Сессия: Дневник преподавателя-взяточника - Игорь Данилевский

Игорь Данилевский

СEССИЯ: Дневник преподавателя-взяточника

«ЕСЛИ ДВА СОСЛОВИЯ СРЕДИ ЛЮДЕЙ

ПРАВЕДНЫ, – И ЛЮДИ БУДУТ ПРАВЕДНЫ, А ЕСЛИ ОНИ НЕПРАВЕДНЫ, ТО НЕПРАВЕДНЫ И ЛЮДИ,

– ЭТО ЭМИРЫ И УЧЁНЫЕ».

ЧАСТЬ I

МЁРТВЫЕ ДУШИ

ДЕНЬ ПЕРВЫЙ: 18 МАЯ 2009 ГОДА, ПОНЕДЕЛЬНИК

– Игорь Владиславович, здравствуйте! А можно с вами встретиться? – раздается в мобильнике звонкий девичий голос.

Игорь Владиславович – это я: доцент кафедры маркетинга и управления Волго-Камского государственного университета тяжелой индустрии. Работаю в «индустриале» (или, как чаще говорят студенты, в «индАстриале») пять лет, из них четыре – успешно. Что означает слово «успешно», вскоре станет ясно и без моих разъяснений.

– Да, конечно! – моя первая реакция на подобные обращения всегда одинакова. – А вы из какой группы?

– Из ЭПП-один-ноль-пять!

– Хорошо! (Это действительно хорошо. Группа знакомая, я вел у них два предмета. Ребята спокойные, покладистые; половина идет на красный диплом.) – Подходите сейчас в Д-четыреста шесть.

Нумерация корпусов нашего университета весьма специфическая. Первый выходящий на одну из ключевых магистралей города восьмиэтажный железобетонник, в котором еще полтора года назад размещалась вся администрация, обозначен литерой «Г». К оборотной стороне этого монстра примыкает прячущийся во внутреннем дворике корпус «В», который через кишкообразный коридор соединяется с глубоко законспирированными внутри всего комплекса «А» и «Б»-корпусами. А вот неказистое четырехэтажное здание, располагающееся отдельно во всё том же внутреннем дворе и чем-то напоминающее морскую черепаху на фоне окружающих ее барракуд – это корпус «Д». В нем находится кафедра, на которой я имею удовольствие работать, и та самая аудитория «Д-четыреста шесть», в которой я больше всего люблю проводить свободные минуты. Д-406 – комната (точнее – клетушка-комнатушка: назвать как-то иначе эти крохотные помещения в нашем «флигеле» язык не поворачивается) в некотором смысле особенная. Для того, чтобы попасть в нее, нужно пройти по коридору мимо всех остальных комнатёнок, а затем повернуть налево в тупик, столь же короткий по сравнению с коридором, как хвост у ротвейлера. В нем и находится эта обособленная от прочего гудящего в едином образовательном порыве мира территория – рядом, через стенку, только вечно закрытый хозяйственный блок.

Через минуту дверь распахивается, и на пороге с воркующим «Здравствуйте!» оказывается Людмила Синельникова – одна из самых эффектных девушек своей группы. И одновременно – едва ли не самая большая моя любовь. По крайней мере – в этом университете.

– А-а, Людмила, это вы! – не скрывая радости, восклицаю я. – Здравствуйте еще раз. Как вы узнали мой номер?

– Секрет! – улыбается она.

Синельникова подходит к преподавательскому столу, за которым я сейчас гордо восседаю в элегантном оттенка кофе с молоком костюме. Большие глаза, цвет которых соответствует фамилии, смотрят на меня озорно и даже задиристо. Рисунок губ словно украден с фото Синди Кроуфорд. Каштановые волосы собраны в пучок. При ее округлом лице это, как мне кажется, ей не слишком идет, но у каждого может быть свое мнение по вопросам красоты. «Упакована» отнюдь не гламурно, хотя при ее внешности это было бы естественно: под белым плащом – простое облегающее платье светло-бежевого цвета, черная сумка – неплохая, но явно не от «Prada» или «Louis Vuitton», туфли… я не очень разбираюсь в женской обуви, но, по-моему, соответствующие по уровню платью и сумке. «Я у мамы на выданье», – говорит ее облик, причем у мамы не богатой и даже не состоятельной. Но на выданье все же не за быдлана с деньгами, иначе к четвертому курсу при ее-то шарме это уже давно можно было бы сделать. Да и вряд ли девушку, посещающую все лекции и всегда сидящую при этом на первом ряду, устроит быдлан. Ей нужен кто-то поинтеллигентнее. Например – такой, как я. Сам улыбаюсь от этой мысли, но тут же возвращаю себя с небес на землю: она из группы экономистов и пришла наверняка ради какого-нибудь гуманитарного предмета, стандартная цена которому за «Отл.» в зачетке колеблется от шестисот (и это в 2009 году!) у совершенно неуважающей себя «метёлки» с их родной профилирующей кафедры до тысячи с небольшим. За такие деньги ни одна относительно нормальная, то бишь без перманентного триппера, студентка не будет спать с тем, кто ей поможет получить желаемую пятерку или, на худой конец, четверку. Если, конечно, он не похож на Рикки Мартина или Диму Билана. Но я, увы, не похож, хотя без ложной скромности могу сказать, что, по крайней мере, у себя в вузе среди молодых и не очень преподавателей мужского пола я один из самых привлекательных. Черты лица «американского президента», как мне говорят знакомые, и темно-русая шевелюра, которой мог бы позавидовать Эйнштейн, есть не у каждого.

– Игорь Владиславович, я пришла к вам по поводу «Финансов и кредита»! – чарующим голосом говорит мне моя Звезда.

«Ну, так и есть!» – усмехаюсь я про себя. – «Облом! Как жаль, что я в свое время выбрал не техническую, а гуманитарную аспирантуру в родном нефте-химе: сейчас вместо трех штук за тройку и восьми за пятерку можно было бы склеивать пачками таких вот красоток».

– У нас дифзачёт в этом семестре, а по другим предметам учить очень много нужно. Я ходила, но она автоматы не ставит…

– …А кто у вас ведет? – прищуриваюсь я.

– Пирогова, вы же ее знаете!

«Как не знать эту подрубающую своими ценами остальных экономистов клюшку: четыреста – три, пятьсот – четыре, шестьсот – пять… Сама по себе тётка ничего, вменяемая, но демпингушница…»

– Да, естественно. Вас, наверное, и четверка устроит – стипендия же, самое главное, будет…

– Конечно-конечно! – машет руками Мила. – Просто учить неохота, а отдавать ей…

– …пятисотку?

– Ага, тоже как-то не очень – все-таки я ходила на все занятия. Да она к тому же еще и не от каждого берет.

– Почему? Раньше у нее почти всегда была «пакетная» система для любых групп: всем сестрам по серьгам.

– Ну, не знаю – сейчас так. Зачетку спокойно испортить может.

– Ясно…

«Наверное, всё дело в твоей привлекательной внешности, моя голубка. У Пироговой дочь обладает таким лицом, что просится на картинку журнала “Здоровье” с подписью “У вас родятся похожие дети, если будете употреблять спиртное во время беременности!”»

С этими сентиментально-скабрезными мыслями я достаю из сумки чистый лист А-четвертого формата и не слишком крупными цифрами вырисовываю на нем число «300».

– Так устроит?

– Ой, спасибо! – радостно стрекочет моя любимица.

– Пока не за что, – улыбаюсь я, тут же зарисовывая цифры «клубами дыма».

Она расстегивает молнию сумки – не самой, как уже говорилось, понтовой, достает коричневатого цвета кошелек и несколькими секундами спустя протягивает мне три купюры с видом Большого театра.

– Угу! – я удовлетворенно киваю, быстро пряча сотки во внутреннем кармане пиджака. Хорошо, надо сказать, отработано у меня это движение руки – от соприкосновения с шелестящей формой благодарности, а иногда еще и с трепетно держащими эту форму наманикюренными пальцами клиентки (клиенты у меня бывают редко) до гладкой поверхности пиджачной подкладки. Но это не только результат большого опыта, но и дань необходимости: дверь не закрыта – в любой момент кто-нибудь может зайти или хотя бы заглянуть. А уж если дело происходит в коридоре, то надо быть скорым вдвойне.

– Я теперь знаю ваш сотовый. После того, как встречусь с Пироговой – позвоню. В какое время она, кстати, должна быть в универе на этой неделе? Сегодня-завтра-послезавтра?

– Насчет сегодня-завтра не знаю, Игорь Владиславович. У наших групп зачет будет в среду.

– Понятно. Ну, что ж – ладно, Людмила! Решим мы этот ваш вопрос, не переживайте! – При этих словах я улыбаюсь шире, чем гуимплен. Эдакая дурацкая форма сублимации взамен того, что не имеешь возможности соблазнить такую девочку. Но намекнешь – уйдет; скажет, что будет учить сама, да еще и может обидеться. А портить с ней хорошие отношения, пусть и сугубо в пределах правил приличия, совсем не хочется.

– Ладно, Игорь Владиславович! Я тогда побежала. Спасибо, до свидания!

– До свидания!

«Спортсменка, комсомолка и просто красавица», повернувшись, стремительно направляется к выходу, а я смотрю ей вслед, как персонаж Демьяненко или Мкртчяна. Ассоциации с «Кавказской пленницей» у меня неслучайны – Синельникова, как и Варлей, не очень высокого роста и с широкими бедрами. Но последнее мне в ней только нравится: не люблю худышек. Видимо, потому, что сам не худой, хотя и толстяком меня тоже не назовешь. И вновь – в какой уж раз! – жалею, что я – не кандидат технических или физико-математических наук…

Едва за моей несостоявшейся любовью закрывается дверь, как раздается новый звонок. И опять номер мне незнаком.