Преодоление - Валерий Игнатьевич Туринов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот двинулась процессия, длинная и мрачная, по улицам городка Несвиже, к церкви, построенной им, «Сироткой»… Не видно было мещан, и шляхта мелкая не появлялась тоже там… Все были здесь аристократы да ещё иезуиты, и нищие.
А вон мелькнуло знакомое лицо… И к нему подошёл какой-то ротмистр.
– Пан гетман! – слегка поклонился тот ему, представился: «Ротмистр Самуил Маскевич!»
И Карол узнал его, когда он назвал себя. Этот ротмистр сидел в осаде в Кремле. Он видел его там. Затем тот ходил с ним за кормами на Волгу…
– Меня пригласили Радзивиллы. Предлагают мне службу, – начал Маскевич.
Момент сейчас был не для разговоров.
– Потом, пан Маскевич. Потом поговорим, – сказал Карол, намереваясь обсудить вот с этим ротмистром намечавшийся поход Владислава в Московию, чтобы услышать мнение вот таких, бывалых в московских делах.
Договорившись о встрече после панихиды, они разошлись.
А кругом всё тоже: всё иезуиты, иезуиты… И много нищих, пилигримов, божьих странников, бродяг по свету, перекати-поле, как называют ещё таких…
Четверо из них, нищих, понесли на плечах гроб: открытый взорам всех… Но здесь несли не простого гражданина, или шляхтича из местных, хотя бы и всем известного… Здесь в этот день весенний хоронили одного из некоронованных королей Литвы. Из рода знатного, а также знаменитого, из Радзивиллов, князей… «Сиротка» – это прозвище он получил, когда ему не было ещё и трёх лет, от самого короля. Сигизмунд-Август случайно подарил ему его… Миколай Христофор – такое имя христианское он получил при рождении.
А нищие всё шли и шли, несли гроб с телом странника… Без катафалка, без торжества, без пышностей людей обычных, проживших жизнь впустую, суетливо… Он, «Сиротка», называл их, нищих, при жизни братьями… И вот они, его братья по образу и мыслям, теперь провожали в последний путь его, такого же собрата…
Народ толпился и молчал, наблюдая за всем со стороны.
Прошли они, сонм нищих, по улицам, притихшим от этой странной процессии, людей сословий низших… Прошли они, исчезли. Но в памяти остались вот эти похороны одного из князей, при жизни умеренного в быту человека.
«Чудак!» – подумал Карол о покойном сейчас с тёплым чувством, хотя и не любил его.
«Сиротка», странно, не был для него чужим. Это понял он вот только что.
И сейчас та ревность, возникшая в том сражении у речки Ула, между его братом Александром и «Сироткой», сопровождавшая по жизни и его, Карола, ушла вот с ним, с «Сироткой»…
«Сиротку» отпели в церкви. Там же, в нише, установили гроб с его телом, закрыли мраморной плитой.
Отстояв панихиду, Ходкевич вышел из церкви, надел шляпу и, рассеянно глядя под ноги, пошёл в сторону ратуши, где его ожидал Маскевич, который ушёл туда после панихиды. Ему было о чём подумать. Недавно он получил от короля письмо: тот предлагал ему возглавить армию Владислава в походе на Москву. Вот об этом он и хотел поговорить с этим опытным ротмистром.
* * *
Варшава, прекрасная Варшава. Вот левый берег Вислы. Вот старый город. В нём королевский замок. А в этом старом городе повсюду улочки и переулки узкие и тупички такие же. Ещё есть город новый. Живёт народ незнатный в том новом городе: торговцы, купцы, ремесленники есть, и шляхта мелкая пристанище там находила. Здесь есть костёл ордена бернардинцев. Вон там стоит собор Святого Иоанна. Он тоже католический.
Год 1617-й, четвёртое апреля, приметный день для всех от роду поляков. Тем более для королевича, для Владислава. Уже неюный он. Ему уже двадцать два года. Его все с этим поздравляют. Для славных дел рожден был он. Об этом тоже знают все. Но всё равно побольше их, дел славных, искренне желают.
Перед этим тоже был один из дней особенным у него. Тогда, в тот день, ему, Владиславу, представили сенаторов, с которыми он должен был отправиться в далёкую Московию. Ну, конечно же, с полками, и не куда-нибудь, а на войну. Назвали их, сенаторов, московскими комиссарами. Это были его советники. И ему придётся встречаться с ними, выслушивать их. Чего он, повзрослев, уже не переносил… Первым раскланялся перед ним шремский староста Пётр Опалинский, долговязый и нескладный, в зрелых годах. Затем к его руке подошёл мозырский староста Балтазар Стравинский: среднего роста, с сильными руками, с реденькой бородкой и такими же усами. Подошли и другие лица, что будут участвовать в этой военной кампании. Разумеется, и его придворные, Владислава, тоже были здесь.
Представился ему и молодой сенатор, не старше тридцати лет. Представился он просто:
– Яков Собеский!
Это был дворянин, советник короля, один из комиссаров, с открытым взглядом человека уже много повидавшего.
Приём прошёл.
Владислав расслабился и, чтобы успокоиться, вышел в сад. Вслед за ним вышел и Адам Казановский. С ним, с Адамом, он почти никогда не расставался. Они были друзьями…
Королевский сад, здесь же, в замковых стенах, крохотный, но ухоженный, сейчас, ранней весной, выглядел свежо от яркой, но ещё юной зелени… А вот и знакомый бук, его товарищ старый.
Он постоял у этого бука, задумчиво поглаживая шершавый и тёплый ствол. Здесь он любил играть в детстве, укрываясь от посторонних глаз в зарослях колючего кустарника, где устроил себе укромное местечко.
Адам, чувствуя его состояние, молча следовал за ним, как верный товарищ.
У него же почему-то в памяти всплыло прошлое. Теперь, казалось, такое далёкое… Он смутно помнил, как в пору его детства обставляли вот этот замок. Сначала привезли обои, резные деревянные панели, стали водружать их на места. Старую же вынесли на чердак. И сейчас она истлевает там под толстым слоем пыли.
Однажды в детстве он проник с Адамом, вот с этим Адамом, туда, на чердак. Сдерживая дыхание, они перелезли через кучу изъеденной молью мебели и попали в дальний тёмный угол чердака. Где-то здесь был спрятан сарматский меч короля Казимира Великого[49]. Так поведал ему, Владиславу, королевский садовник, а он, в свою очередь, рассказал Адаму.
И вот, когда они уже были у цели, Адам нечаянно оступился, упал на скамью, обитую пуховиками… Вверх взметнулось густое облако пыли.
– Апчхи-и! – чихнули они одновременно.
И сразу же в углу, куда они пробирались, совсем рядом с тем таинственным сарматским мечом, что-то зашуршало, послышался громкий треск, затем что-то упало…
Глаза у них, мальцов, округлились от страха. В следующее мгновение они уже бежали сломя голову к чердачной двери, перелетая через
