Кровь на эполетах - Анатолий Федорович Дроздов

по чинам. Может, оттого, что они офицерские патенты продают, причем официально. Мало заплатил – и всего лишь лейтенант, дал больше – и полковник. Нация торгашей… Придуманные мной пули для штуцеров англичане получили, о чем мне довольно сообщил их посланник при русском дворе граф Кэткарт. Ну, и хрен с ними! Это вы еще про пули Минье не знаете, а они куда лучше. Англичанин и вручил мне орден, а вот денег не дал. Жлоб. Ну и ладно, нас и в России неплохо кормят.

Великосветская жизнь раздражала меня невероятно. Все эти поклоны, расшаркивания, строгое следование этикету. Советов моих царь больше не спрашивал, да и что я мог ему сказать? История изменилась кардинально, и мои знания, принесенные из своего времени, превратились в труху. Дворы веселились, противостоящие армии копили силы, готовясь к предстоящему сражению, а я тосковал. Из-за этого близко сошелся с государыней. У беременной императрицы проявились симптомы позднего токсикоза – достаточно редкое заболевание, в отличие от раннего. Обычно встречается у женщин старше 35 лет. Елизавета Алексеевна была моложе, однако нервная обстановка, неправильное питание, пребывание в душных помещениях… Лейб-медики обоих дворов не смогли помочь, и государыня вспомнила о Руцком. Я назначил строгую диету, прогулки на свежем воздухе и прочую нелекарственную терапию. Елизавета, будучи немкой, выполнила рекомендации скрупулезно и почувствовала себя лучше. После чего попросила супруга на время беременности прикомандировать графа к ней. Царь охотно согласился: желаниям супруги он потакал, ну, а граф ему на хрен не сдался. Теперь вместо балов и приемов я проводил время с императрицей: следил за ее здоровьем, сопровождал в прогулках по замечательному парку Сан-Суси, развлекал беседами. Меня даже допустили к монаршему столу – невероятная честь для безродного. Правда, пришлось перейти на диетическое питание – не просить же жареного барашка, в то время как государыня ест молочные кашки, но это не напрягало. Я был рад тому, что не приходится торговать лицом на пышных приемах, ловя на себе завистливые и неприязненные взгляды придворных. Мое возвышение многим не нравилось.

Елизавета оказалась милой и приятной женщиной. Мы много беседовали – и не только о медицине. Она расспрашивала о войне, жизни за границей (здесь я, как мог, переводил разговор на другие темы), дочке, женитьбе. Удивилась, узнав, что Груша подвизалась в лазарете для раненых. Как можно?

– Помяните мое слово, государыня, – ответил я, – придет время, и из числа женщин появится много достойных лекарей. Они к этому очень способны, поелику умны, прилежны и милосердны. Только наша косность не позволяет сегодня обучать их медицине. В нашем представлении женщина должна хранить семейный очаг и рожать детей. Но, во-первых, не всем выпадает такая возможность. Во-вторых, женщина может прекрасно совмещать эти занятия. Будь моя воля, я б открыл в России лекарское училище для дам.

– И кого бы стали туда принимать? – полюбопытствовала императрица, которой понравился комплимент женщинам.

– Тех же бесприданниц. Сколько их в дворянских семьях! Сегодня они чахнут, никому не нужные – даже родным[90]. А теперь представьте: их обучили лекарскому делу, тому же акушерству. Общество получит пользу, сами акушерки – цель в жизни и доход, за счет которого смогут содержать себя и помочь родным. Возможно, обретут семейное счастье. Ничего необычного в участии женщин в родовспоможении нет. У тех же крестьян и мещан имеются повивальные бабки, да и купцы их зовут. Не каждый может пригласить акушера, да и мало их.

Почему я выбрал дворянок? Потому что только они в России обучены грамоте. Почему акушерство? Другой специальности учить женщин не позволят, а мужчины не пойдут. Что говорить, если и я тут официально не лекарь – диплома-то нет.

– Вам приходилось принимать роды? – спросила императрица.

– Да, государыня, – подтвердил я.

Если работаешь в скорой помощи, рано или поздно примешь ребенка в карете – не всех рожениц удается довезти вовремя. Некоторые беременные тянут до последнего. В период моей работы в ФАП-е как-то принял роды в акушерском пункте – скорая не смогла пробиться по занесенным снегом дорогам.

– Не предполагала, что военные лекари этим занимаются, – удивилась Елизавета Алексеевна.

– Я не всегда был военным, государыня. С вашего позволения, дам совет. Когда придет время рожать, потребуйте от лейб-акушера, чтобы он тщательно вымыл руки с мылом. Пусть облачится в полотняный халат, тщательно выстиранный и проглаженный утюгом. Простыни должны быть такими же. Это убережет вас от родильной горячки, а младенца – от лихорадки.

– Вот как? – заинтересовалась императрица. – Мы, пожалуй, сделаем по-иному. Роды примете вы.

– Я?.. А как же лейб-акушер?

– Такова моя воля! – отрезала она. – Не смейте перечить!

Пришлось подчиниться. Это случилось в конце мая – ребенок появился на свет преждевременно. Тем не менее, роды прошли легко, мальчик оказался здоровеньким, хотя, конечно, не добрал веса. Наверстает. Царь в это время танцевал в Берлине на очередном балу. Вызванный гонцом, он примчался в Сан-Суси к шапочному разбору: роженица и младенец, чистые и довольные, уже спали каждый в своей кровати. Императрице я дал лауданум – все равно ребенка не кормить, здесь это не принято, а новорожденные, если не едят, то спят. Я уже без халата, в мундире и при шпаге дежурил у постели роженицы. Шпага – это чтобы отгонять придворных, которые лезли в спальню, аки мухи на дерьмо. Дескать, имеют право засвидетельствовать почтение и поздравить государыню. Бациллоносители трипперные… Пообещал проткнуть любого, кто переступит порог, не разбирая чинов и титулов. Угомонились.

Царь в бальном мундире ворвался в спальню и подбежал к нам.

– Поздравляю с наследником, ваше императорское величество! – сказал я, вскочив со стула.

– Как… они? – задыхаясь от волнения, спросил Александр.

– Здоровы, спят. Все прошло как нельзя лучше. Там, – я указал на маленькую кроватку, богато изукрашенную золоченой резьбой, – мальчик. Здесь – ее императорское величество.

Поколебавшись, Александр первым делом подошел к кроватке ребенка, некоторое время смотрел на него, затем склонился и осторожно коснулся губами лобика младенца. Вернувшись к кровати, поцеловал жену. Затем взял меня под локоть и отвел к двери.

– Жалуются на вас, граф, – сказал вполголоса. – Угрожали убить каждого, кто посмеет войти к государыне.

– Всего лишь охранял ее покой, – отмазался я. – Ее императорское величество нуждалась в отдыхе.

– А еще лейб-акушера к роженице не допустили, – сощурился он.

Ага, настучал немец. Небось, на лестнице царя перехватил.

– Такова была воля ее императорского величества, – поклонился я.

– Это она велела вам взять акушера за ворот, вытащить за дверь и пригрозить заколоть шпагой, если вздумает воротиться? – улыбнулся царь.

– Извините, ваше императорское величество, – вздохнул я. – Но что оставалось делать? Этот немец лез к ее величеству с грязными руками и в мундире, полном микробов. Я предложил ему