Приди и помоги. Мстислав Удалой - Александр Филимонов

Но и без помощи было не обойтись. Он послал в Смоленск, к молодому Владимиру Рюриковичу. Племянник, во всяком случае, не мог отказать в помощи, потому что, крест целуя, обещал Мстиславу Мстиславичу служить верно и во всем проявлять послушание. К тому же Смоленск от Галича дальше, чем Киев. Намного дальше.

Племянник, действительно питавший к славному дяде большое уважение, всегда готов был встать под его руку с тысячью всадников. А почему бы и нет? В своих собственных землях мир, покой и скука, а князь должен воевать, чтобы душа не ржавела. И где же молодому, полному честолюбия князю стяжать себе славу в бою, как не под знаменами столь великого и знаменитого воина, как Мстислав Удалой? Владимир Рюрикович с радостью согласился разделить с дядей опасности похода на Галич, тем более что никого другого Мстислав не пригласил, и, значит, славу придется делить только на двоих.

Согласие Владимира Рюриковича было Удалому приятно, но все же соединенных войск получалось мало. Помнился прошлый галицкий поход, когда и своей большой дружиной — да Даниил Романович помогал — и то не справились.

Оставалось последнее средство, к которому Мстислав Мстиславич решился прибегнуть. Средство старое, испытанное многими, — половцы! Всегда готовые напасть, пограбить, поживиться в русской земле — и так же всегда готовые оказать помощь, если их попросят. Раньше князь Мстислав никогда не приглашал их — русские должны между собой управляться сами, считал он. Позор тому, кто поганых наведет на русскую землю! Но здесь был ведь другой случай — воевать надо было с чужеземцами. Поэтому в том, чтобы пригласить половцев, ничего зазорного не было. Надо только следить за ними, чтобы выполняли условия договора и ни на какую другую добычу, кроме той, что возьмут на войне с уграми, не рассчитывали. Лучше всего, думал Мстислав, пригласить тестя, старого Котяна, с ним и договориться легче, и легче держать в узде его воинов. Но где его найдешь?

Зимой половецкие вежи откочевывали к югу, чтобы скоту было где пастись. Далеко уходили, снявшись с родных мест, — попробуй отыщи в необозримой дали своего тестя и орду его. Но Мстислав Мстиславич был уверен, что для войны половцы всегда найдутся.

Они и нашлись. Недалеко от Киева зимовала в пустом городке орда — с позволения Мстислава Романовича, взявшего с поганых за эту милость два десятка хороших коней. Возглавлял орду молодой князек Буркан, хваставшийся тем, что крещен и носит православное имя Никола (которым, правда, редко пользуется), а также тем, что род его древнее самого Кончака, и знаменитый хан будто бы приходился ему дальним родственником по материнской линии. Впрочем, во всей степи не нашлось бы половецкого князя, который не приписывал бы себе родства со знаменитым Кончаком. Главное — что Буркан ставил под руку Мстислава Мстиславича пятьсот воинов, не знающих страха и искусных в военном деле — так Буркан отзывался о своих подчиненных.

На этом можно было остановиться. Опыт недавних событий показал Мстиславу Мстиславичу, что полторы-две тысячи войска в любой битве могут справиться с любым количеством противника. Небольшим войском легче управлять, легче постоянно находиться у него на виду — и оно не побежит, если будет видеть, что князь не бежит, а сражается. К тому же можно было надеяться на поддержку Даниила Романовича, ради которого во многом и затевалась эта война.

К Даниилу отправились гонцы с вестью — чтобы ждал прихода тестя с полками не позже конца весны или начала лета. Мстислав не мог забыть злоключения свои в пору дорожной распутицы и разлива рек. Слякотная галицкая зима для военных действий тоже не годилась.

Гонцы возвратились к весне и привезли от Даниила Романовича радостное согласие: он ждал тестя с нетерпением. И, судя по тому, что рассказали Мстиславу Мстиславичу о безобразиях, творимых уграми в Галиче, нетерпение Даниила ринуться в бой было вполне понятным.

А в Галиче действительно было плохо. Семилетний младенец Коломан, не умеющий еще управлять своими новыми подданными, уже любил наблюдать за казнями тех галицких мужей, которые в чем-то провинились. А собственно власть была в руках боярина Судислава и воеводы угорского Фильния — и те в злодействах своих словно соперничали друг с другом. Судислав указывал, кого надо хватать, а бан Фильний хватал. Казни совершались прямо на княжеском дворе, где для юного Коломана был сооружен помост. С него было лучше видно, как отлетает голова у мятежного боярина, вся вина коего состояла лишь в том, что он был богат или вступился за свою жену или дочь, когда какому-нибудь сластолюбивому угрину захотелось полакомиться. Большей вины и не требовалось!

