Девичья фамилия - Аврора Тамиджо

Представившись подобным образом, Лучано принес с собой пару примеров: редчайший скрипичный концерт Моцарта и знаменитую вторую пластинку Дэвида Боуи 1969 года. Старый коллекционер был впечатлен, и так, всего в девятнадцать лет, Лучано Вальо стал управляющим магазином пластинок на улице Армафорте.

Он освежил интерьер, расставил товар на стеллажи и разложил в ящики по жанрам и исполнителям, а также выделил категорию «Раритеты»; его поставщиками стали все лучшие контрабандисты и воры города, многие из которых уже знали его как очень хорошего клиента. А еще он переименовал магазин в «Тамбурин» – в честь человека, который не одобрил бы его манеру вести дела[63]. В 1982 году пошел третий год, что Лучано управлял магазином. В витрине, где раньше, как помнила Лавиния, величественно стоял старый граммофон, теперь каждую неделю менялась выкладка, и она стала своего рода библией для местных меломанов: пластинки, которые Лучано Вальо выставляет на витрине, обязательно нужно купить.

– Я серьезно. «Cosa hai messo nel caffè» заняла четырнадцатое место в Сан-Ремо? «Sarà perché ti amo»[64] в прошлом году заняла пятое.

Маринелла взяла пластинку из рук Лучано.

– Я думала, в твоем магазине запрещено говорить о Ricchi e Poveri.

– Вообще-то да, потише, а то распугаешь мне всех покупателей.

Прошлым летом, когда Маринелла проработала в «Тамбурине» уже месяц, Лучано объяснил ей, что бо́льшая часть клиентов делится на четыре типа: те, кто относится к музыке как к телевизору и перескакивает с одной пластинки на другую, не задерживаясь ни на чем; те, для кого пластинки священны, словно археологические реликвии, – эти специально приходят поискать самые странные вещи, чтобы потом пойти к своим еще более странным друзьям и сказать: «"Тамбурин"? Да там нет ничего стоящего»; те, кто копит и копит, благодарно скупая весь музыкальный хлам: им можно сбыть все худшее, что выходит на пластинках, включая Оливию Ньютон-Джон[65] и Мэла[66]; наконец, были те, кто доставлял удовлетворение, те, кто однажды случайно открывал для себя Dire Straits и возвращался в магазин, зная все о Марке Нопфлере[67]. Эти покупатели, по словам Лучано, и были причиной, по которой он до сих пор не закрыл магазин.

– Сколько я должна тебе за пластинку с кофе?

– Тебе отдам за тысячу, хотя это оригинальное издание шестьдесят девятого года.

– Держи восемьсот. Двести отдам в следующий раз.

– Забей, мы в расчете. – Лучано указал на пластинку Риккардо Дель Турко, которую держала Маринелла. – Мне продолжать откладывать для тебя пластинки Toto или у тебя изменились вкусы?

– Придержи их для меня до следующего месяца. Дома сломалась раковина, и сестра меня загрызет, если я снова попрошу у нее денег.

Если бы не Лучано Вальо, который откладывал для нее пластинки, коллекция Маринеллы давно перестала бы пополняться. Лопнувшая водопроводная труба, зимнее пальто, расходы на содержание подъезда и взносы за пользование стиральной машинкой – всегда находилось что-то, из-за чего ей отвечали, что деньги не растут на деревьях, что нужно быть терпеливой и приносить жертвы. Однако Патриция даже не помышляла принести жертву и помириться с Пеппино Инкаммизой. Она дулась на него с того дня, когда они набросились друг на друга из-за наследства дяди Донато. Все ждали, что рано или поздно кто-то из них уступит, но этого не происходило: Патриция хотела знать, что случилось с миллионами дяди Донато, Пеппино твердил, что никаких миллионов не было и что часы останутся у него. Ни Маринелла, ни Лавиния не могли образумить сестру, но без ее согласия не решались взыскивать с Пеппино наследство, пусть даже про него было черным по белому написано в документах. Однако Маринелла скучала по деньгам, а не по Пеппино Инкаммизе. Чтобы наскрести несколько лир, она всегда была готова съездить на другой конец города и отвезти дяде Фернандо большую порцию пасты аль форно или пару бутылок соуса; он получил свою долю наследства и не хотел встревать в отношения Патриции и Пеппино. Ада же, казалось, была рождена для того, чтобы раздавать чаевые и подарки.

