Пыль - Хью Хауи

в другом месте. Но тут мужчина кончил читать и поднял книгу над головой, и все вокруг Элизы начали говорить одно и то же, и это было действительно странно, как будто все они заранее знали, что собираются это сказать. Голоса у них были забавные и пустые, как будто они знали слова, но не понимали их смысла.

Человек с книгой подал знак. Мужчины и женщина встали, и Элизе показалось, что они ее чуть ли не несут на руках. Рядом с цветным окном, сквозь которое лился свет, стояло два сдвинутых стола. Женщина простонала, когда ее подняли и уложили на эти столы. На ней было одеяло, такое же, как у Элизы, но большего размера, поэтому мужчины легко обнажили ее голую ногу. Люди на скамейках вытягивали шеи, чтобы лучше видеть. У Элизы немного спала сонливость. Она шепотом спросила у Раша, что они делают с женщиной, и тот велел ей сидеть тихо и не разговаривать.

Мужчина с книгой достал из одежды нож. Он был длинный и блестел, как рыба.

— Плодитесь и размножайтесь, — провозгласил он.

Затем повернулся к публике, и женщина заерзала на столах, но не смогла освободиться. Элизе хотелось сказать им, чтобы они не сжимали женщине руки так крепко.

— «Узрите, — произнес лысый, читая книгу, — ныне утверждаю Я завет Свой с вами и с семенем вашим после вас». — Элиза задумалась, не собираются ли они что-нибудь посадить. А тот, что с лысиной, продолжал: — «И отныне всякая плоть уже не будет отрезаться. И да будет так, когда Я наведу облако на землю, что лезвие будет видно в облаке».

Он поднял нож еще выше, и люди на скамейках что-то забормотали. Даже мальчик, который был младше Элизы, знал эти слова. Его губы двигались вровень с движением губ остальных.

Лысый поднес нож к женщине, но не отдал ей. Мужчины держали ее лодыжки и запястья, и женщина старалась лежать спокойно. И тут Элиза поняла, что они делают. То же, что проделали с ее мамой и мамой Ханны. И когда нож вошел в ногу, женщина с ужасом завопила. Элиза не могла отвести от нее глаз, кровь текла по ноге женщины, но Элизе казалось, будто кровь течет по ее ноге и она пытается вырваться на свободу. Но тогда сжимали уже ее запястье, и она знала, что однажды такое проделают с ней. Крики все продолжались и продолжались, а лысый ковырялся в ране ножом и пальцами, блестя потной лысой макушкой, и что-то говорил тем двоим, что с трудом удерживали женщину. Со скамеек доносился шепот, Элизе стало жарко, и крови текло еще больше, потом мужчина с ножом разразился криком и встал к скамейкам лицом, держа что-то пальцами. Кровь текла по его руке к локтю, одеяло распахнулось, и он заулыбался, когда крики стихли.

— Узрите! — воскликнул он.

Люди зааплодировали. Мужчины перевязали женщину и поставили ногами на пол, хотя она едва могла стоять. Элиза увидела возле сцены еще одну женщину. За ней в очередь выстраивались другие. Аплодисменты обрели ритм, похожий на тот, когда они с близнецами шагали по лестнице и топали в такт друг другу за ногами и топая одновременно. Хлопки становились громче и громче. Пока не раздался громогласный хлопок, заставивший всех утихнуть. Хлопок, от которого сердце Элизы подпрыгнуло в груди.

Головы повернулись назад. От грохота у Элизы заболели уши. Кто-то закричал и показал пальцем. Элиза обернулась и увидела в дверях Соло. С потолка над его головой сыпалась белая пыль, а в руках Соло держал что-то длинное и черное. Рядом с ним в коричневом комбинезоне стоял Шо, мальчик с баззара. Элиза удивилась: как он здесь очутился?

— Извините, — сказал Соло. Он осмотрел скамейки, пока не нашел Элизу. Сквозь его бороду блеснули зубы. — Я забираю эту юную леди с собой.

Раздались крики. Мужчины вскакивали, что-то орали и тыкали пальцами, а Раш вопил что-то о жене и собственности и возмущался, как Соло посмел помешать их обряду. А человек с кровью и ножом пришел в ярость и помчался по проходу, и тогда Соло вскинул черную штуку к плечу.

