Проклятый манускрипт - Филипп Ванденберг

Слушая Афру, брат Доминик забеспокоился. Потом он задумчиво погладил бороду и после непродолжительной паузы тихо спросил:

— Вы сказали CONSTITUTUM CONSTANTINI?

— Так было написано в пергаменте.

— И больше вы ничего не знаете?

— Нет, брат Доминик. Это все, что я запомнила из текста. Ну, говорите же: что значит CONSTITUTUM CONSTANTINI? Наверняка вы знаете об этом больше.

Старик покачал головой и промолчал.

Афра не могла поверить, что старый мудрый монах, знаний которого многие боялись, никогда не слышал о CONSTITUTUM CONSTANTINI. Было очевидно, что он пытается что-то скрыть.

Словно желая перевести разговор на другую тему, брат Доминик вдруг сказал:

— А как вы вообще сюда попали? Кто-нибудь знает о том, что вы здесь?

— Только привратник. Мне пришлось кое-что сделать для него. Он сказал, что во время дневной молитвы нет опасности, что нас обнаружат. Но почему вы не говорите о том, что знаете, брат Доминик?

— Бедолага, — ответил монах. — Светлая голова на демоническом теле. Он единственный, с кем я вообще могу побеседовать.

— Брат Доминик, почему вы не говорите, что знаете? — в голосе Афры звучала мольба.

Скрип половиц сообщил, что с другого конца зала приближается привратник.

— Если я могу дать вам совет, — торопливо сказал старик, — то возьмите пергамент и бросьте его в огонь. И никому не говорите, что он у вас когда-либо был.

— Вы имеете в виду, что он ничего не стоит?

— Ничего не стоит? — Монах иронично усмехнулся. — Я только боюсь, что до этого дело не дойдет.

— А почему, брат Доминик?

— Потому что другие…

— Время, девушка! — привратник грубо оборвал их разговор. — Время дневной молитвы подходит к концу. Идемте!

Афра едва не вцепилась горбуну в глотку. Именно теперь, когда монах наконец-то заговорил, он взял и помешал.

— Могу ли я еще раз прийти к вам? — спросила на прощание Афра.

— Это не имеет смысла, — серьезно ответил старик. — Я и так сказал вам слишком много. Если хотите совет: никогда не пытайтесь им воспользоваться!

Горбун кивнул, словно зная, о чем идет речь. Потом подтолкнул Афру к выходу. Они быстро спустились вниз по лестнице. Когда деревянные двери сторожки привратника захлопнулись, Афра почувствовала облегчение. День клонился к вечеру, и она вдохнула холодный воздух.

Слова старого мудреца скорее запутали ее еще больше, чем дали какое-то объяснение. Девушка испуганно оглядывалась по сторонам, проверяя, не следят ли за ней. Без сомнения, ее жизнь была в опасности. Но она была жива! Может быть, все дело в пергаменте, именно благодаря ему она и жила. Пока он у нее, думала Афра, с ней ничего не может случиться.

Приближаясь к мосту, она вспомнила слова старика: Папа римский, вероятно, озолотил бы вас и обсыпал драгоценными камнями, словно королеву, если бы вы отдали ему этот пергамент. Что-то в этом роде, может быть, и не совсем так, говорил и отец.

Иль медленно нес свои темные воды. Афра перешла мост. Взволнованные люди бежали куда-то на север. Женщины подобрали юбки, чтобы бежать быстрее. Из боковых улиц выскакивали люди с кожаными ведрами, и внезапно стали слышны крики:

— Пожар! Горит!

Афра ускорила шаг. По переулку Проповедников неслась огромная толпа людей. Еще одна толпа приближалась от Соборного переулка. Им в лицо ударил едкий запах дыма, пахло горелым камышом. Когда они добежали до Братского переулка, небо окрасилось в кроваво-красный цвет. Афра была очень взволнована и напряжена. У нее появилась смутная догадка, и эта мысль обожгла ее, как весть о Страшном суде. Мужчины образовали живую цепь до самой реки и передавали друг другу ведра с водой.

— Раз-два! — эхо их криков отражалось от соседних домов. — Раз-два!

В начале Братского переулка Афра остановилась и посмотрела вперед. Ее дом горел. Столб оранжевого огня вырывался из покрытой камышом крыши. Из окон валил черный дым. Пожарные уже бросили тушить дом. С помощью приставной лестницы они пытались помешать тому, чтобы огонь распространился на соседние дома.

Тут настал звездный час зевак. Пожар — это всегда волнующе. Большинство считали пожар чем-то вроде увеселительного аттракциона, они пели и плясали от сознания того, что сами остались живы.

Афра, как зачарованная, смотрела на пламя. Огонь уничтожил не только ее дом, он уничтожил часть ее жизни, которую она считала самой счастливой. Что ж, она ошибалась. Казалось, бушующее пламя и дымящийся дом — символы ее жизни в Страсбурге — исчезали прямо у нее на глазах.

Каждый раз, когда рушилась балка или стена, зрители ликовали, как на ярмарке, где за два страсбургских пфеннига можно было окунуть клетку с брызжущим слюной идиотом в большую бочку с водой. Обессилев от ярости, Афра закрыла лицо руками.

Когда толпа немного успокоилась, стали слышны вопросы: чей это был дом? кто там жил? где его обитатели?

Афра стояла как вкопанная. Она боялась, что ее узнают.

Рыночная торговка с корзиной на спине объясняла любопытным, что в этом доме жили архитектор собора Ульрих с женой, странные люди, ни с кем не общавшиеся. Бородатый мужчина, благородные одежды которого указывали на то, что он был членом муниципалитета, сообщил, что мастера Ульриха арестовал городской судья. Мол, его подозревают в том, что он убил парализованного Верингера Ботта.

Сообщение разнеслось со скоростью ветра, и Афра предпочла отойти подальше. Ей было все равно, откуда взялся пожар. Она потеряла все — свои скромные пожитки, платья, мужчину, которому так доверяла.

Ульрих — убийца! — молотом отдавалось у нее в голове. Может быть, это все-таки он убил свою жену? Растерянная, без единой ясной мысли в голове, девушка подошла к монастырю доминиканцев. Там, в библиотеке, находилось единственное, что у нее осталось, — пергамент.

Афра чувствовала себя беспомощной и опустошенной. К монастырю доминиканцев ее гнало отчаяние. Разве отец не говорил ей, чтобы она использовала пергамент только тогда, когда не будет знать, что делать дальше? Не сама ли судьба распорядилась так, что Афра спрятала пергамент в библиотеке доминиканцев?

На город опустился вечер, и к тому времени, как Афра добралась до ворот монастыря, она уже совершенно замерзла. Из церкви доносилось монотонное пение псалмов во время вечерни. Афре пришлось долго стучать, прежде чем ей наконец открыли. В дверном проеме появился Якоб Люсциниус, однорукий библиотекарь.

— В это время посещения бывают редко, — извиняющимся голосом сказал он. — Брат привратник и все монахи сейчас на вечерне.

— Слава Богу! — ответила Афра. — Значит, мне не придется давать лишние объяснения. Впусти меня.