– Оставь себе сдачу за сигареты, Марине.

– Купишь мне чулки в галантерее? Возьми пару и себе, и сдачу тоже забери.

– Марине, я видела в том магазине на улице Руджеро Сеттимо фиолетовую блузку, точно такую же, как у актрисы из фильма «Американский жиголо». Сходи купи ее, я думаю, она тебе как раз по фигуре.

Маринелла ненавидела покупать одежду – ей никогда ничего не подходило, особенно вещи на пуговицах, – поэтому все деньги, которые давала ей тетя, тратила на пластинки. Это было куда лучше, чем покупать рубашки, чулки и пояса, а Лучано, в отличие от продавщиц из магазинов одежды, всегда мог порекомендовать ей что-то новое. Он помог ей открыть для себя гитару Джони Митчелл[68] и долго объяснял, что Genesis Питера Гэбриэла лучше, чем Genesis Фила Коллинза; Маринелле, однако, все равно больше нравился Фил Коллинз, и она без конца переслушивала «In the Air Tonight»[69].

– Да к тому времени, как ты сможешь купить эту пластинку, Toto уже выпустят новую.

Лучано Вальо коротко стриг волосы на затылке и отпускал спереди; их цвет представлял собой нечто среднее между блондином и шатеном; парень постоянно убирал пряди руками, когда они лезли в глаза.

– Не хочу показаться навязчивым, но, если тебе нужны деньги, для тебя здесь всегда найдется работа.

– Летом тебе опять нужна помощь в магазине?

– Она нужна всегда, я тут один. Тебе интересно?

– Да, интересно. Но я должна спросить у сестер, разрешат ли они мне работать тут в этом году.

– Условия те же: сто тысяч в месяц, и ты выходишь на работу в первый понедельник после окончания занятий в школе.

Маринелла подсчитала, что если в прошлом году она работала только в августе, то в этом, работая с июня по сентябрь, заработает целое состояние. И потом, Лучано Вальо всегда был добр к ней, платил вовремя и делал скидку на пластинки. Именно об этом Маринелла рассказала сестрам в тот вечер за ужином.

– Из ста тысяч, которые я буду получать в месяц, двадцать пять я оставлю себе, а остальное буду отдавать вам.

– Не понимаю, зачем тебе трудиться в твоем возрасте, – заметила Лавиния. – Ты ведь знаешь, что если будешь работать, то не сможешь гулять с друзьями? Придется сидеть в магазине.

– Я знаю, Лави. В прошлом году я тоже работала.

– И зачем тебе деньги? Разве тебе чего-то не хватает?

Патриция была другого мнения.

– Пусть, от работы женщины умнеют. Но зарплату ты будешь откладывать: пятьдесят тысяч откладываешь, двадцать пять оставляешь себе и двадцать пять отдаешь Лавинии. Так ты научишься грамотно распоряжаться своими деньгами.

13 июня 1982 года в Испании начался чемпионат мира по футболу, и вечеринку по случаю окончания учебного года отменили. Маринелла и Розария шли по опустевшей улице Руджеро Сеттимо.

– С этим скучным Кубком мира нормальных вечеринок не будет до июля, – фыркнула Розария. – А если ты с завтрашнего дня будешь работать в магазине, когда мы будем видеться?

– Вечером.

– Может, я смогу приходить к тебе в магазин по утрам или днем? – настаивала Розария.

И поскольку подруга выглядела по-настоящему расстроенной, Маринелла ответила вымученной улыбкой.

– Прекрасная идея. Приходи когда захочешь.

Но она надеялась, что этого не случится. Розария покупала только пластинки Клаудио Бальони; это поставило бы Маринеллу в неудобное положение перед Лучано.

В тот вечер первый матч чемпионата мира по футболу закончился поражением команды Аргентины, в составе которой был сам Марадона; все твердили, что лето начинается с невероятного: где вообще видано, чтобы Бельгия обыгрывала Аргентину?

На следующий день Маринелла начала работать в «Тамбурине». Как и в прошлом году, Лучано попросил ее встать на кассу; ее обязанностью было пробивать чеки и помогать распределять новые пластинки по стеллажам и ящикам. Лучано занимался покупателями, он знал, где какие отделы находятся, и всегда понимал, что люди ищут. Он не отмахивался ни от одного вопроса и феноменально удовлетворял даже самые загадочные просьбы. Утром пришла девушка и спросила:

– Нет ли у вас песни, где поют