Стременчик - Юзеф Игнаций Крашевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Королю было так его жаль, что отъезд отсюда до Бохны ускорил. На четвёртый день они оказались в Сончи, который большой был похож на большой лагерь, чем на маленький город. Они надеялись, однако, на гораздо более многочисленный съезд. В замке Владислав узнал, что очень многие из тех, что должны были его сопровождать, до сих пор не прибыли.
Те, на которых он больше всего рассчитывал, отсутствовали.
Королева и епископ настаивали на том, чтобы отряд был по возможности более прекрасным, а те, что могли ему прибавить блеска, не прибыли вовремя имеено потому, что наряжались.
Владислав был чуть ли не рад задержке… так ему не хотелось оставлять родины; но королева-мать, видя это, весело, настойчиво пробуждала в нём мужество и амбиции. Впрочем, королю не позволили думать о себе. Ему навязали назначение губернаторов, каштелянов для городов, товарищей и опекунов для брата.
Владислав рьяно принимал участие в судьбе Казимира и это одно его живей интересовало. О Венгрии не говорил, а когда спрашивали, переводил разговор на другую тему.
Экипировка брата, расходы на путешествие, долг помогать рыцарям, которые шли с ним в Венгрию, вынудили короля – при исчерпанной казне – влезть в долги к епископу Краковскому, который в залог взял землю Спискую.
На это роптали.
Переговоры, приготовление, ожидание запоздавших панов затянули пребывание в Сонче вплоть до четверга, почти до дня Св. Войцеха. Хотя не хватало ещё многих рыцарей, дольше ждать их уже было невозможно. Те, которые опоздали, могли догнать короля в Венгрии.
Помимо того, что двор и войско, которые собирались перешагнуть границу, были такими прекрасными, красивыми и таким духом оживлённые, они могли встать в один ряд с христианскими рыцарями всех стран Европы.
Захудалые, победнее, не так изысканно вооруженные остались на родине. Цвет рыцарства выходил с молодым паном.
Прощание было грустным: король опустился перед матерью на колени, чтобы она его благословила, обнял брата и молча пошёл оседлать коня, который, обычно мягкий и спокойный, приблизиться к себе не давал.
Всё это в торжественную минуту имело значение. Невесёлой была дорога к венгерской границе и Кешмарка, где хотели ждать запоздавших. Там Шимон Розгон, епископ Ягерский, который недавно занял для молодого короля Прешов, прискакал приветствовать в значительном отряде венгерских господ.
Это первое доказательство, что у избранного были друзья, которые его всевозможными силами решили удержать на троне, если не для Владислава, то для епископа Збышка и других, было очень утешительным.
Грегор из Санока, который пытался угадать чувства, какие подбадривали короля, не заметил в нём ни радости, ни даже юношеского оживления. Как если бы предчувствовал, что его ждало, он был постоянно погружён в себя и молчалив.
Ради венгров и для подъезжающих отрядов нужно было задержаться в Кешмарке. В течение всего этого времени молодой пан, послушный кивкам епископа Збышека, обращался, выходил, говорил, что ему советовали, но не показал признака собственной воли.
К вечеру второго дня, когда они ждали опоздавших, а особенно маршалка Рытерского, который нужен был королю, и Николая из Шарлея, неожиданно появился отряд литвинов.
Те днём и ночью преследовали Владислава, дабы выпросить у него как можно скорее выслать брата Казимира в Литву.
Этот отъезд уже был решён, но литвины, Андрюшко, Довойна и Рачко, хотели, чтобы у них во что бы то ни стало был князь, чтобы Михал не сел в Вильно. Они неосторожно, болтливо рисовали состояние Литвы таким плачевным, двойственность, гражданскую войну, чреватую такими опасностями, что даже епископа Збышека это обеспокоило.
Комнату Грегору из Санока назначили недалеко от королевской; он удивился, когда поздно ночью увидел входящего в его тесную каморку Владислава, который уже сбросил одежду и был в одном кафтане.
Лицо молодого пана покрывала ещё более заметная туча.
– Что вы на это всё скажете? – сказал он у порога. – Мы сделали бы лучше, возвратившись назад в Краков, не правда ли? Прошу вас, заметьте, в Литве всё кипит, там кто-то нужен… а меня посылают завоёвывать новое королевство, в котором я не удержусь. Я верю в ум и всегда здравый совет епископа Збышка, но в этом его не узнаю. Один Казимир даже с помощью добавленных ему людей с трудом бы справился в Литве. Он молодой и добрый. Нас бы двоих там не было слишком много. Мне охота бросить эту свою экспедицию и возвратиться в Польшу.
Его глаза блеснули.
– В Польшу! В Краков! Зачем мне отбирать чужое королевство, когда в своём собственном столько было бы дел? – прибавил король, опуская кулаки.
– Милостивый пане, – сказал, поворачиваясь к нему, Грегор, – всё это правда, но приходит слишком поздно. Литве, слава Богу, никакая опасность не угрожает.
Услышав это, король нахмурился.
– Не о Литве идёт речь, – прибавил магистр, – но вам очень жаль Кракова!
– Да! И это я от вас не скрываю, – сказал Владислав порывисто, – и думаю, что и другие это понимают. Да, жаль мне покидать Краков… Я тут чужак… и даже тот благожелательный епископ Шимон, что занял для меня Прешов, не скрывает, что меня здесь ждут противостояние и война. У королевы есть немцы, с ней император, Чехия и значительная часть венгерских магнатов.
– А у вас, милостивый король, будет ещё более значительная, – сказал Грегор, – потому что вы их легко получите.
Отступать слишком поздно! Я так же, как и вы, больше чувствую отвращение, чем склонность к этому завоеванию Венгрии, но вернуться время ещё будет. Сейчас решено выйти в поход, первые шаги сделаны… вы уже на этой земле. Возвращение в Польшу люди объяснили бы страхом.
– Страхом! Я ничего не боюсь, – воскликнул он гордо, – за исключением того, чтобы не идти против своей совести.
Грегор молчал, король прошёлся по маленькой комнатке.
– Вы правы, – сказал он, – рыцарь не должен даже дать заподозрить себя, что он чего-то испугался. Победив врагов, я кину им это королевство под ноги… вместе с их королевой.
Молодой пан сказал это с какой-то горячкой и ещё раз повторил:
– Это могли бы объяснить боязнью. Следовательно, мы должны идти.
Он вздохнул.
– Милостивый пане, – прошептал Грегор, – мы идём только с теми чувствами, какие у вас сегодня, и не сделаем ничего против совести. Венгрия сдалась вам, потому что чувствует угрозу, потому что не хочет, чтобы Германия была над ней; их доверию и милости нужно отвечать… самопожертвованием!
– Большая и горькая жертва, – прибавил
