Истина - Эмиль Золя

Оказалось, что во время своей первой бесѣды съ редакторамя «Маленькаго Бомонца» братъ Горгій былъ не въ мѣру болтливъ. По всей вѣроятности, отцы-монахи еще не успѣли сговориться съ нимъ насчетъ того, какъ они поведутъ дѣло; а онъ былъ слишкомъ уменъ, чтобы не почувствовать всей нелѣпости ихъ выдумки. Въ виду найденной прописи съ его подписью ему казалось совершенно безсмысленнымъ отрицать и теперь, что это не его почеркъ. Никакіе эксперты въ мірѣ не могли бы теперь впасть въ заблужденіе. Поэтому онъ допускалъ иное толкованіе, болѣе разумное, сознаваясь, что онъ дѣйствительно останавливался передъ окномъ Зефирена, но только на одну минуту; что онъ перекинулся съ школьникомъ нѣсколькими словами и даже пожурилъ его, увидѣвъ на столѣ пропись, взятую изъ школы безъ позволенія; далѣе шла уже ложь: оказывалось, что послѣ его ухода ребенокъ закрылъ окно, затѣмъ на его мѣсто явился Симонъ, совершилъ ужасное преступленіе, воспользовался, по наущенію самого сатаны, прописью и, желая возбудить подозрѣніе, что убійца выпрыгнулъ въ окно, вторично открылъ его. Вотъ что было напечатано раньше всего, какъ извѣстіе, почерпнутое изъ достовѣрнаго источника; но на слѣдующій же день оно было опровергнуто самимъ братомъ Горгіемъ, который явился въ редакцію и поклялся передъ евангеліемъ, что въ день преступленія онъ никуда не заходилъ, а возвратился прямо домой, и что пропись — подложная, какъ это и было засвидѣтельствовано экспертами. Бѣднягѣ пришлось волей-неволей покориться своимъ начальникамъ и признать ихъ выдумку, такъ какъ только въ такомъ случаѣ они могли поддержать и спасти его. Тѣмъ не менѣе онъ предвидѣлъ, что рано или поздно все разъяснится, и въ данную минуту не испытывалъ ни малѣйшаго смущенія; наглость его насмѣшки, безстыдство лжи были поистинѣ чудовищны. Развѣ у него не было защитника? Развѣ онъ не спасалъ своею ложью клерикализма, увѣренный, что разрѣшеніе грѣховъ очиститъ его душу? Онъ помышлялъ даже о небесной наградѣ мученика; за всѣ подлые поступки, совершенные имъ изъ благочестивыхъ побужденій, его ожидало за гробомъ райское блаженство. Братъ Горгій поневолѣ сталъ послушнымъ орудіемъ въ рукахъ брата Фульгентія, за спиною котораго работалъ незамѣтно отецъ Филибенъ, исполнявшій тайныя предписанія отца Крабо. Страхъ, что конгрегаціи можетъ быть нанесенъ роковой удары который повлечетъ за собою неминуемое распаденіе всего священнаго союза, побуждалъ этихъ людей отрицать рѣшительно все, даже самые очевидные факты; люди здравомыслящіе сразу поняли бы всю несостоятельность ихъ глупыхъ объясненій, но для толпы, порабощенной клерикалами, каждое слово ихъ еще долгіе годы должно было казаться непреложной истиной; ревнивые наставники прекрасно знали, съ какимъ безграничнымъ довѣріемъ относится къ нимъ народъ, и потому позволяли себѣ продѣлывать съ нимъ все, что угодно.

Такимъ образомъ конгрегація начала свою самозащиту, не дожидаясь, пока угроза противъ брата Горгія будетъ приведена въ исполненіе. Наибольшее рвеніе проявлялъ директоръ школы, братъ Фульгентій. Временами онъ словно приходилъ въ изступленіе и въ эти минуты поразительно напоминалъ своего отца, доктора-психіатра, умершаго въ домѣ умалишенныхъ. Горячій. вспыльчивый характеръ, дѣйствовавшій всегда подъ первымъ впечатлѣніемъ, человѣкъ, до мозга костей испорченный тщеславіемъ и честолюбіемъ, онъ мечталъ о томъ, чтобы посредствомъ серьезной услуги церкви добиться повышенія. Въ погонѣ за осуществленіемъ своей мечты онъ въ конецъ израсходовалъ остатки здраваго смысла; и вотъ теперь надежда его снова воскресла, и лихорадочный бредъ о славѣ опять овладѣлъ всѣмъ его существомъ. Никого такъ часто нельзя было встрѣтить на улицахъ Мальбуа, какъ брата Фульгентія; невысокаго роста, черный, невзрачный, съ развѣвающимися складками черной сутаны, онъ носился по городу, какъ ураганъ. Онъ горячо защищалъ свою школу и призывалъ Бога въ свидѣтели, что братья являются примѣромъ ангельской чистоты. Всѣ отвратительные толки, ходившіе раньше, клевета, возведенная на двухъ братьевъ, которыхъ принуждены были удалить, всѣ эти гнусные поступки противъ конгрегаціи были внушены самимъ дьяволомъ. Пылкія увѣренія его рѣзко противорѣчили дѣйствительности; но это вовсе не объяснялось какими-нибудь злыми побужденіями: напротивъ, въ данную минуту онъ поступалъ честнѣе, чѣмъ когда бы то ни было, — слишкомъ ужъ необычайна была та обстановка, въ которой онъ находился. Захваченный водоворотомъ лжи, онъ принужденъ былъ и дальше поддерживать завѣдомый обманъ; но его ложь принимала видъ какого-то религіознаго экстаза; онъ лгалъ съ упоеніемъ, ради любви къ Богу. Развѣ онъ не можетъ назвать себя цѣломудреннымъ? Развѣ онъ не велъ постоянной борьбы съ грѣховнымъ соблазномъ? Итакъ, онъ готовъ былъ поклясться въ чистотѣ всего ордена, бралъ на себя отвѣтственность за всѣхъ братьевъ и отрицалъ право свѣтскаго суда надъ духовными лицами. Еслибы даже братъ Горгій согрѣшилъ, онъ обязанъ отдать отчетъ въ своемъ поступкѣ одному Богу, но никакъ не людямъ. Монахъ не можетъ быть подвластенъ суду людскому. Въ такомъ духѣ говорилъ братъ Фульгентій, томимый потребностью выдвинуться впередъ и побуждаемый къ этому осторожными и ловкими людьми, взваливавшими на него всю отвѣтственность.

