Безумные короли. Личная травма и судьба народов - Вивиан Грин

Даже отношения Вагнера с королём не обходились без трений, как ни прочны были узы между ними, потому что Вагнер бывал хитёр и нечестен, а Людвиг требователен и вспыльчив. Однако переписка их сохраняла самые восторженные выражения. «Мой уникальный! Мой Святой! — восклицает король, посмотрев первое представление „Тристана“ 10 июня 1865 г. — Какое блаженство! — Совершенство. Я так переполнен восторгом! — Утонуть… бессознательно погрузиться в высочайшее наслаждение божественным произведением! Вечная правда — до могилы и потом». 21 июня Людвиг писал из своего альпийского гнёздышка:

«Давно уже дневное светило закатилось и скрылось за высокой цепью гор; в глубоких долинах царит покой, и до моего светлого уединения поднимается звон коровьих колокольчиков и песен пастуха. Вечерняя звезда посылает издалека свой мягкий свет, показывая путнику выход из долины и ещё раз напоминая мне о моём дражайшем и его божественных произведениях. Вдалеке, в конце долины, из тёмной зелени сосновых лесов возвышается церковь Этталя. Говорят, что её построил император Людовик Баварский (император Священной Римской империи в начале XIV в.) по плану храма Грааля в Монсальвате. Там фигура Лоэнгрина снова оживает у меня перед глазами; и там в моём воображении я вижу Парсифаля, героя будущего, ищущего спасения, единственной правды. Как моя душа ищет и жаждет таких произведений, которые могут воспроизвести для нас эти призраки».

«Я жажду встречи с вами, — писал он 21 августа, —

только когда я думаю о моём дражайшем и его творениях, я истинно счастлив… Как у вас сейчас дела, там наверху в радостных лесных высотах? Мой дорогой, пожалуйста, выполните мою просьбу! Я вас умоляю. Сообщите мне что-нибудь о ваших планах относительно „Победителей“ и „Парсифаля“! Я жажду услышать. Пожалуйста, утолите эту обжигающую жажду! О как ничтожен мир! Как презренно и вульгарно множество людей! Их жизнь вращается в узком кругу повседневной банальности. О, если бы я оставил мир позади себя!».

Король, казалось, был совершенно поглощён своим протеже. В то время как Вагнер, вдохновлённый просьбой Людвига, начал писать либретто «Парсифаля», король удалился от глаз общества, отказываясь, к примеру, посещать официальные собрания под предлогом плохого самочувствия, но продолжая ходить в театр. После исполнения «Вильгельма Телля» Шиллера он специально поехал на озеро Люцерн, путешествуя инкогнито (хотя его вскоре узнали), к месту событий пьесы, по всей видимости отождествляя себя с героем.

Вагнер гостил у Людвига в Хоэншвангау, который он называл «замком Грааля», «защищаемым возвышенной любовью Парсифаля». «Он, — писал Вагнер, — это я, обновлённый, более молодой, более прекрасный, рождённый вторично: полностью я, а он только прекрасный и могущественный». Они вместе поехали в Тироль, и 14 августа король писал Козиме, всё ещё по наивности не понимая, что она любовница Вагнера (хотя вторым именем его незаконной дочери Изольды было Людовика в честь короля):

«Давайте дадим теперь торжественную клятву сделать всё, что в человеческих силах, чтобы сохранить для Вагнера тот покой, который он завоевал, чтобы освободить его от забот, чтобы взять на себя, когда только возможно, любую его неприятность, и любить его, любить его всеми силами, какие только Бог вложил в человеческую душу! О, он богоподобен, богоподобен! Моя миссия — жить для него, страдать за него, если это окажется необходимым для полного его спасения».

Может, он и испытывал все эти грандиозные сантименты, но в основном они показывают, насколько далеко король продвигался по воображаемому миру, который он сам себе создавал. В Баварии поднималась волна критики по поводу непомерных расходов Вагнера, и негодование ещё усилилось из-за грубого вмешательства Вагнера в баварскую политику. Даже одурманенный король не мог противостоять урагану. «Ваше величество, — писал Пфордтен 1 декабря 1865 г., — сейчас находится на роковой развилке дорог: вам приходится выбирать между любовью и уважением вашего преданного народа и „дружбой“ Рихарда Вагнера». С болью в сердце король приказал Вагнеру уехать из Мюнхена в Швейцарию. Если бы Людвигу пришлось отречься от престола, в новом положении ему было бы гораздо труднее покровительствовать своему другу и субсидировать его; если Вагнер оказывался в Швейцарии, он мог его обеспечивать, что он и делал. Перед самым его отъездом Людвиг написал: «Моя любовь к вам не умрёт никогда, и я умоляю вас навсегда сохранить вашу дружбу ко мне».

