Диалоги об Атлантиде - Платон

делая это, вы хватались за многое и не были рассудительны? – Никак. – И однако ж делали не свое ведь, если только писать и читать значит что-нибудь делать. – Без сомнения. – Равным образом, друг мой, врачевать, строить, ткать, вообще – производить известную вещь в каком бы то ни было роде искусств, называется, вероятно, что-нибудь делать. – Конечно. – Но что? хорошо ли, по твоему мнению, управлял бы городом тот закон, который предписывал бы каждому ткать и мыть для себя платье, шить себе башмаки, приготовлять масляные сосуды, головные повязки и другое тому подобное, – вообще чужого не касаться, а делать всякому свое? – Не думаю, отвечал он. – Однако ж город, живя рассудительно-то, примолвил я, жил бы очень хорошо. – Как же иначе? – сказал он. – Стало быть, подобное делание своего не может быть названо рассудительностью. – Явно. – То-то и есть; я и прежде сказал, что слова «рассудительность есть делание своего» загадочны. Произнесший их, видно, был не так-то прост. Или ты, Хармид, слышал их от какого-нибудь простака? – Всего менее, был его ответ; он казался мне даже очень мудрым. – Следовательно, тем вероятнее, что его изречение, как я думаю, загадка; потому-то и трудно понять, что значит «делать свое». – Вероятно, сказал он. – Так что же бы значило «делать свое»? В состоянии ли ты объяснить? – Не умею, клянусь Зевсом, отвечал он. Впрочем, может быть (что мудреного!), и тот не понимал этих слов, кто сказал их. – Выговорив это, он улыбнулся и взглянул на Критиаса.

Между тем явно было, что Критиас давно уже борется с самим собою и сильно желает похвастаться пред Хармидом и присутствующими. Доселе он таки кое-как удерживался, но тут уже не вытерпел. Поэтому, мне кажется весьма справедливым мое предположение, что тот ответ о рассудительности Хармид слышал от Критиаса. Не решаясь сам дать отчет в изречении[371], он подстрекнул своего брата и указал на него как на обличенного. А этот не выдержал и, по-видимому, досадовал на Хармида, будто поэт на актера, когда этот худо декламирует его стихотворение. Посему, взглянув на него значительно, Критиас сказал: тебе так кажется, Хармид, что если сам ты не знаешь мысли человека, который рассудительность поставлял в делании своего, то уже и он не знает. – Но ведь ему в такой молодости и не удивительно не знать этого, любезный Критиас, сказал я. Вот тебе, и по возрасту, и по твоим занятиям, знать это, разумеется естественно. Итак, если ты согласен, что рассудительность надобно разуметь в самом деле так, как он определил ее; если ты принимаешь его слово, то я с особенным удовольствием желал бы вместе с тобою исследовать, верно или нет это определение. – Да, я очень согласен и принимаю, отвечал Критиас. – И хорошо делаешь, примолвил я; скажи же мне: согласен ли ты и в том, о чем я недавно спрашивал, что то есть все художники производят нечто? – Согласен. – Но как тебе кажется: свое ли только производят они или и чужое? – И чужое. – Поэтому они рассудительны, производя не одно свое? – Что же препятствует? спросил он. – Мне-то ничто, сказал я; но смотри, не препятствует ли что-нибудь тому, кто, положив рассудительность в делании своего, потом говорит, что нет никакого препятствия быть рассудительным, делая и чужое. – Да, может быть, я признал рассудительными делающих чужое, а признавал ли производящих? – Но разве, по твоему мнению, спросил я, производить (ποιεῖν) и делать (πράττειν) не одно и то же? – Конечно; равно как работать (ἐργάζεσθαι) и производить (ποιεῖν). Я узнал это у Исиода, который сказал: никакая работа не есть бесчестие[372]. Думаешь ли, что он не почел бы ни для кого бесчестным шить обувь, продавать соленую рыбу или сидеть в лавочке[373], если бы слова работать и делать относил к таким вещам, о которых ты сейчас говорил? Ведомо не так Сократ; производительность он, вероятно, различал от делания работы, и произведение почитал иногда бесчестным, как скоро оно относилось к предметам нехорошим, а в работе не видел ничего бесчестного, и потому что производимо было хорошо и с пользою, называл работами, трудами и делами. Только такие дела, по его мнению, и надобно почитать своими, а все вредные чужими. Итак, согласно с Исиодом и другими благоразумными людьми, рассудительным должно называть того, кто делает свое. – О Критиас! сказал я: почти при самом начале твоей речи можно было заметить, что под именем собственного и своего ты разумеешь добро, и произведения людей добрых называешь делами. О различении-то имен я ведь слыхал от Продика много дивного. Впрочем, уступаю тебе: понимай каждое из них как хочешь, только объявляй, в каком смысле принимаешь употребляемое тобою слово.

Теперь определи сначала и пояснее: точно ли, по твоему мнению, рассудительность есть делание, или произведение (назови как угодно) добра? – Да, я так думаю, сказал он. – Следовательно рассудителен не тот, кто делает зло, но тот, кто добро? – А тебе, любезный, разве иначе кажется? спросил он. – Постой, сказал я; речь не о том, что кажется мне, а о том, что говоришь ты. – Да того я не называю рассудительным, кто делает не добро, а зло: по-моему, рассудителен тот, кто делает не зло, а добро. Определяю ясно: рассудительность есть делание добра. – Может быть, тебе в самом деле ничто не мешает говорить правду; однако ж удивительно, если ты думаешь, что люди рассудительные не знают того, что они рассудительны. – Но я так не думаю. – Между тем немного прежде, продолжал я, тобою было сказано, что художникам, хотя они производят и чужое, ничто не препятствует быть рассудительными. – Да, было сказано; так что ж? – Ничего; говори: кажется ли тебе хоть отчасти, что врач, исцеляя кого-нибудь, приносит пользу и себе, и тому, кого исцеляет? – Кажется. – Но делающий это, делает, что должно? – Да. – А делающий, что должно не рассудителен ли? – Конечно рассудителен. – Не необходимо ли также врачу знать, когда он лечит с пользою и когда нет, равно как и всякому художнику – когда будет выгода от его работы и когда не будет? – Может быть, необходимо. – Стало быть, иногда, действуя с пользою или вредом, врач не знает себя, как он делает; хотя, действуя с пользою, поступает, как ты сказал, рассудительно. Или не так говорил ты? – Так. – Следовательно, иногда, действуя с пользою, он, при всей своей рассудительности, не знает себя, не знает то есть, что он рассудителен. – Но этого, Сократ, быть не может, сказал Критиас. Если же ты пришел к такому заключению необходимо, на основании чего-нибудь в прежде допущенных