Галичане расплачивались за то, что не поддержали как следует Даниила Романовича и Мстислава Мстиславича в том походе против угров и ляхов. Думая, что, удалив от Галича беспокойных князей, можно будет полюбовно договориться с королем Андреем и герцогом Лешком, запутавшиеся граждане повесили себе на шею ярмо, из которого мечтали бы выбраться, да не было на это сил.

Судислав, проклятый переветник, открыто называл галицкую волость владениями короля Андрея и требовал от угорского владыки усиления власти. Судиславу казалось, что если переменить здесь православную веру на латинскую, то народ легче признает свою зависимость от Андрея. Причем сделать это нужно было скорее, пока Русь занята своими делами и вроде бы забыла о несчастном Галиче и наследнике его Данииле, сыне Романа Великого. Андрей писал в Рим, прося Папу Гонория о содействии в сем деле — и Гонорий посодействовал. Пронырливые латинские попы вскоре вовсю хозяйничали в галицких храмах — выкидывали образа православных святых, праздничные одежды, развешанные прошлыми князьями в память о себе — такой обычай наглые пришельцы сочли варварским. Изменяли и сами имена церквей. С теми же священниками, что пытались противостоять надругательствам над верой, захватчики поступали особенно жестоко, словно были они не последователями Христова учения, а дикими и кровожадными язычниками. Что могли сделать граждане против латинских попов? Только жаловаться на притеснения. А кому было жаловаться? Да Судиславу же. И тем самым подставлять головы под меч.

Угорские бароны охотно селились в опустевших боярских домах, хозяева которых были умерщвлены. Новая городская знать вела себя так, как и все завоеватели в покоренных странах. Галицкие бояре, пригласившие угров для собственного спокойствия и выгод, теперь стали захватчикам не нужны. Советов у них никто не спрашивал, никто с ними не считался, имущество их и сами жизни вдруг оказались в полной зависимости от угорских баронов — словно в одночасье богатейшие галицкие мужи стали холопами. Крепкая и жестокая рука взяла беззащитный Галич за горло.

Бан Фильний, или, как его проще называли, Филя Прегордый, был олицетворением неправедной власти. Его имя наводило на всех ужас. Он не щадил и женщин, и стариков, и даже малых детей. Детей — особенно, говоря, что дурную траву надо вырывать вместе с малыми корешками, чтобы из них не вырастала новая. Любимые изречения гордого Фильния передавались из уст в уста, и по ним можно было себе представить, что он за человек. Он считал себя непобедимым. Один камень много горшков побивает, говорил он. Камнем, конечно, был он сам, а горшками — русские. Острый меч, борзый конь — много Руси! Это выражение Филя, как рассказывали, повторял часто и по всякому поводу. Никогда до сей поры не сталкиваясь с русскими в поле, он думал, что с ними так же легко управиться, как и с мирными гражданами.

Мог ли быть на свете враг, сразиться с которым Мстислав Мстиславич желал больше, чем с гордым Филей? Узнав о существовании этого гордого барона, Удалой стал ждать лета с еще большим нетерпением.

Дни ожидания тянулись медленно, и с каждым днем терпения оставалось все меньше. В конце концов войско Мстиславово вышло из Киева, как только растаял снег и чуть-чуть подсохли дороги. Обстоятельства складывались благоприятно для похода: при относительно малоснежной зиме весна наступила ранняя и жаркая. Можно было идти и войску, и обоз тележный везти с собой. Даже медленное продвижение к Галичу и к засевшим в нем врагам было для Мстислава Мстиславича предпочтительнее ожидания.

Вместе с войском Мстислава в поход отправились два его племянника — родной сын князя Давида Ростислав и двоюродный — тоже Ростислав, сын Мстислава Романовича Киевского. Юные княжичи не имели еще своих дружин, кроме личной охраны, состоящей у каждого из десятка, не более, человек. Но рвались в бой и страстно упрашивали дядю, чтобы взял их в поход. Мстиславу Мстиславичу забавно было их юношеское рвение, и он не смог отказать княжичам. Пусть набираются опыта. И с самого начала жизни узнают, что такое слава и доблесть.

К Галичу войско подошло как раз накануне праздника Благовещения Богородицы.