Всеволод Большое Гнездо - Алексей Юрьевич Карпов

нами, и под нашими детьми, и подо всем нашим Владимировым племенем, как нас разделил дед наш Ярослав по Днепр. А Киев вам не надобен!

Как известно, сыну Ярослава Мудрого Святославу, родоначальнику черниговских князей, по завещанию отца достались Чернигов и «вся страна восточная, и до Мурома», то есть левобережье Днепра. Но ведь и Всеволоду Ярославичу, отцу Мономаха, по тому же завещанию тоже отходили земли на левобережье Днепра — Переяславль, Ростов, Суздаль и другие! Киев же считался общим достоянием русских князей. И отказываться от него навсегда — и за себя, и за своих потомков! — черниговские князья не могли. Они готовы были признать Киев достоянием Рюрика, или Давыда, или Всеволода — но только при их жизни, не дольше! Показательно, что, отвечая на требование Рюрика Ростиславича, Ярослав обращался не к Рюрику (или не только к Рюрику), но к Всеволоду Юрьевичу — как к «старейшему» во всём «Владимировом племени»:

— Ажь ны еси вменил Кыев, то же ны его блюсти под тобою и под сватом твоим Рюриком (то есть: «Если вменил нам [в обязанность] признать Киев за тобой и за сватом твоим Рюриком». — А. К.), то в том стоим. Аж[е] ны лишитися его велишь отинудь (совсем. — А. К.), то мы не угре, не ляхове, но единого деда есмы внуци. При вашем животе не ищем его. Аж[е] по вас (после вас. — А. К.) — кому Бог дасть!

За двадцать с лишним лет до описываемых событий один из князей Мономашичей, Ярослав Изяславич Луцкий, ссылаясь на то же завещание Ярослава Мудрого, уже выдвигал подобное требование князю Святославу Всеволодовичу, требуя от него отступиться от Киева («Чему тобе наша отчина? Тобе си сторона не надобе!»). Святослав и нашёл тогда убедительный аргумент, тоже вспомнив о Ярославе Мудром — но как о едином предке почти всех русских князей (за исключением полоцкой ветви династии): «Я не угрин, ни лях! Но одиного деда есмы внуци. А колко тобе до него, только и мне!»96 Вот и теперь Ярослав Черниговский почти дословно воспроизвёл речь и аргументацию покойного брата.

Такой ответ ни Всеволода, ни Рюрика не устроил: «И бывши межи ими распри многие и речи великие, и не уладишася».

Продолжались и переговоры между союзниками. К этому времени относится упомянутый выше брак старшего Всеволодова сына, десятилетнего Константина, с внучатой племянницей Рюрика и Давыда Ростиславичей, дочерью князя Мстислава Романовича Марией, заключённый 15 октября 1195 года; брак этот должен был ещё больше сплотить союзных князей. Они договорились «воссесть на коней», то есть начать войну, с Рождества Христова — 25 декабря 1195 года97.

К началу зимы и Всеволод, и Рюрик собрали внушительные силы. Помимо суздальцев (и, наверное, рязанских и муромских полков), Всеволод призвал под свои знамёна новгородцев, которые должны были выступить против Ольговичей во главе со своим князем Ярославом Владимировичем (свояк Всеволода был возвращён на новгородский стол ещё в 1187 году). Войско это было достаточно велико и включало в себя не только княжеских дружинников, но и городское ополчение: «В том же году, на зиму, позвал Всеволод новгородцев на Чернигов, на Ярослава и на всё Ольгово племя, — читаем в Новгородской Первой летописи. — И новгородцы не отказали ему, пошли с князем Ярославом огнищане, и гридьба, и купцы»98. Однако двигалось войско очень медленно. И когда оно достигло Торжка, то есть не вышло даже за пределы Новгородской земли, последовал новый приказ: «И прислал Всеволод, и возвратил их с честью домой». Ибо той же зимой 1195/96 года военные действия, не успев начаться, были прекращены: Всеволод согласился на мир (или по крайней мере на перемирие) с Ярославом Черниговским.

Киевская летопись так рассказывает об этом. Убоявшись приготовлений своих противников, Ольговичи направили к суздальскому князю послов, и в частности игумена Дионисия, «кланяючися и емлючися ему по всю волю его». Всеволод им поверил и, по образному выражению летописца, «сседе с коня», то есть прекратил только-только начатый поход99.

Одновременно черниговское посольство было направлено и к Рюрику Ростиславичу. Ярослав Всеволодович сетовал на сложность переговоров о мире и просил о перемирии — до заключения (или, если не получится, незаключения) «ряда» (договора) между всеми князьями:

— Брате! Нам с тобою не бывало николи же лиха! Аже есмы не укончали сее зимы ряду со Всеволодом и с тобою и с братом твоим Давыдом — а ты ны еси близь. А целуй с нами крест: како ти ся с нами не воевати, доколе со Всеволодом и с Давыдом любо ся уладим, любо ся не уладим!

Рюрик такое обещание дал: направил посла к Ярославу Черниговскому, «хотя и (его. — А. К.) свести в любовь со Всеволодом и с Давыдом», и привёл черниговского князя к кресту, «како ему не востати на рать до ряду, и сам целова [крест] на том же». Между князьями велись и какие-то переговоры об обмене или уступке волостей; в частности, как позднее подтверждал сам Рюрик, он «ступил» черниговскому князю Витебск и даже послал с этим к своему брату Давыду в Смоленск100. После чего тоже распустил собранную дружину и отпустил домой нанятых им «диких» половцев, богато одарив их (сам он потом укорял Всеволода, что так и не дождался вестей от него и просидел большую часть зимы в напрасном ожидании военных действий). Из Киева Рюрик отправился во Вручий, где по-прежнему проводил значительную часть времени.

Однако Ярослав Всеволодович был не из тех, кто твёрдо держит данное им слово. Да и Давыд Ростиславич отказываться от Витебска не хотел, и Ярослав, вероятно, знал об этом. В самом начале Великого поста 1196 года (а пост начался в том году 4 марта), не дожидаясь съезда послов для заключения общего мира и в нарушение только что данного крестного целования, Ярослав Всеволодович послал своих племянников — Олега Святославича с сыном Давыдом — на Витебск: «на зятя на Давыд[ов|а» (очевидно, имеется в виду зять Давыда Ростиславича; впрочем, летописное чтение в данном случае неясное)101. В те же дни, во вторник Фёдоровой (первой) недели Великого поста, в Киеве произошло землетрясение. Разрушений не было, но стены храмов ходили ходуном, так что людей охватил страх. Многие толковали, что подобные знамения бывают не на добро, «но на падение многим, и на кровопролитие, и на мятеж мног в Русской земле. Еже и сбысться», — заключает киевский летописец, писавший по горячим следам событий.

По дороге к Витебску черниговские полки