Кто скрывался за нимъ, догадаться было не трудно, — разумѣется, отецъ Филибенъ, который, въ свою очередь, былъ лишь орудіемъ отца Крабо. Но что это было за орудіе! И гибкое, и твердое, и покорное. Онъ какъ бы щеголялъ своимъ крестьянскимъ происхожденіемъ, прикидываясь безобиднымъ простакомъ, почти неучемъ, взятымъ отъ земли, и въ то же время отличался поразительнымъ лукавствомъ, природнымъ даромъ ловко разрѣшать самыя трудныя задачи. Вѣчно онъ преслѣдовалъ какую-нибудь намѣченную имъ цѣль, и все это дѣлалось безъ шума, безъ особенной погони за удовлетвореніемъ своего честолюбія, единственно изъ удовольствія испытать жгучее наслажденіе удачнымъ исходомъ дѣла. Какъ человѣкъ вѣры, онъ согласился бы даже драться, какъ простой солдатъ, побуждаемый исключительно желаніемъ услужить своему начальству и церкви. Будучи преподавателемъ въ Вальмари, онъ зорко слѣдилъ за всѣмъ, интересовался каждымъ событіемъ, во все вникалъ, проворный, несмотря на свою неуклюжесть, съ постоянно веселой улыбкой на широкомъ лицѣ. Находясь въ самомъ близкомъ общеніи съ воспитанниками, онъ присматривался къ нимъ, изучалъ ихъ характеры, угадывалъ ихъ привычки, узнавалъ всѣ ихъ семейныя и сердечныя тайны, — словомъ, былъ недремлющимъ окомъ, которому все извѣстно, проницательнымъ умомъ, отъ котораго не ускользали ни движенія мысли, ни побужденія сердецъ школьниковъ. Разсказывали, что онъ подолгу бесѣдовалъ съ ректоромъ, отцомъ Крабо, который управлялъ коллегіей съ высоты своего величія, никогда не вступая въ личныя сношенія съ воспитанниками; отецъ Филибенъ сообщалъ ему свои наблюденія, свои догадки, представлялъ ему цѣлые вороха бумагъ, содержавшихъ самыя обстоятельный свѣдѣнія о каждомъ воспитанникѣ. Утверждали, будто отецъ Крабо, изъ осторожности не сохранявшій никакихъ бумагъ и немедленно предававшій ихъ уничтоженію, вовсе не одобрялъ такого собиранія документовъ и допускалъ этотъ образъ дѣйствіи лишь въ силу огромныхъ услугъ, оказанныхъ этимъ человѣкомъ; самъ отецъ Крабо признавалъ себя за главнаго дѣятеля, превосходящаго всѣхъ своимъ умомъ и ловко пользующагося услугами отца Филибена для упроченія своей власти. Въ самомъ дѣлѣ, развѣ этотъ смиренный затворникъ не царилъ надъ умами лучшаго общества во всемъ округѣ? Развѣ женщины, которыхъ онъ исповѣдывалъ, семьи, которыя довѣряли ему воспитаніе своихъ дѣтей, — развѣ онѣ не принадлежали ему всецѣло, покоренныя обаяніемъ его святости? И онъ гордился, что въ рукахъ его находятся уже нити, изъ которыхъ онъ сплететъ громадную сѣть и опутаетъ ею всю страну. На самомъ дѣлѣ главнымъ работникомъ являлся по большей части отецъ Филибенъ, незамѣтно приготовлявшій всѣ средства для борьбы и обезпечивавшій побѣду. Такимъ скрытымъ дѣятелемъ онъ проявилъ себя въ особенности въ дѣлѣ Симона, не уклоняясь ни отъ какого порученія, не питая отвращенія ни къ подпольной интригѣ, ни къ тайнымъ проискамъ; ловкій политикъ, не пренебрегавшій рѣшительно ничѣмъ, онъ остался въ дружбѣ съ юношей, извѣстнымъ своимъ развратомъ, нынѣ опаснымъ братомъ Горгіемъ, слѣдилъ за всѣми его поступками и въ то же время извлекалъ изъ этого опаснаго существа огромную выгоду, всегда готовый спасти его отъ позорной огласки, чтобы только не быть впутаннымъ въ дѣло вмѣстѣ со своимъ главою, отцомъ Крабо, этою гордостью и украшеніемъ клерикализма.

Мальбуа опять пришло въ волненіе. Распространяемые первоначально слухи должны были подготовить почву: конгрегація усердно сѣяла повсюду сѣмена возмущенія противъ тѣхъ беззаконныхъ дѣйствій, къ которымъ готовились евреи, желавшіе во что бы то ни стало добиться возвеличенія преступнаго Симона цѣною позора великолѣпнаго брата Горгія, святого человѣка, уважаемаго всею страною. Происходили совершенно необычайныя бесѣды съ родителями воспитанниковъ, даже съ тѣми, дѣти которыхъ обучались въ свѣтскихъ школахъ: клерикаламъ хотѣлось бытъ увѣренными въ ихъ поддержкѣ.