Рекламщик в ссылке для нечисти - Полина Бронзова

Василий решил, что гостей у Добряка и без него хватит. Сам он устал, да и в баню давно не ходил, так что знакомство лучше отложить до завтра. Хочется же произвести хорошее впечатление.

Он задержался всего на минуту, даже меньше. С улицы ещё внесли не все вещи, и шешки умудрились открыть сундук, тянули наружу расшитое полотенце. Вот Василий их и пугнул, а полотенце взял за край, чтобы спрятать обратно.

Тут крики в доме стали громче, дверь распахнулась от могучего толчка, старая кикимора вылетела, споткнувшись о порог, и с причитаниями похромала мимо Василия. Дородная женщина в белом платке — видно, жена Добряка — встала в проёме, потрясая ухватом.

Кикимора начала было скулить о том, что ежели кто гонит гостя со двора, тому не видывать добра, но её быстро перекричали. Мол, каждый гнус да злыдень себя ещё гостем будет мнить, незваным в дом являться да над хозяевами насмехаться? Да таких гостей надобно гнать поганой метлой!

— Зря, ох, зря я така сердобольная! — проскрипела кикимора. — Оба вы хороши, что Добряк твой, что ты сама, хабалка! Вона как…

— Ступай восвояси, не то язык тебе дверью прищемлю да кости пересчитаю! — сурово ответила ей хозяйка.

Тут её взгляд упал на Василия, который всё ещё стоял у раскрытого сундука. Произошла немая сцена, после которой Василий поспешил бросить полотенце и уйти. Вслед ему неслись крики о том, что ж это за место такое дикое, добрых людей нет, одни голодранцы шастают, им лишь бы что упереть…

Добравшись домой, Василий зажёг лучину, сел за стол и придвинул к себе бересту. Раз уж они решили не отступать от плана, стоило придумать, как зазывать людей, и в голове уже были идеи. Осталось их расписать, чтобы ничего не забыть. Может, по ходу дела и что-то новое придумается.

Как раз тогда, когда он уже увлёкся, дверь заскрипела, впуская кого-то. Света лучины не хватало, чтобы сразу узнать гостя. Василий поморгал, прогоняя черноту и вспышки перед глазами, и сразу подумал, что это пришла Марьяша. Сердце забилось.

— Вот, ужин те принёс… — раздался безрадостный голос Тихомира.

— Да я уже поужинал, — растерянно сказал Василий.

— Ужинал, не ужинал, дело твоё, — не глядя на него, хмуро ответил староста, — а потолковать бы надобно… Горшок али миску давай, и так уж Марьяша перетаскала к те почитай всю посуду!

Он выставил горшок из корзины и забрал вместо него пустой. Творог, прикинув, пересыпал в другую миску, поскольку та, которую он принёс, была глубже. Выложил на стол пяток яиц, поймал ладонью, чтобы не разбегались, огородил берестой, и всё это время сопел и не смотрел на Василия. И разговор начинать не спешил.

Управившись с делом, Тихомир опустил корзину на пол, сел на лавку и неохотно сказал, глядя в сторону:

— Смерти я тебе не желал, и вообще никакого зла. Ты, Вася, мне и вовсе по душе пришёлся, но, сам понимаешь, токмо покуда не начал я подмечать, как вы с Марьяшей друг на друга глядите. Вы-то с ней несхожи совсем, да и ты из иных земель, где всё не по-нашенски — кто ж ведает, к каким девкам привык да что у вас там за нравы! Оно-то ясно, дело молодое, спервоначалу кровь играет, боле ничего и не надобно, а дале-то как жить будете? Да и не верил я, что ты останешься, даже ежели что и обещал.

Он посмотрел исподлобья.

— Негоже так-то, Василий, голову девке дурить. Одна она у меня осталась-то, одна отрада, счастья я ей хочу, а с тобою не вижу, что ей за счастье. Если бы я хоть понимал, что ты её не оставишь, не обидишь, я бы уж, может, и в чужие земли ей отбыть позволил…

Тихомир уронил голову на руки и запустил пальцы в волосы.

Василий был бы и рад что-то сказать, но что? Так и сидел, ковыряя столешницу. Там с одной стороны торчала щепка.

— Ежели выйдет с Борисом потолковать да Казимира на чистую воду вывести, — сказал Тихомир, поднимая лицо, — увезу её подале отсюда. Не хочу, чтоб как с матерью её вышло…

— А как вышло с матерью? — спросил Василий.

— Да как!..

Староста искривил губы. В голосе его звучали досада и застарелая боль.

— Слыхал, может, из водяниц она, а они-то, в ком русалья кровь, в воду могут уйти, ежели захотят. Ежели, может, обида какая али жизнь не мила… Мы-то с Радою ладно жили. Ну, спорили, не без того, токмо от иных споров огонь жарче горит. Из-за одного-то лишь, из-за подменыша этого проклятого да из-за Всеславы иные ссоры у нас выходили, холодные да липкие, как тина морская!

Он хлопнул по столу ладонью.

— Всеслава ей смерти желала, чьим-то наветам поверила, да по её бы и вышло, ежели Борис бы не вмешался. И после такого-то Рада её жалела, убивалась! А я и слышать об том не мог, ежели она хоть слово… Ну, как-то мы повздорили, и она всё ходила сама не своя, а я в тот раз, чурбан, первым на примирение не пошёл. Ушла она из дому-то, да и не вернулась. После уж на берегу башмачки её нашли, платок — от людей, значит, отреклась, да и от мужа такого…

— Это же странно, — осторожно сказал Василий. — Ну, чтобы из-за одной ссоры вот так всё перечеркнуть. Вы же долго были вместе, и из-за Мудрика тоже ссорились не в первый раз, так с чего бы ей именно тогда уходить в воду?

Он-то знал больше, но сомневался, что об этом нужно говорить. Тихомир и на бабку рассердится, и на Всеславу набросится, если та с царём сюда явится. В тот день будут нужны холодные головы и большая удача, а Тихомир наверняка всё испортит…

Василий всё тянул, тянул отставшую щепку и не мог решиться: говорить или нет?

Староста смерил его немигающим тяжёлым взглядом.

— Да кто же их, баб-то, знает, — ответил он. — Почитай два десятка лет терпеть будет, а потом вступит ей что, да и уйдёт. Так вот чего, Василий: ежели Марьяша не вынесет да материну судьбу повторит, я тебя своими руками удушу.

Он протянул к Василию ладони, а потом тяжело опёрся на стол и поднялся.

Щепка с треском отломилась.

— И сам жить не стану, и тебе не дам, — докончил Тихомир, поднимая свою корзину. — Так лучше б тебе в Перловке не задерживаться, как мы закончим дело. Ну, уяснил?

И, не дождавшись ответа, ушёл.

После такой беседы Василий