Стременчик - Юзеф Игнаций Крашевский

мешать их сближению. Гуниады подошёл с радостным и светлым лицом, ожидая, может, что в молодом пане найдёт незрелого юнца, которого чем попало нужно забавлять.

– Милостивый государь, – сказал он, – я и мы все, что приветствуем вас тут от всего сердца, надеемся, что и наша страна, и люди вам понравятся. Есть ли на свете более красивая страна? А вы ещё всех её чудес не видели.

– Страна чудесна, – отвечал Владислав грустно и серьезно, – но верьте мне, пане, что самая прекрасная для человека та, в которой он родился. Если бы вы видели наши леса, деревья и реки!

– Всё-таки вы должны полюбить и привыкнуть к Венгрии, – сказал Гуниады.

– Да, но на это нужно время, – отозвался король, – а признайте мне, что до сих пор этот край больше выглядит как добыча, за которую нужно воевать, чем как подарок. Я ехал сюда с иной надеждой, с другими мыслями, признаюсь вам искренно. Я думал, что вы согласно пожелали отдать мне корону, а мне придёться за неё сражаться с вдовой и сиротой.

– Вам – нет, милостивый государь, – сказал Гуниады, – нам для вас. Увы! Согласие у людей, в семье редкое, что же говорить про такую страну… в такое время!

Он вздохнул, поднимая взгляд на Владислава, который его внимательно слушал, так, что, казалось, просит высказаться.

– Для короля корона и сан обременительны, милостивый государь, – говорил Гуниады, – и мы знали, что корона св. Шчепана будет для вас нелёгкой, но вы покроете её славой и послужите христианству. Вдова и сироты не входят в расчёт там, где идёт речь о судьбе народа. Что же значат права рода по сравнению с правами народа?

Мы не хотели и не хотим правления вдовы Альберта, потому что нам там угрожала немецкая торговля нашей землёй; хотели разрезать её для потомства, раздать на наследства. Кто знает, какие увечья ради милости императоров… Мы нашу родину, дай Боже, хотим расширить, но ни пяди её не дадим оторвать.

Глаза Гуниады очень черно засверкали, он поднял голову.

– Мы выбрали вас, милостивый пане, как молодого рыцаря храброй крови, потому что нам нужны и молодые руки, и сердце, а в короле – вождь и солдат. Из Азии стекаются нехристи на наши и соседние края, мы должны тут стоять стеной, чтобы они не сокрушили креста и не обратили в пепел Европу. Не сетуйте, милый господин, – прибавил он, – потому что мы призвали вас для великого и славного дела. Что значит женский плач и детский визг, когда Христос зовёт нас: «Защитите моё знамя!» Мы должны быть глухи.

– Милый пане, – отозвался Владислав, – этим, правда, вы разогрели мне сердце, но тем не менее я здесь узурпатор, пока у вас тут нет мира, и не король, а захватчик, покуда половина Венгрии будет на стороне королевы.

– Сопротивление долго не будет продолжаться, – прервал Гуниады, – за коронацию сына королевы ответят кардинал Дионисий и хорватский бан, который должен был стеречь корону. Мы вас коронуем, и всё закончится, когда мы вам дадим присягу, а вы – нам.

Владислав какое-то время не мог говорить.

– Вы напомнили, – сказал он тише, – об ответственности, к какой хотите привлечь архиепископа и бана; прошу вас как о первом проявлении моей воли, пусть всех простят.

Гуниады измерил его глазами, словно эти слова открыли ему иную сторону характера молодого пана.

– Милосердие похвально, – произнёс он холодно, – но верьте мне и помните: оно рождает неблагодарных, побуждает врагов, откладывает развязку. Вам подобает быть суровым, и нам также; меньше жертв падёт. Снисхождение разжигает плохих!

Говоря это, он глядел спокойно, но Владислав понял, что этот муж неустрашимой храбрости был в то же время человеком добровольно и из убеждения безжалостным.

– Оставьте нам, – сказал Гуниады, – расправу над теми, которые присвоили себе родину.

Смуглое лицо сына Ягайллы облил румянец.

– Если польётся кровь, – сказал он с великой слиой, – я запятнанной короны на свою голову не надену.

Эти слова, которыми закончился разговор с Яном Гуниады, так как в эту минуту вошёл канцлер Мацей, епископ Веспримский, со славонским баном Толочи, произвели на него, верно, хорошее впечатление, ибо объявляли силу и энергию, которые Гуниады требовал от правителей.

Это первое сближение с наиболее деятельным венгерским вождём, было началом отношений, которые вскоре приняли более доверительный характер. Король нашёл в нём советчика и помощника, который, хотя храбро ему противоречил, пробуждал и веру в себя, и уважение.

Совещания о будущей коронации ещё не были окончены, когда пришла новость о взятии Яврина и о пленении графа Фридриха Цели, дяди королевы, которого беглого схватили в кустах на острове на Дунае.

Почти одновременно с гонцом, который об этом объявил, и сам связанный пленник был доставлен в Буду. Венгры с радостной вестью об этом прибежали к Владиславу и думали, что он тоже порадуется пленению одного из самых деятельных пособников королевы.

Король эту новость принял молча, хмуро, и взглядом, брошенным на присутствующего Грегора из Санока, показал только, что это вызвало у него беспокойство.

Графу Цели угрожали как предателю.

Прежде чем был вызван первый шум этим инцидентом, Владислав выдал приказ, чтобы узника привели к нему в большую замковую залу на нижнем этаже.

Граф Цели был так испуган и неуверен в ожидающей его судьбе, что по дороге в дверях закачался и чуть не упал.

Его загорелое лицо, покрытое пылью, уставшие глаза, рваная одежда, связанные сзади руки, вся панская и безжалостно униженная солдатами фигура вызывала жалость. Люди, которые его вели, когда он закачался, вынудили пасть на колени перед королём, но гордый граф быстро поднялся, из последних сил.

Взволнованный король поспешил ему на помощь и поддержал.

Цели, которому это неожиданное доказательство симпатии влило немного надежды, в нескольких непонятных словах поздоровался с королём, меряя его глазами, в которых одновременно рисовались ненависть, тревога и недоумение.

Король стоял рядом с ним и сперва дал приказ, чтобы его развязали.

Все ждали, что скажет Владислав, а на лицах венгров можно было увидеть некоторое беспокойство.

Владислав сказал мягко:

– Братья и друзья, – сказал он, – я не заслужил, чтобы вы показали себя моими врагами. То, что вы терпите здесь, не моя вина, а ваша. Вы сами согласились на мой выбор, положили на нём вашу печать и нарушили слово. Благодаря вам нам с королевой придёться воевать.

Вы сами лучше знаете, что ни я первый хотел и претендовал на королевство. По вашему требованию я прибыл сюда, а если вы не согласны с моим выбором, в любой момент я готов вернуться в своё