Отвергнутые Мертвецы - Graham McNeill

– Мы не уйдём, пока он не окажет помощь Гифьюа, – сказал Кирон.

– Я об этом и речи не вёл, – сердито рявкнул Тагор. – Не перевирай мои слова.

Антиох, не обращая внимания на перебранку, шарил по своим шкафам, стряпая составное лекарственное зелье из ряда неподписанных склянок. Он наполнил итоговой смесью надтреснутый шприц и вдавил иглу в вялую плоть руки Кая. Перед тем как нажать кнопку впрыска, жилистый хирургеон поднял глаза на Атхарву.

– Ты знаешь, что ты  сукин сын? – спросил Антиох.

Тот негромко рассмеялся.

– Мне доводилось сражаться бок о бок с Вилка Фенрика, – ответил он. – Если ты пытаешься меня оскорбить, тебе придётся постараться получше.

– Буду иметь это ввиду, – сказал Антиох и нажал на кнопку.

Кай всосал в себя полные лёгкие воздуха, его спина выгнулась дугой, издав отчётливо слышимый треск. Его мышцы судорожно сократились, изо рта вылетел фонтан ядовитой жидкости. Кай бился на столе, как удавленник в петле, колотя пятками по дереву, а его тело опорожнялось через все отверстия.

– На вашем месте я бы повернул его на бок, – сказал Антиох, отходя от сотрясающегося в конвульсиях астропата. – В задней части комнаты есть кой-какая чистая одежда, которую он может взять, когда закончит опрастываться. Она ему понадобится.

Тагор схватил Антиоха:

– Астропат будет жить, так?

Лицо Антиоха сморщилось от боли, причиняемой хваткой Пожирателя Миров.

– Очищающие препараты должны прочистить его системы, да, но он так изнурён и истощён, что это просто чудо, что он ещё жив.

– Приемлемо, – сказал Тагор, подталкивая Антиоха к Гвардейцу Смерти. – А теперь сделай то же самое для нашего брата.

Гифьюа едва дышал, его организм приостановил большинство своих второстепенных функций, чтобы перенаправить свои силы на восстановление тела. Атхарве доводилось видеть космодесантников, которые выживали и после ран пострашнее этих, но он подозревал, что без оборудования апотекариона под рукой Гифьюа уже не "починить".

Антиох склонился над Гвардейцем Смерти и с помощью тех же самых инструментов, которыми он обследовал раны Кая, произвёл всестороннюю инспекцию окровавленных рваных воронок и борозд на его мертвенно-бледной плоти. Выражение его лица подтвердило наихудшие опасения Атхарвы.

– Этот человек уже должен быть мёртв, – наконец произнёс Антиох. – Начнём с того, что вот эта рана выглядит так, словно у него разорвано сердце, и я думаю, что у него отказали оба лёгких. А орган, повреждённый вследствие вон той раны, я даже не могу опознать. В него попали из энергетического оружия, и в нем сидит столько пуль, что ими можно снарядить целое отделение армейской пехтуры.

– Ты заявляешь, что не можешь его спасти? – требовательно спросил Кирон.

– Я заявляю, что у меня нет ни единой догадки об анатомии того, что находится под ошмётками его кожи, – ответил Антиох. – Я не в силах ему помочь. Я бы сказал, что никто не в силах, но, как мне думается, вы все это и так знаете.

– Будь ты проклят, – выкрикнул Кирон, припечатывая хирургеона спиной к стене его дома. – Ты должен что-нибудь сделать! Ты хоть понимаешь, кто это? Это же Гифьюа из XIV Легиона! Он был первым Носителем Лампиона, одним из изначальной Семёрки! Этот человек спас мне жизнь, когда мы теснили Колечников с экваториального хребта Япета[74]. Он нёс Штандарт Императора и утвердил его в чёрном сердце Области Кассини[75] при падении Сатурна. Ты это понимаешь?

Атхарва и Асубха успели разжать пальцы Кирона на горле хирургеона, прежде чем его гнев и скорбь возобладали над разумом.

– Кирон, отпусти, – сказал Атхарва. – Его убийство не поможет Гифьюа.

– Он должен его спасти!

– Гифьюа теперь ничто не спасёт, – сказал Асубха. – Он уже прошёл Алую Тропу.

Кирон отступил от Антиоха. Его руки были стиснуты в кулаки, а в серых глазах кипело бешенство самой чистой пробы. Он упёрся в съёжившегося хирургеона ненавидящим взглядом, испытывая потребность что-нибудь сокрушить, из-за которой его ярость грозила вылиться в убийство. Но тут Севериан, бдивший у дверного проёма, выкрикнул предупреждение.

– Приберегите свой гнев, братья, – сказал он. – Сюда идёт мишень получше.

– Наши охотники? – потребовал от него Тагор. – Кто это, Имперские Кулаки или Легио Кустодес?

Лунный Волк отрицательно покачал головой.

– Я не знаю, кто они такие, – ответил Севериан, оглядываясь на площадь по ту сторону двери, – но они вооружены, и они определённо не имперцы. 

XVIII

Мрачный Империум / Битва в Вороньем Дворе

Здесь было всё: каждый из восстановленных отголосков сути, все до единого горькие озарения и сбивчивые речи полчищ безумцев. Они бурлили в шепчущих камнях, охватывая водоворотом всю башню, как запертое в ловушку электричество, которое, если не перенаправить его побыстрее в землю, сожжёт того глупца, который пробудил его к существованию.

Эвандр Григора балансировал на грани истощения. Он был измождён, из его тела ушли вся его крепость и энергия, он не ел и не спал вот уже несколько дней. Его одержимость желанием разгадать, что же на самом деле появлялось в этой башне, привела его на тот рубеж, что разделяет рвение и помешательство. Воздух наполняло невероятное количество текстов в тактильном шрифте, которые удерживались на весу затопившей комнату энергией Имматериума, напоминая стоп-кадр взрыва в библиотеке.

Здесь были его книги, его свитки и его записи – всё, что он собрал по Системе. Буквы мерцали, словно бы вытисненные сверкающим золотом. Свет, которым сочились стены, уходил в застывший буран страниц, и каждое слово, начиная выцветать в воздух, сначала поднималось с листа, а затем улетучивалось в эфир.

Когда очередная фраза исчезала, Григора впитывал её значение и включал его в своё понимание Последков. Он знал, что вокруг него уходит в небытиё величайший труд его жизни, но считал это незначительной ценой за разгадку смысла, который вился вокруг него, но никак не давался ему в руки.

Решётка над его головой пульсировала сиянием, но то был свет, который не освещал и который не грел кожу. Он был вратами в ужасные виде́ния города телепатов, которые были сохранены, осушены и анатомированы, как доселе неизвестная форма жизни, попавшая в руки препаратора. Работая прилежно и методично, криптэстезики Григора вычистили худшую составляющую кошмаров, но их суть... о, их самая сердцевина... её он сохранил здесь. Она была упрятана в таких запутанных аллегориях, косвенных метафорах и невразумительной символике, что лишь человек, столь же искушённый в Системе, как и Григора, смог бы понять, чем она является на самом деле.

Вот это и было тем, что знал Кай Зулэйн, тем секретом, что он нёс в себе и который лишь он мог постичь. Вот это и было тем, что Сарашина сочла настолько важным, что не смогла доверить никому другому. Ничто, обладающее подобной мощью, не смогло бы пронестись через Шепчущую Башню, не оставив ушиба. И если знать, как и где искать, то можно было воссоздать то, что нанесло этот удар.

Как судебный хирургеон идентифицирует орудие убийства по нанесённым жертве повреждениям, так и Эвандр Григора складывал один к одному миллиарды фрагментов той информации, которую спрятали в уме величайшего неудачника башни.

Кусочки соединялись в целое, но так медленно...

Он уже увидел дразнящие намёки... образы слов, фразы, которые не говорили ему ничего, но от которых веяло обещанием жестокого мрака далёкого будущего...

Эпоха войн в беспросветном тысячелетии...

Великий Пожиратель...

Отступничество...

Кровь Мучеников...

Чудовище Поднимает Голову...

Кровавые Приливы...

Конец Времён...

И как фон всему этому, он слышал заунывный топот марширующих ног. Армии шли на войну сквозь нескончаемую череду убийств и разрушений, которая могла прекратиться лишь с исчезновением мироздания. Эти войска никогда не сдадутся, ни за что не простят, и единственным, что заставит их сложить оружие, будет погибель, которая унесёт их в смертный час самой войны.

Кай предвидел конец Империума? Прозрел окончательную победу Хоруса Луперкаля? Григора так не считал, поскольку на тех словах и образах лежали бремя веков и пыль истории, которые могли накопиться лишь за тысячелетия. И хотя он увидел их совсем мельком, они оставили его в состоянии небывалого ужаса, похожего на тот, что испытывает человек, который пойман в порождённом собственным разумом кошмаре и знает, что он никогда не сможет проснуться.

"До правды докопаешься – назад уже не зароешь". Он очень любил цитировать этот афоризм в своих поучениях, но сейчас... О, как бы ему хотелось, чтобы было иначе...