Рекламщик в ссылке для нечисти - Полина Бронзова

там, если с заповедником дела пойдут на лад, может, однажды добудет и золотые. Хохлик остался доволен и тем, бросил на Василия торжествующий взгляд и так раздулся от гордости, что неясно, как рассчитывал поместиться в новую рубаху.

Умила была ничего, приветливой. Василий даже осмелился её спросить, вся ли их семья превращается в медведей.

— Токмо батюшка, — ответила она. — Да и то, правду сказать, не ведаю, обращается али нет. Говорить он о том не любит, сама я того не видывала…

Они ещё немного поговорили, Василий рассказал о своей жизни, и тут за Умилой явилась мать. Нет бы, сказала, добру молодцу снедь отнести, сидит с какими-то голодранцами…

Бросив извиняющийся взгляд, Умила позволила себя увести. Хохлик, показав на удивление длинный язык, тоже ускакал.

— А мне рубаху-то шьют, шьют, а тебе-то нет! — крикнул он напоследок.

Василий пошёл домой и до конца дня думал над рекламой.

В то время, когда дневного света уже не хватало и он собирался притворить дверь и разжечь лучину, в дом вбежал Волк. Василий, опустившись на колени, погладил его, потрепал за ушами, сказал пару глупостей вроде тех, которые люди порой говорят собакам, а потом почувствовал, что Волк пришёл не один.

С ним явился Тихомир и теперь мялся на пороге, не решаясь войти. Вчера был смелее. Василий его пригласил, куда деваться.

— Выходит, что не с кем потолковать, — сказал Тихомир. — Нечисть-то человека не уразумеет, а из людей токмо Добряк, да мы и допрежь не ладили, а ныне жёнка его заедает, продыху не даёт, к нему и не подойти… Бабка Ярогнева ещё, ток она как зыркнет, все слова позабудешь.

Выставив на стол горшок, от которого несло медовухой, староста присел на лавку и, облокотясь на стол, продолжил:

— Ты вот чего, пей да слушай, а отвечать мне и вовсе не надобно. Я так, сам с собой потолкую, вроде как и не с пустым местом…

И поскрёб в затылке. Было видно, ему неловко.

Василий оставил работу — какая уж тут работа? — нашёл кружки и принял внимательный вид.

— Вишь ты, — сказал Тихомир, не поднимая глаз от столешницы, — как оно так-то, да… Вот.

Василий согласился.

— Я с Борисом дружбу водил, а Рада с жёнкой его, — продолжил староста. — Мы будто братья, они будто сёстры. Детишек, думали, обженим, ежели народятся сын да дочь… Счастливое было времечко, да недолгое.

Он разлил медовуху по кружкам, сделал глоток и сказал:

— Я-то, как Борисова сына подменили, тож делал что мог. Людей разных искал, про кого говорили, что способны они помочь. Да Борис уж решил, что всё зря, запер подменыша и толковать о том боле не желал, а я ж чего? Я и не лез. И Раде запретил. Ещё и Всеслава будто разумом повредилась — ну, ясно, хотелося мне жену от того держать подале.

Тихомир допил и стукнул кружкой о стол, глядя перед собой.

— А выходит, Радушка-то моя права была, — сказал он негромко. — И до последнего дружбы не предала, хотя Всеслава так-то с нею себя повела, что иная бы и не простила. А я-то хорош друг, а? Сказали отступиться, я и отступился. Верно Борис меня погнал…

Развернувшись к Василию, староста поглядел прямо в душу и спросил:

— А ведь Ярогнева не сама пришла в няньки наниматься, как думаешь? Такие-то, как она, без просьбы в чужие дела не лезут. И Рада всё заговаривала со мною о подменыше, всё заговаривала, аж до крика у нас доходило. Она ведь, выходит, помощи моей искала, а, Вася? С бабкою они заодно действовали?

Василий пожал плечами.

— Ты бы у Ярогневы и спросил, — осторожно ответил он.

— Да нешто она сознается, ведьма старая!

— Ну а вот, допустим, ты бы узнал, что они заодно, — продолжил пытать Василий. — И что тогда?

— Что? Бабке бы шею свернул!

— Э-э, за что?

— Дак а чё она мне правду-то не сказала? Уж теперь-то могла бы, а ежели молчит, значит, и её вина, что Рада водяницею стала! — убеждённо сказал Тихомир и хлопнул по столешнице ладонью.

Василий вздохнул и задумался.

— А ты, когда жена ушла, не искал её? — спросил он затем. — Ну, тебя же не сразу в ссылку отправили, время было. Не ходил на берег, не пробовал поговорить?

— Как же! — обиделся староста. — Ходил, и звал, да почитай что жил на берегу, токмо не вышла она!

— Хм, а это… А что ты, например, говорил? Какими словами звал?

— Какими-какими! — Тихомир заметно смутился и отвёл взгляд. — Ну, какими жену зовут, ежели она от мужа сбежала…

Василий молча ждал. Староста ещё налил себе, выпил, утёр усы и сознался:

— Ну… «Выходи, паскуда», орал. Марьяшку притаскивал, в воду толкал, кричал, пущай она и её забирает, чего на меня-то бросила! Горло надрываю, Марьяшка ревёт. Это ж и вовсе сердца должно не быть, чтоб не откликнуться!

Василий молчал, только смотрел.

— Ну, чё уставился? — прикрикнул на него Тихомир. — В чём я неправ, а как ещё-то надобно?

— Ну да, действительно, — сказал Василий. — Как ещё? Может, попробовать спокойно поговорить, разобраться, что вообще случилось? Да нет, кто же так делает. Надо сходу обвинять, кричать…

— Да чё ты понять-то можешь! — заорал староста, поднимаясь. — Ишь, сопля, ни жены, ни детей, поучать меня будет!

— Ещё скажи, что я неправ, — упрямо продолжил Василий. — Ты же и сам понимаешь, почему она к тебе не вышла. Если ты, к примеру, случайно узнаешь, где её искать, что ты сделаешь?

— Что? Да за косы её из воды выволоку да дурь-то эту русалью из неё выбью!

— А, ну отлично. Ты вообще нормальный?

— А чё? — заревел Тихомир, надвигаясь на него. — Она мне женою быть клялась, не покидать, и покинула! Я в своём праве!

— Ясно тогда, почему бабка тебе… — запальчиво начал Василий, понял, что едва не проговорился, и исправился: — В общем, никто тебе ничего не скажет, даже если узнает, пока ты не поумнеешь. Да хотя бы подумай, если она водяница, с ней вообще так можно? Или ты думаешь, она после такого опять человеком станет?

— Да нешто я знаю, — убито сказал староста.

Всего мгновение назад Василию казалось, Тихомир набросится на него с кулаками, но нет, он сдулся, как проколотая шина.

— Я ж её, любушку мою, и пальцем никогда… Разве ж я мог бы так-то?

И тут же добавил, опять горячась:

— А, может, и стоило бы!

Дальше особого разговора у них не вышло. Тихомир сказал, что Василий ничего не понимает и не поймёт, и лучше бы он толковал с