Еще один хлопок, как будто Бог хлопнул в самые большие ладони, и такой громкий, что Элизе стало больно внутри. Затем послышался шум, звон разбитого стекла, она обернулась и увидела, что красивое цветное окно стало почти совсем разбитым. Люди перестали кричать и приближаться к Соло, и Элиза решила, что это очень хорошо.

— Иди со мной, — сказал Соло Элизе. — Побыстрее.

Элиза поднялась со скамейки и направилась к проходу, но Раш перехватил ее за руку.

— Она моя жена! — крикнул Раш, и Элиза поняла, что это плохо. Это значило, что она не может уйти.

— Быстро однако вы тут заключаете браки, — сказал Соло молчаливой толпе. Он навел на них черную штуку, и от этого они явно занервничали. — Ну а как насчет похорон?

Черная штуковина нацелилась на Раша. Элиза почувствовала, как хватка его разжалась. Она добралась до прохода, пробежала мимо мужчины, с пальцев которого капала кровь, подбежала к Соло и Шо и двинулась вместе с ними дальше по коридору.

55

УКРЫТИЕ 17

Джульетта снова тонула. Она ощущала воду в горле, боль в глазах, жжение в груди. Поднимаясь по лестнице, она чувствовала вокруг затопившую нижние этажи водяную массу, но не это вызывало у нее ощущение удушья. Причиной были разносящиеся по лестничной шахте голоса и уже явные свидетельства вандализма и воровства — срезанные и исчезнувшие отрезки кабелей и труб, стебли, листья и почва, разбросанные теми, кто спешил прочь с украденными растениями.

Она надеялась возвыситься над окружающими ее несправедливостями, избежать этого последнего спазма цивилизованности, прежде чем воцарится хаос. Он наступает, и она это понимала. Но как бы высоко они с Рафом ни поднимались на этажи, везде встречали людей, осматривающих помещения и комнаты для того, чтобы их разграбить, претендовать на чью-либо территорию, орать вниз с лестничных площадок о каких-то своих находках или выкрикивать кому-то наверх какие-то вопросы. В глубинах механического она сокрушалась о том, сколь немногие выжили. А теперь ей казалось: их слишком много. Задерживаться для борьбы со всем этим было бы пустой тратой времени.

Джульетта тревожилась о Соло и детях. Она беспокоилась о разоренных фермах. Но груз взрывчатки в ее рюкзаке задал ей цель, а бедствие, окружающее Джульетту, придало решимости. Она твердо намеревалась сделать так, чтобы это больше никогда не повторилось.

— Чувствую себя носильщиком, — прохрипел Раф.

— Если отстанешь, знай, мы идем на тридцать четвертый. На обеих средних фермах должна быть еда. А воду можно добыть из насосов.

— «Если отстанешь»! — фыркнул Раф. — Даже говорить такое неприлично.

Джульетта рассмеялась, услышав гордый ответ шахтера. Ей хотелось ему рассказать, как часто она совершала этот подъем, и Соло всегда отставал и махал ей, чтобы она шла дальше, обещая всякий раз, что догонит. Мысли Джульетты вернулись к тем дням, и внезапно ее укрытие ожило, в нем закипела жизнь, да оно было далеко и двигалось вперед без нее — но оно существовало, было живым.

И его не стало.

Но есть и другие укрытия, десятки укрытий, бурлящих жизнью и жизнями. Где-то отец отчитывает ребенка. Паренек поцеловался украдкой. На стол подают горячую еду. Бумагу перерабатывают в целлюлозу и обратно в бумагу. Нефть выкачивают по булькающим трубам и сжигают, а выхлопные газы вентиляторы гонят наружу в огромный запретный мир. Все эти миры движутся своими путями, и каждый не подозревает о существовании других.

Где-то человека, посмевшего мечтать, отправляют на очистку. Кого-то хоронят, кто-то рождается. Джульетта думала о детях из Семнадцатого укрытия, с рождения окруженных насилием и никогда не знавших жизни иной. И такое произойдет вновь. Прямо здесь. Ее раздражение по поводу комитета по планированию и паствы отца Вендела было необоснованным, подумала она. Разве ее механики не взбунтовались? Разве она не вышла тогда из себя? Что такое любая группа, как не кучка людей? А что такое люди, как не животные, столь же