Их отношения, хотя и не всегда безоблачные, продолжали служить королю поддержкой. Вагнер с Козимой, которая оставила мужа, жили с комфортом на восхитительной вилле в Трибшене около Люцерна, где Людвиг его посетил. Творческие силы его оставались в полной силе. Король побывал на репетиции и премьере «Мейстерзингеров» в Мюнхене, и именно сам композитор, который сидел около него, поднялся и поклонился в ответ на восторженные аплодисменты, а консервативное общественное мнение сочло этот поступок нарушением придворного этикета. «Я был, — писал король, подписав письмо именем своего героя, „Вальтер“, — так поражён и потрясён, что для меня было совершенно невозможным присоединиться к такому пошлому выражению похвалы, как хлопанье в ладоши». 23 сентября Вагнер прислал прекрасно переплетённую партитуру «Мейстерзингеров» со стихотворным посвящением, отражающим их близкую дружбу, в подарок к двадцать третьему дню рождения Людвига.

Затем переписка прервалась, и появились кое-какие разногласия, и восемь лет они не встречались. Но с началом франко-прусской войны Вагнер, гораздо более патриотично настроенный, чем его покровитель, послал Людвигу стихотворение с выражением похвалы, одобряя поддержку Германии со стороны Баварии. Двое мужчин снова встретились в Байройте, где стало возможным завершение строительства театра, благодаря щедрой суде со стороны короля, в августе 1876 г. для премьеры «Кольца». После спектакля Людвиг писал:

«Я ожидал многого; но как ни велики были мои ожидания, они были намного, намного превзойдены… Ах, теперь я снова вспоминаю прекрасный мир, от которого я был отстранён; на меня снова смотрят небеса, луга сверкают красками, весна входит в мою душу с тысячами сладких звуков… Вы богочеловек, милостью Божьей истинный артист, который принёс священный огонь с небес на землю, чтобы умиротворять, освящать и искупать!»

Когда, по завершении «Гибели богов» Вагнер вышел на сцену, чтобы приветствовать публику, он сказал, что Байройтский фестиваль «снова был проникнут верой в немецкий дух и восславил короля Баварии, который был ему не только благодетелем и покровителем, но и соавтором его произведений».

Когда в ноябре 1880 г. в Баварии праздновали 700-ю годовщину правления Виттельсбахов, Вагнер приехал в Мюнхен, чтобы присутствовать на закрытом представлении «Лоэнгрина». Это был последний раз, когда увиделись король и композитор, так как Людвиг не присутствовал на премьере «Парсифаля» в 1882 г. из-за нездоровья, и он услышал его только в 1884 г. и к этому времени умер уже Вагнер. Людвиг был глубоко потрясён, когда услышал о смерти Вагнера, и хотя он не поехал на похороны, он распорядился, чтобы все фортепьяно во всех его замках задрапировали чёрным крепом. Со смертью Вагнера оборвалась живая ниточка и в существовании самого Людвига, даже при том, что темы его опер продолжали играть самую важную роль в голове короля.

Фантазии Людвига находили конкретное выражение в сказочных замках, которые он строил с большим ущербом для баварской казны. В 1868 г., когда в его памяти ещё были свежи «Лоэнгрин» и «Тангейзер», у короля появилась мысль построить замок, который даст ему возможность выразить в камне темы, звучавшие в этих операх. Они должны были стать увековеченными театральными декорациями. Первая стройка драматично расположилась на вершине горы всего в получасе от Хоэншвангау и после смерти Людвига получила название Нойшванштайн. «Это место, — говорил он Вагнеру, — одно из красивейших на земле, священное и недоступное, достойный храм для божественного друга. Будут и напоминания о „Тангейзере“».

С его бастионами и башнями, его драматическим расположением, Нойшванштайн представляет собой гигантскую сценическую декорацию. Людвиг проявлял к его возведению постоянный личный интерес, часто раздражая архитекторов внезапными переменами решений, вызванными эмоциями, а не разумом. Зал Певцов был украшен фресками из истории Грааля, взятыми из средневекового романа Вольфрама фон Эшенбаха «Парсифаль»; в троном зале воздавалась живописная дань королевской власти. Это была святыня, которую Вагнер так и не увидел и в которой сам король тоже не останавливался до тех пор, пока не оказался на грани безумия.

Вскоре после начала строительства Нойшванштайна Людвиг задумал построить ещё один королевский дворец, иного назначения и вида, Линдерхоф. Он должен был быть данью уважения его великому герою, французскому королю Людовику XIV, которому он хотел подражать в роли покровителя искусств, иногда имитируя его одежду и походку и разговаривая по-французски со своими воображаемыми гостями. 7 января 1869 г. король писал своей бывшей гувернантке баронессе Леонрод: