В шаге от вечности (СИ) - Доронин Алексей Алексеевич

Она помогала детям и зверям, а он – партизанам. И оба смеялись друг над другом, сначала по-доброму, потом все злее. Вопросы власти и собственности… чужой, глобальной, а не их личной… стали их камнями преткновения.

– Буржуи все равно отнимут, сколько ты не помогай этим маленьким негритятам! – фыркнул он, увидев назначение платежа.

– Ты просто невежа из Казахстана. Тебя случайно не Борат зовут? Они африканцы, а не негритята. Ты же не скажешь про еврея, что он “kike” или “dirty jew”?

– Я еще и не так скажу, если он плохой человек… но никогда не сделаю человеку гадость, неважно какого он цвета... если он не заслужил. А вы слишком много значения придаете словам. Вся ваша жизнь театр, и вы носите долбаные маски, на которых нарисованы улыбки до ушей. Все знают, что полиции можно застрелить безоружного чернокожего, но нельзя назвать его негром. И у каждого есть право сменить пол сколько угодно раз и выбрать любой гендер или даже придумать свой, но нет права иметь крышу над головой, работу, пищу и чистую воду.

– Знаешь, darling... – она пыталась подбирать слова, пыталась погасить конфликт, – Ты слишком веришь всяким бредням из сети. В странах, где правят буржуи… точнее, рыночная экономика… там ни один ребенок с голоду не умирает. И у каждого есть крыша над головой и автомобиль. Даже бездомным там дают foodstamps, даже хроническим бродягам и наркоманам. А умирают люди там, где правят фанатики, племенные вожди и кровожадные бандиты-радикалы. Такие, как твои лесные друзья. Давай, покупай теплые подштанники своим гориллам с полуострова Калимантан, покупай!

– Полуостров называется Юкатан. И там воюют за свободу неосапатисты. Они герильяс, а не гориллы.

Эшли эти тонкости, конечно, знала, ведь она бывала в Канкуне на отдыхе не раз. Но ей нравилось его троллить. А по-английски слова “gorillas” и “guerillas” и правда, звучат похоже.

При этом он был готов поклясться, что мисс Стивенсон не была социошлюхой, как многие ее подруги. Социальный капитал для нее мало значил. Она не выкладывала длинных трехмерных отчетов о поездках, шоппинге, своих хобби. В сети проводила очень мало времени – от силы пару часов в день и только по работе.

Но в целом у Эшли было слишком мало расхождений с общественной нормой, чтоб они могли ужиться.

С буржуазной моралью, как называли эту норму чуваки, с которыми Макс общался в сети. Чуваки, которые читали Энгельса, Маркса, Фромма, Маркузе и цитировали последние работы Леона Ванцетти. По всему миру левое движение росло как на дрожжах. И это были уже не безобидные говоруны, а те, кто хотел реальных действий.

Эшли такие знакомства, мягко говоря, не одобряла.

«Надо учиться, работать, верить в себя, вкладывать деньги в свое образование и личностный рост! – вот был лейтмотив ее слов. – А не ныть в чатах о благой уравниловке и гуманных ГУЛАГах. И уж тем более не бегать с ржавым автоматом по джунглям!».

Но даже когда они так «кусали» друг друга, в этом был элемент игры и несерьезности. После этого они всегда мирились. Так продолжалось до одного случая.

Это случилось уже в этом году. Когда он, вернувшись после командировки, находясь не в себе, рассказал ей то, что рассказывать не имел права. Про базу и передающую станцию повстанцев на маленьком индонезийском острове ржавых кораблей и операцию по ее захвату. Про то, как Корпус мира ликвидировал и пленных, и свидетелей из обитавших там «мусорщиков». Парий, находящихся на самом социальном дне, неграждан, не принадлежащих ни к одной стране, но все равно людей.

Он в зачистке не участвовал, но стоял в оцеплении. Макс показал ей снимки, которые сделал сам из глаз, сильно рискуя. Нарушил присягу. Но эффект был совсем не тот, которого он ожидал.

– Ты лжешь, – сказала она. – Или тебя самого обманули. Это монтаж и графика. Я знаю, как такое делается. Я еще маленькая была, когда появился Deep fake.

– Ты о чем? Какой фейк? Я это снял сам. Я тоже так думал, пока мне это давали другие. Но я видел это своими глазами. Они убили их всех, а трупы сожгли. И это были не работорговцы и не наркомафия, а люди, которые хотели перемен. Ты хочешь еще свидетельств? Я найду. Сама и решишь, правда это или нет. Я думаю, это не первый случай. Ну так что? Найти?

– Не хочу, – она закрыла голову руками, будто маленькая девочка, зажимающая уши при ссоре родителей. – Мне уже плохо оттого, чем ты меня грузишь. Прекрати. Прекрати, слышишь! Меня тошнит и от тебя, и от твоих ненормальных приятелей. Иди к ним, если они тебе важнее, чем я! Иди! И гоняйся за своим призраком коммунизма. Чертов фанатик.

Она перевела дух. Взгляд ее был страшным, в нем была боль пополам с гневом. Комфортный мир дал трещину, но она пыталась склеить его… и ей это удалось.

На его попытки обнять ее, она просто отстранилась. И вдруг произнесла уже более спокойным голосом:

– Даже если ты не врешь… ну а ты думаешь твои любимые партизаны так не делают? Не убивают безоружных? Не пытают и не режут на куски? Я читала, как тоталитарные режимы уничтожали людей. Побольше, чем Корпус. Ты помнишь Пол Пота? Давай, езжай! В свою Южную Америку. Или Мексику. Ведь ты этого хочешь? Твое место там, а не здесь. Ты убийца. Ты адреналиновый наркоман. И ты врешь себе, что для тебя есть разница, кого убивать. Но тебе важно, чтоб был максимальный риск. Я это давно раскусила. Чтоб была опасность и смерть вокруг, чтоб все рушилось и взрывалось. Поэтому ты и решил поменять сторону, ведь в Корпусе тебе не поручали серьезных дел.

– Корпус не ведет операций против неосапатистов. Они просто крестьяне, доведенные до нищеты, которые взяли в руки оружие, чтоб бороться с эксплуататорами-латифундистами и корпорациями. Эти партизаны не воюют против мирных людей. И не применяют террористические методы.

Забегая вперед, последнее оказалось неправдой, а предпоследнее – полуправдой, но он тогда этого не знал.

– Корпус пока не ведет, – ответила Эшли. – Но рано или поздно возьмется. Эти люди могут заварить большую бучу и залить кровью целый континент. Мексика же в Южной Америке? Ах да, в Северной… тем более. Короче, я думаю, ты псих и подставляешь нас обоих. Даже в «Люфтганзе» были бы этому не рады, а тем более в Корпусе. Ты хочешь, чтоб у меня были проблемы? И чем эти лесные люди отличаются от тех исламистов, против которых ты воевал? Те были плохие террористы, а эти хорошие? Я вообще не понимаю, какого черта я тебя еще не сдала с потрохами СПБ!

Она и раньше говорила об этом, но в тот день Рубикон был перейден. Такого Макс простить и забыть не мог, даже если и допускал, что это просто слова. Отношения превратились в разбитую вазу, которую никто не захотел склеивать.

Сама Эшли служила на военной базе в Германии и участвовала в тренировочных вылетах на реактивных самолетах. Тогда еще не было в мире целей ни для разведки, ни для бомбардировки с воздуха, и служба была скучной. Платили там меньше, чем в гражданской авиации, но была перспектива попадания в действующий отряд космических сил. А это совсем другие деньги.

Вроде бы она на него так и не сообщила. Рихтер так и не узнал, по доносу ли его попытались взять или он давно был в оперативной разработке.

Хотя… кто их знает, эти игры спецслужб. Кто сказал, что они должны были его тут же взять, а не пытаться распутать всю нить?

«Ты не можешь быть счастливым и поэтому тебя тянет воевать. А борьба за справедливость и все эти голодные детки – твое самооправдание. Даже Джек Потрошитель и Гитлер искали оправдания. Вот ты и нашел. Ты не можешь радоваться солнцу, каждому божьему дню, птичкам на ветке, смеху детей. Поэтому ты хочешь разрушать, чтоб после тебя оставалась пустыня», – это было из одного ее сообщения, которое он запомнил.

Насколько же она его не понимала…

В тот же день она ему сказала, что никакого ребенка у них не будет, и это он виноват.

Он так и не узнал, был ли это выкидыш, или она избавилась... или ребенка просто выдумала, а теперь открыла правду. Он вдруг понял, что так и не узнал ее до конца. И когда она в очередной раз во время их конфликта сказала ему уходить, Максим так и сделал.