли к тому времени останется ветеранов? Так что, я думаю, этот грех — забвение стариков — останется нам укором, и будущие историки вправе будут упрекнуть нас в несправедливости и в черствости.

Речь у нас об отношении человека к земле. Я сказал, что председатели колхозов отвыкали от самостоятельности тем больше, чем меньше колхозники были материально зависимы от силы земли, то есть им было все равно, как ведет хозяйство председатель, если это «как» ничего лично им не сулило. Значит, можно сказать, что введение гарантированной оплаты труда восстановило эту зависимость и изменило отношение к земле? Да, восстановило и изменило, но не в той степени, в какой следовало бы. И потому «не в той», что размер оплаты и результат труда оказались не в прямой зависимости, — в зависимости оказалось количество труда, но не результативность его, не конечный итог. Проще сказать, урожай не отражался на зарплате, зарплату стали начислять за нормы выработки. Конечные результаты производственной деятельности колхоза, совхоза могли быть с минусом, то есть в убыток, а «выработанные нормы» оплачивались сполна. Иное дело — прибыль: если она есть, что-то доставалось и каждому работающему и всему коллективу, но в наших условиях эти суммы столь мизерны и механизм их распределения столь несовершенен, что заметного воздействия на качество труда они не оказывали. И поскольку это так, то в целях стимулирования начали изобретать всевозможные премии, доплаты, вознаграждения, порой не за работу, не за дела, а за поступок. Незаработанные доплаты по размерам иной раз достигали сумм прямой зарплаты. Короче говоря, нарастала неразбериха, в которой трудно было уловить логику: прибавка только тогда заслуженна, когда от твоего труда прибавляла земля. Так вызрела необходимость «безнарядки»: земля повелевает, земля и оплачивает. Но за двадцать лет не зависимой от урожая оплаты труда успело вырасти еще одно поколение детей крестьянских, поколение «денежное», у которого сформировалось отношение к земле не более как к любому рабочему месту, где «выгоняют» нормы выработки. Таковы, на мой взгляд, изменения, которые в течение полувека претерпело крестьянское отношение к земле.

25 октября 1984 года

Может, мне следовало писать не так «густо» (критики частенько упрекают меня в «спрессованности» письма), не сразу излагать вывод, а длинным и красочным вписыванием «картинок» подводить читателя к итоговой мысли — это было бы и достоверней и полезней: пусть сам шевелит мозгами, а не верит на слово. Возможно, я поторопился. Шел к выводу годами, а изложил в несколько минут. Вот, например, отчетные колхозные собрания. Любопытно, как поглядит на этот институт будущий историк. К каким источникам обратится он, чтобы вынести свое суждение? Наверно, к протоколам. Еще к газетным репортажам. Может быть, что-нибудь полезное выудит в книжках. Но боюсь, все это не даст истинной картины. Не даст динамики настроения массы.

Настроение, да еще в развитии, можно уловить и понять только в непосредственном общении, путем личного наблюдения и восприятия Так вот, провинциальный газетчик — личность в этом роде, пожалуй, исключительная: ему годами приходится бывать на отчетных собраниях, да не в одном колхозе и не в одном районе, а в трех-четырех за кампанию, да не просто посидит послушает, а занесет все мало-мальски достойное внимания в блокнот, осмыслит и потом уж опишет.

Познание начинается с сомнения. Но сомнение лишь толчок, импульс, а для суждения необходимы сравнения, и чем их больше, чем они длительнее, тем вернее суждение. Мне на протяжении четверти века, если не больше, приходилось бывать на собраниях и писать репортажи, и, выстраивая в памяти этот длинный ряд, я вижу, как по затухающей кривой падает интерес собрания к отчету об итогах хозяйственной деятельности, как пропадает активность обсуждения, горячность споров, требовательность к правлению, деловитость предложений. Год от году угасают страсти, ораторы выходят на сцену либо по обязанности служебных лиц, либо по заранее подготовленному списку. Год от году собрания становятся малолюдней, пассивней. Эта вот затухающая динамика интереса и говорит яснее всяких слов об изменении отношения человека к земле.

Предвижу возражения дотошного читателя: «Да это же наивность — думать, что человек вечно будет зависеть от того, что родит ему поле. К чему тогда машины, химия, селекция? Иначе он никогда не раскрепостится!»

Что верно, то верно, уважаемый читатель: ничто в подлунном мире не постоянно. Тем более чувства. Было время, молитву возносил мужик к небу, прося дождика на посеве. Ныне кнопку нажал — и дождь радугой над полем поднялся. И все же «раскрепощение» — это иллюзия. Желаемое, но не действительное. Человек вечно будет угождать земле, служить ей: стремясь постичь ее тайны, он обретет в этом постижении силу, но не дай бог ему принять силу за всесилие, подменить веру самонадеянностью, знание зазнайством. На наших глазах родилось космическое землеведенье, оно выдало отрезвляющие данные: с начала земледелия содержание гумуса в почве утрачено наполовину. Почвы теряют плодородие. Разве это не причина для пересмотра своего «зазнаистого» отношения к полю? Засухи, ветровая и водная эрозии, прогрессирующее сокращение пашни на душу населения — разве это не причины для тревоги за будущий хлеб? Так как же можно согласиться с затухающей кривой