Святые отцы Церкви и церковные писатели в трудах православных ученых. Святитель Григорий Богослов. СБОРНИК СТАТЕЙ - Емец

уступать над собой победу сладострастию, в ином соблюдать целомудрие, а к конским ристалищам, зрелищам, поприщу и псовой охоте иметь такую бешеную страсть, что в этом одном поставлять свою жизнь и первому из городов стать городом играющих. О, если бы вы отринули сие, соделались Божиим градом и, светлые, светло предстали вместе с нами Великому Градозиждителю!»[831]

«Слово на евангельские слова: Егда сконча Иисус словеса сия (Мф. 19:1)» составляет единственную [экзегетическую] гомилию в числе дошедших до нас проповедей св. Григория. Думают, что это одна из тех бесед Григория, которые он держал к народу без приготовления и записи, и что таких бесед было произнесено им немало, что настоящая гомилия есть лишь часть целого ряда толкований на Евангелие от Матфея. Представляя своего рода образцовое произведение по форме, гомилия эта замечательна и по мыслям, по толкованию учения о браке и девстве, содержащегося в Евангелии от Матфея (Мф. 19:1–12). Между прочим, проповедник влагает в уста Иисуса Христа такую речь: «Касательно целомудрия, как вижу, многие имеют неправильное понятие, да и закон у них неравен и неправилен. Ибо почему закон обуздал женский пол, а мужскому дал свободу, и жена, злоумыслившая против ложа мужнего, прелюбодействует и подвергается за то строгому преследованию законов, а муж, прелюбодействующий с женой, не подлежит ответственности? Я не принимаю такого законодательства, не одобряю обычая. Мужья были законодателями, потому и закон обращен против жен; потому и детей отдали под власть отцов и слабейший пол оставлен в пренебрежении. Бог установил не так (Исх. 20:12; 21:16; Сир. 3:9). Один Творец мужа и жены, одна персть оба они, один для них закон, одна смерть, одно воскресение; одинаково рождаемся от мужа и жены. Как ты требуешь целомудрия, которого сам не соблюдаешь? Взыскиваешь, чего не дал? Почему, будучи сам плоть такого же достоинства, не равно законополагаешь? Жена согрешила, но согрешил и Адам; змий прельстил обоих, не оказался один слабее, а другой крепче. Но возьми во внимание лучшее. Обоих спасает Христос страданиями. За мужа стал Он плотью так же, как и за жену. За мужа умер, но Его смертью спасается и жена. Христос от семени Давидова именуется, но от Девы рождается, – не честь ли это женам?»[832] В этих словах комментаторы проповедей Григория видят критику с его стороны действовавших в его время узаконений греко-римского кодекса относительно брака и развода, которая тем больше должна была иметь значения, что при произнесении этой проповеди присутствовали высшие государственные чины империи, а может быть, как думает Тиллемон, и сам император Феодосии. К этому последнему предположению действительно подают повод следующие слова беседы: «Сие предписываю (νομοθετῶ) мирянам, сие заповедую священникам, а равно и тем, кому вверено начальство (τοῖς ἄρχειν πεπιστευμένοις). Вспомоществуйте слову все, кому дана от Бога возможность вспомоществовать. Великое дело – воспрепятствовать убийству, наказать прелюбодеяние, обуздать хищничество; несравненно выше внушить благочестие и преподать здравое учение. Не столько будет иметь силы мое слово, подвизающееся за Святую Троицу, сколько твое повеление (τὸ προστάγμα), если ты заградишь уста злонамеренным, поможешь гонимым, остановишь убийц… разумею не одно телесное, но и духовное убийство… Мужи и жены, начальники (ἄρχοντες) и подчиненные, старцы, юноши и девы, люди всякого возраста! Переносите всякий ущерб, касающийся имущества или и тела; одного не потерпите – чтобы понесло ущерб учение о Божестве».[833]

Из этих же увещаний и просьб проповедника видно, что беседа произнесена прежде, чем состоялся эдикт о передаче всех церквей в руки православных и изгнании ариан из столицы,[834] так как здесь Григорий еще просит о том (об изгнании ариан), хотя произнесена она уже в главной церкви столицы, что видно из замечания проповедника, что его речь раздается в пустыне, некогда безводной, но ныне весьма населенной (λίαν οἱκουμένῃ).

«Слово на Богоявление, или на Рождество Спасителя» произнесено в Константинополе 25 декабря 380 года (что видно из того, что он называет себя пришельцем),[835] содержит в себе данные литургические, ценные для истории праздника. Первая половина Слова изложена в возвышенно-торжественном тоне, как и прочие праздничные Слова Григория, и говорит о том, как следует праздновать праздник по-христиански; вторая содержит догматико-полемические рассуждения. «Слово на святые светы явлений Господних» и «Слово на Святое Крещение» произнесены первое 6-го, второе 7 января 381 года и трактуют об одном и том же. В первом проповедник, между прочим, сопоставляет языческие мистерии с христианскими таинствами и доказывает неизмеримое превосходство последних; догматизирует о Божестве и о Троичности, о сущности и благодати Крещения и об учении Но-вата; во втором убеждает главным образом не откладывать крещения и опровергает основания, на которых основывался этот тогдашний обычай. Во втором Слове содержится определение природы Ангелов как некоей струи или причастия Божественного света,[836] подобно тому как в Слове на Рождество Христово содержится учение о Серафимах, заимствованное, по-видимому, у св. Афанасия.

«Слово на Святую Пятидесятницу» сказано в Константинополе 16 мая 381 года. В начале проповеди говорится об истинном способе празднования праздника, отличном от торжеств языческих и иудейских, о том особом уважении, в каком находилось у древних седмеричное число; затем проповедник убеждает македониан присоединиться к Церкви (из чего видно, что Слово произнесено не в Назианзе, где в бытность там Григория не было этих еретиков) и излагает против них учение о Святом Духе.

Завершение и венец константинопольских проповедей Григория – Слово, с которым он обратился к 150 отцам Собора Константинопольского, оставляя Константинополь; Слово, при чтении которого, по замечанию Беллярмина, нельзя не заплакать, которое совмещает в себе большую часть лучших качеств его проповедничества с присоединением художественной простоты и стройности речи, качеств, весьма часто отсутствующих в других проповедях, здесь же прекрасно соответствующих тому кроткому элегическому чувству, каким проникнут оратор. Изобразив прежнее состояние церкви Константинопольской (до прибытия своего в этот город), с сознанием своих заслуг, но и с чувством меры он изображает то религиозно-нравственное состояние, в каком он оставляет свою паству, и заканчивает речь трогательным обращением к дорогой своей Анастасии,[837] ко всему тому, что его чтило и любило, и общей заповедью всем сохранять предание и не забывать, как били его камнями.

Отбыв из Константинополя, прежде чем отправиться в Назианз, Григорий посетил Кесарию и произнес здесь свое знаменитое похвальное Слово Василию, незадолго перед тем (17 января 380 года) скончавшемуся. Слово представляет собой верх христианского панегиристического искусства, это лучшее произведение подобного рода во всей христианской литературе. Нежная дружба, соединявшая его с покойным от лет юности, дала возвышенный, почти восторженный