Сессия: Дневник преподавателя-взяточника - Игорь Данилевский

– Не знаю.

«Да! Не знаешь ты!»

– Ладно. Если будут звонить, скажи, что буду часа через два.

Мы сидим в Д-406. Я – за преподавательским столом, передние парты оккупированы девятью девчонками, а на одном из задних рядов примостился Трофимов, специально выбрав себе такое место, с которого можно было бы узреть любую попытку списывания. Несмотря на упадническое настроение, я восхищаюсь очередным узором судьбы, вписавшей мой последний экзамен в «индустриале» в мою любимую аудиторию. Не хватает только двух даунов, которые не смогли сдать вчера, и негодяйки Элеоноры. Тридцать минут проходят, как обычно, почти незаметно; я собираю у всех листки с ответами и начинаю выслушивать разношерстное блеяние. Несмотря на то, что Трофимов вновь демонстрирует свою некомпетентность в предмете вообще и налогообложении в частности, даже он понимает, насколько далеки от нормы ответы моей паствы, и тройки на старте летят, как шелуха от семечек. Вслед за этим настает очередь моих тайных клиенток, и первой за переднюю парту садится Ирина Донскова. Я нахожу в стопке перед собой исписанный ее размашистым почерком двойной листок и говорю максимально нейтральным тоном:

– Начинайте.

– Расчет единого налога на вмененный доход включает в себя применение устанавливаемой на федеральном уровне базовой доходности по видам деятельности, количества единиц физического показателя, корректирующих коэффициентов Ка-один, Ка-два и Ка-три…

Я хватаюсь за голову. Коэффициент «Ка-три» уже давным-давно отменен, но эти красавицы, Донскова и Пензова, или нашли старое пособие по бизнесу, или старую страничку в Интернете. Значит, сейчас Донскова мне скажет, что коэффициент Ка-один связан с кадастровой стоимостью земли… Ну, так и есть! Замечательно… Хуже всего то, что сейчас это слышит и Трофимов – из-за того, что мы принимаем вместе, а не раздельно. Одно спасает: этот козел совершенно не рубит в налогах, а то, что сейчас он накручивает на ус неправильные ответы, может быть, даже и к лучшему. Да и я еще вдобавок в своём оставленном в кабинете Бочкова УМК не заменил старые материалы на новые. Дай Бог, чтобы Трофимов их почитал, хорошенько запомнил и где-нибудь опозорился с такими знаниями две тысячи шестого года, хе-хе!

Донскова продолжает торопливо излагать мне – естественно, совершенно неверно – суть корректирующих коэффициентов, а я почти молюсь о том, чтобы она быстрей закончила с этой туфтологией. Наконец, моя протеже останавливается и выжидательно смотрит на меня. Я задаю ей отправленный вчера по эсэмэс вопрос о величине коэффициента Ка-два в нашем городе для розничной торговли. Разумеется, она с ним блестяще справляется, а Трофимов – как обычно, когда ему нечего сказать – реагирует какой-то стандартной фразой типа «хорошо, давайте дальше». Второй вопрос у Донсковой по бизнес-планированию, и тут она умудряется неожиданно и для меня, и для Трофимова поплыть. Она с грехом пополам перечисляет разделы бизнес-плана и останавливается.

– Что-нибудь еще можете добавить? – угрожающе спрашивает Трофимов. Менторские нотки так и сквозят в его голосе. Он явно чувствует себя сегодня уверенно – не то, что вчера, когда он выглядел как получивший нагоняй от директора старшеклассник. И это очень ощутимо действует мне на нервы, потому что я понимаю, что его нынешняя уверенность, вчерашнее спокойствие после вопроса Бочкову «Ну, всё нормально?» и сегодняшний мой вызов в отдел кадров – звенья одной цепи.

– Нет…

Пауза. Она длится с пол-минуты, в течение которых не только у меня появляется ощущение, что Трофимов сейчас будет настаивать на тройке.

– А для кого в первую очередь нужен бизнес-план? – Трофимов, кажется, уже предвкушает трояк.

– Для инвестора, – тихо выдавливает из себя Донскова.

Это спасает положение, но не полностью. Приходится снова подключаться, и я задаю ей еще парочку заготовленных вопросов. Получив на них ответы, я как бы между делом, стараясь ничем не выдать своей заинтересованности, говорю:

– Это верно. Ну, ладно – четверку тогда можно поставить.

– Не возражаю, – буркает Трофимов.

Донскова встает со своего места и подходит ко мне. Я вписываю «хор.» в ведомость и прошу передать бумагу на подпись Трофимову, сам в это время делая запись в зачетке.

– До свидания! – говорит Ирина, на что получает аналогичный ответ и от меня, и от Трофимова, хотя последнему эти слова не предназначались. Тут же на ее место пересаживается Пензова:

– Можно мне сейчас?

– Да, пожалуйста, – вальяжничает парнокопытное.

Монолог Пензовой точь в точь повторяет монолог ее подруги и по количеству ошибок, которых козел за ее спиной не замечает, и по степени слабости ответа на второй вопрос, которая очевидна даже козлам. Мне приходится вмешиваться вновь:

– Скажите, пожалуйста: а как списываются расходы на покупку основных средств, если они были приобретены до перехода на упрощенную систему?

– Если срок их полезной эксплуатации не превышает трех лет, то в течение года; если этот срок от трех до пятнадцати лет, то в первый год списывается пятьдесят процентов их стоимости, во второй год – тридцать, и в третий год – двадцать…

Пензова строчит весьма бойко, и я специально не прерываю ее возгласами типа «Хорошо!» или «Достаточно!», чтобы отбить охоту Трофимову спрашивать у нее что-либо еще.

– …А если срок эксплуатации превышает пятнадцать лет, то списывается в течение десяти лет равными долями, – завершает она свой феерический ответ.

– Так, ладно – строго говорю я. – Еще спрошу вас…

И в этот момент меня переклинивает. Я намеренно не хочу задавать сейчас какой-нибудь относительно легкий вопрос из знакомого ей списка, потому что он может показаться легким и Трофимову, а запас относительно сложных вопросов я уже почти исчерпал. Оставался еще какой-то один-единственный – я это точно помню, но выловить его содержание из памяти, как ни стараюсь, не могу. Все-таки стресс дал о себе знать: весь последний час я только и думаю, что о вызове в отдел кадров, а отнюдь не о сдаче допсессии девчонками. Я полагал, что таких сбоев у меня быть не может, но оказалось, что очень даже может, если чувствуешь себя в нужный момент расстроенным и дезорганизованным.

– …Еще спрошу вас вот о чем: скажите, какой коэффициент Ка-два применяется для открытых платных автостоянок?

Не ожидавшая такого вопроса Пензова съеживается подобно улитке или черепахе. Если бы у нее был панцирь, то она бы сейчас, конечно, втянула в него голову. Но панциря нет, и ей приходится лихорадочно вспоминать то, что мудак-преподаватель спрашивать вовсе не обещал.

Эти потуги, впрочем, ни к чему не приводят. Пауза растягивается до неприличных размеров. Атмосфера наэлектризовывается так, как это, наверное, бывает на игре «Кто хочет стать миллионером?», когда участник уже дал ведущему слово, что не станет забирать деньги, а будет во что бы то ни стало играть дальше. Я изо всех сил посылаю мысленный сигнал Пензовой, чтобы она смотрела на меня, а не утыкалась взглядом в парту. Девицы из ее группы, замерев, наблюдают за нами обоими. Трофимов, навострив уши, чуть наклоняется к нам, – очевидно, чтобы лучше слышать. И в этот момент…

И в этот момент я понимаю, что Бог услышал мои молитвы. Трофимов не выдерживает напряжения момента и опускает голову. В ту же секунду я дважды поднимаю указательный палец. Мою подсказку заметила не только протежируемая мной подруга Донсковой. Её заметили все. Кроме одного человека. Точнее, животного…

– Единице! – отвечает Пензова.

– Ну, ладно. Тогда четверку можно поставить, – невозмутимо проговариваю я.

– Пусть будет четверка, – соглашается поднявший черепушку Трофимов…

Зачетка и ведомость расписываются; оставшиеся девицы долго провожают Пензову завистливыми взглядами. Вскоре они получают вымученные трояки (двоих жалко – отличные девчонки, но сегодня я не в силах им помочь), и летят белыми лебедями на заслуженный отдых. Следом за ними в комнату тихим шагом заходят самые проблемные товарищи семестра, от появления которых желудок у меня становится каменным: пронесёт ли? Пара двоечников и Элеонора берут билеты; Саматова при этом старается заглянуть мне в глаза, а Трофимов, завидев ее, враз приободряется. Всё ясно: намерен её припечатать. Настроение у меня ухудшается еще на порядок. За окном бегут облака, похожие на грязно-серые кляксы (сегодня с самого утра сильный ветер), сгущаются все больше и больше, что, понятное дело, тонуса не прибавляет, а я готовлюсь выжидать положенные полчаса, как грешник при виде сковородки.

Но столько ждать и не приходится.

Через пятнадцать минут подошедший с инспекцией Трофимов тычет пальцем в листок перед Элеонорой, оставшийся почти столь же девственно чистым, каким был изначально (не считать же ответом на вопрос нацарапанные фамилию и номер билета?):

– Это всё у вас? Не тратьте зря времени – ни своего, ни нашего. Списать вам не удастся.